Русь на путях к Куликову полю

В Византии заметили новый подъем авторитета Москвы и тенденцию к политической консолидации княжеств Северо-Восточной Руси на антиордынской и антилитовской основе. Поскольку эти процессы в церковном плане завязывались на личности митрополита Алексия, предпринимается очередная попытка либо заставить его изменить политические предпочтения, либо заставить отказаться от сана. В Москву прибывает очередной патриарший посол — болгарин, исихаст Киприан. Снова поднимается вопрос о явке на допрос в Константинополь, снова проверяется конкретная деятельность митрополита, в частности, говоря современным языком, его "кадровая политика". 1374 год в летописях, близких Троицкой, открывается известием о поставлении на епископскую кафедру Суздаля и Нижнего Новгорода Дионисия, архимандрита Печерского (Нижегородского) монастыря. Летописи дают новому епископу самую лестную характеристику, отмечая, в частности, заслуги его в монастырском строительстве и пропаганде монастырского общежития. Эта деталь позволяет полагать, что нижегородского кандидата Алексий поддерживал и, возможно, надеялся использовать в сдерживании сепаратистских устремлений некоторых нижегородских князей. С последовавшим за тем поставлением в Тверь епископа Евфимия дело обстоит сложнее — эта акция проходила уже под надзором Киприана, который именем патриарха и обязал заполнить пустовавшую кафедру.

Из Твери митрополит в сопровождении Киприана отправился в Переяславль. Этот город для московских князей играл примерно такую же роль, как для некоторых ветвей тверских (в том числе "великих") князей Кашин. Именно в Переяславле в 1374 году родился второй сын Дмитрия Юрий, и именно здесь по случаю рождения произойдет съезд большого числа князей и бояр, на котором будут заложены основы союза Северо-Восточных княжеств, определившего границы Великороссии. Но Киприан, похоже, покинул Русь раньше этого съезда. Он направился в Константинополь добиваться своего утверждения на митрополию "всея Руси" (то есть всех епархий Руси в домонгольских границах). Константинополь в 1375 году утвердил его в качестве митрополита Киевского и входивших в состав Литвы и Польши русских епископств, с перспективой занятия митрополичьей кафедры "всея Руси" после смерти престарелого Алексия.

В литературе существуют разногласия по поводу реакции Алексия на происки Киприана и Константинополя, особенно по поводу поставления Киприана "на Киев", то есть именно туда, куда безуспешно хотели переселить из Москвы Алексия. Между тем, его поведение вполне логично, независимо от того, как он относился к Киприану лично. Алексий явно не был сторонником идеи митрополии "всея Руси", поскольку таковая предполагалась как альтернатива возвышающейся Москве и объективно была на данном этапе пролитовской. Уже поэтому он не мог выступать против выделения западных русских епархий в особую митрополию. Другое дело — перспектива подчинения пролитовскому митрополиту епархий Великороссии. С этим Алексий, конечно, не мог согласиться, ибо всю жизнь боролся за ее подъем и объединение вокруг Москвы.

А.Е. Пресняков обратил внимание на противоречия в решении двух константинопольских соборов: 1380 года при патриархе Ниле и 1389 года при патриархе Антониие (оба были исихастами). "Соборное деяние" 1380 года оправдывает (посмертно) Алексия и обвиняет Киприана в интригах, в стремлении добиться низложения митрополита. Оправдывает его и в реакции на "лицемерные" послания Ольгерда в Константинополь. При этом делается ссылка на "церковных сановников", которые проверяли не только дела Алексия, но и Киприана тоже. Собор 1389 года, напротив, полностью становится на сторону Киприана, акцентируя внимание на том, что Алексий отверг предложения примирения с литовской стороны, "ни во что поставив патриаршие грамоты". А на последнюю грамоту митрополит якобы даже не ответил. Очевидно, в 1380 году Нил пользовался результатами проверок, проведенных его предшественником, противником исихастов Макарием, да и "посулы" от имени Дмитрия, видимо, влияли на содержание решения.

Между тем в самой Москве в середине 70-х годов XIV века разворачивались события, имевшие последствия и для следующих поколений. В 1374 году умер тысяцкий Василий Васильевич Вельяминов, принявший перед кончиной монашеский постриг в Богоявленском монастыре. Как было сказано, отец Дмитрия предпочитал Алексея Петровича Хвоста, но в конце концов согласился принять и любимца Семена Гордого. Судя по всему, и сам Дмитрий относился к Вельяминову настороженно. И вряд ли случайно, что после смерти Василия Васильевича его сын Иван бежал в Тверь к Михаилу Александровичу вместе с Некоматом Сурожанином (судя по имени — греком), прибывшим из Орды. Оба начали подбивать тверского князя снова занять великое княжение. Михаил отправил Некомата за ярлыком в Орду, а сам отправился за помощью в Литву, сложив "крестное целование" к московскому князю и начав военные действия на спорных территориях. Ярлык Михаил получил: его привез Некомат с послом Орды Ачихожей. Но поведение тверского князя вызвало возмущение князей Северо-Восточной Руси, включая и смоленского — Ивана Васильевича. В начале 1375 года состоялся съезд князей, на котором обсуждался этот вопрос. Войско разных княжеств, в основном готовившееся к борьбе с Мамаем, теперь направляется на Тверь. Ни татарскую, ни литовскую помощь тверской князь получить не успел и вынужден был просить мира. Результатом был договор 1375 года, по которому тверской князь отказывался от притязаний на великое княжение и признавал себя "младшим братом".

1374 — 1375 годы достаточно четко обозначили расстановку сил. На пути возвышающейся Москвы становились Орда Мамая, Литва и византийские исихасты. 1376 год принес заметный успех: войско под водительством Боброка Волынца взяло бывшую столицу Волжской Булгарии, получив 5 тысяч рублей "окупа". Но в 1377 году последовало чувствительное поражение от татар на реке Пьяне (притоке Суры, впадающей в Волгу, в Мордовской земле), явившееся следствием халатности воевод. Однако осознание способности противостоять Орде на Руси сохранялось, и победа над значительными силами Мамая (во главе с Бегичем) на реке Воже в 1378 году, одержанная московскими и рязанскими (пронскими) силами только укрепило это убеждение. И недаром в следующем году Мамай опустошит Рязанскую землю, но не осмелится вступать в московские пределы. Теперь реальным становилось и решение главного вопроса: освобождении Руси от ига Золотой Орды. Но деятеля, подготовившего решение этого вопроса, уже не было в живых: 12 февраля 1378 года митрополит Алексий скончался.

Подводя итог деятельности Алексия, А.Е. Пресняков не без сожаления отмечает, что после его смерти "Константинополь сумел провести на русскую митрополию людей, которые пойдут не по стопам митрополита Алексея, а по тому пути компромисса между московско-владимирской митрополией и ее значением как "Киевской и всея Руси", какой был предуказан еще в последних грамотах патриарха Филофея". Отметив, что первые достижения "национально-политической идеологии" "практически сорвались после временного успеха", Пресняков весьма скептически оценивает последующие действия и церкви, и светской власти. Однако он видит "глубокий след" этой "национально-политической идеологии" в публицистике следующего столетия. Фактический разрыв с Византией после Флорентийского собора 1439 года питался событиями и идеями 60-70-х годов XIV столетия. Именно тогда составляются жития Алексия, редактируются Жития Сергия Радонежского, затушевываются разногласия и выводятся на первый план борцы за истинное возрождение Руси. Правда, падение Константинополя в 1453 году изменит направленность публицистики: станет выгоднее стало претендовать на византийское наследие ("Москва — Третий Рим"). Иное наполнение получит и лозунг "всея Руси" (не против Москвы, а во главе с Москвой). Но от победы на Куликовом поле до освобождения от ордынского ига прошло целое столетие.

Были ли возможности развить успех 70-х годов XIV века сразу же после Куликовской битвы? Каково соотношение объективного и субъективного в успехах и неудачах первых "государственников"? Историки любят оперировать глобальными категориями, "закономерностями". Феодальные усобицы — фактор объективный, вытекающий из характера экономических отношений. За военную помощь союзник обязательно ждет воздаяния в виде города и волости, и все начинается сначала. Тем не менее, фатальной предопределенности крушения союза князей Северо-Восточной Руси после Куликовской битвы не было. Это продемонстрировал, кстати, жизненный путь Алексия. Объединив в своих руках светскую и духовную власть, сражаясь на три фронта с византийскими исихастами, Литвой и Ордой, митрополит за два десятилетия 50-70-х годов создал предпосылки будущих решающих побед.

Конечно, объективные предпосылки были. Выше отмечалось, что в отличие от Орды, где редкий из соискателей трона умирал естественной смертью, а чувства родства вроде бы и вовсе не было, в XIV веке на Руси усобицы, по крайней мере, на княжеском уровне, не доходили до кровавых разборок, а не соблюдавшиеся "вечные миры" все-таки отражали общественную потребность в такого рода договоренностях. Общество в целом устало от войны, проявлением этой усталости явилась отмеченная выше активизация вечевых институтов в разных городах, направленная обычно против эгоистических устремлений собственных князей. Следовательно, "Земля" активно поддерживала устремления "Власти" в борьбе с ордынским игом. Показательно также, что с середины XIV столетия заметно поднимается роль общины — сельской и городской. Именно на волне этого настроя митрополит Алексий провел монастырскую реформу.

Монастырская реформа Алексия более всего проявляет принципиальное отличие русского православия от исихазма. В исихазме "спасение" достигается индивидуальной молитвой и молчаливым приобщением к "фаворскому свету". Более того, индивидуальное спасение решительно преобладает даже в тех случаях, когда в монастыре под общей крышей собирается большее или меньшее число иноков — внутри монастыря каждый живет "своим коштом" в своей келье. На Руси в XII — XIII веках тоже преобладало "особножитие", хотя и иного толка, нежели кельи исихастов — это были, скорее, загородные особняки феодалов. Выдвижение на первый план в XIV веке монастырского "общежития" предполагало принципиально иной взгляд на само назначение монастыря. В монастырях, устроенных на правилах "общежития" ("общежитийные" монастыри) отменялась частная собственность, вводились общие молитвы, общие трапезы и обязательный труд для каждого инока. В какой-то мере общежитийные монастыри напоминают ранние ирландские и, видимо, не случайно по северу Руси в XIV — XV веках появляется большое количество каменных крестов ирландского типа, а Житие Сергия Радонежского, написанное Епифанием Премудрым, в некоторых отношениях ориентировано на нормы ирландских монастырей (именно уставы ирландских монастырей требовали для утверждения монастыря 12 иноков).

Старые "келиотские" монастыри зависели обычно от местных феодалов, которыми чаще всего и создавались. Одной из главных задач внедрения "общежития" было как раз стремление вывести монастыри за пределы местного подчинения, и митрополит Алексий в этом в большой мере преуспел. За короткий срок в Северо-Восточной Руси вырастают десятки общежитийных обителей. В большинстве случаев учреждает их сам митрополит, некоторые, согласно "Житию", по тому же уставу — Сергий Радонежский, и естественно, что они становятся идейной, а отчасти и материальной опорой центральной власти (особенно если учесть освобождение их от даней), то есть митрополичьего двора и московского великокняжеского стола. В самой Москве Алексий основал четыре новых монастыря: Чудов, Андроников, Алексеевский и Симонов. Затем монастырская колонизация двинулась на север и способствовала экономическому освоению края. Монастырское "общежитие" было выражением традиционного тяготения основной массы населения к решению всех проблем "миром", в рамках веками устоявшихся норм территориальной общины. Поэтому в XIV столетие это сближение с традиционными этическими нормами в большой мере способствовало подъему общественного сознания. Позднее "общежитие" увяжется с крестьянской "крепостью" — монастырям начнут передавать земли с крестьянами. Крестьянские общины будут воевать с монастырями, но это уже другая история — в XIV веке спор о "селах" даже и не предполагался. Всего же, по подсчетам В.О. Ключевского в конце XIV — XV веках возникло 27 пустынных и 8 городских монастырей.

В литературе высказывались мнения, что в 70-е годы XIV века отношения митрополита со своими подопечными-князьями не были безоблачными, и это и неудивительно. Молодой князь Дмитрий Иванович рвался в бой, не оценивая реального соотношения сил. Дмитрий явно готов был пойти на полный разрыв с Константинополем, по крайней мере, в его исихастском воплощении. Утверждение Киприана в качестве митрополита Киевского с перспективами подчинения ему и епархий Северо-Восточной Руси провоцировало ответные действия. И Дмитрий со своей стороны выдвигает кандидата-преемника митрополита-русина, служившего именно Руси. Таковым явился духовник князя коломенский священник Михаил, известный более под несколько сниженным именем — Митяй. Дмитрий, судя по "Повести", осуждающей Митяя, не слишком разбирался в догматических тонкостях, но он сознательно шел на полный разрыв с Константинополем, добиваясь лишь благословения Алексия на свое решение. Алексий, конечно, не мог одобрить слишком нетрадиционные действия князя. Он согласился лишь с выдвижением Михаила в качестве кандидата для отправления в Константинополь. Но и этим согласием он брал на себя немало: Алексий фактически не признавал утверждение Константинополем Киприана митрополитом "всея Руси". Впрочем, наверняка, Алексий лучше представлял и расклад сил в самом Константинополе — возможность утверждения рекомендованного князем кандидата была, и именно под эту возможность духовник Дмитрия в был направлен на поставление в Константинополь.

В "Повести о Митяе" духовник князя представлен в карикатурном виде. Тем не менее, и в ней просматривается крупная фигура Митяя, вполне соизмеримая с той, чьи сокровенные мысли ему приходилось выслушивать и обсуждать. "Возрастом не мал, телом высок, плечист, рожаист, браду имея плоску и велику и свершену, словесы речист, глас имея доброгласен износящь, грамоте горазд, пети горазд, чести горазд, книгами говорити горазд, всеми делы поповскими изящен и по всему нарочит бе. И того ради избран бысть изволением великого князя во отчьство и в печатникы. И бысть Митяй отець духовный князю великому и всем боярам старейшим, но и печатник, юже на собе ношаше печать", — так описал духовника великого князя Рогожский летописец. Отметил он и то, что Митяй "пребысть в таковем чину и в таковем устроении многа лета". Даже упрек "Повести" в недостаточном монашеском "стаже" неточен: в течение двух лет Митяй был архимандритом Спасского монастыря в Москве.

В событиях 70-80-х годов XIV века многое трудно было предвидеть. После смерти митрополита Алексия князь Дмитрий возвел своего духовника в ранг блюстителя митрополичьего стола. Это вызывало неприятие со стороны русских церковных иерархов, что, очевидно, учитывал и Алексий, не соглашаясь поддержать радикальные намерения князя. Однако после смерти Алексия князь не хотел прислушиваться к мнению церкви. Резкое неприятие константинопольского вмешательства в московские дела проявилось и в реакции Дмитрия Ивановича на попытку Киприана в 1378 году, уже после смерти Алексия, явочным порядком утвердиться в Москве: ставленника Константинополя выставили с позором за пределы Московского княжества, а его свиту раздели и обрядили в лохмотья. Но решение направить Митяя в Константинополь пришло лишь потому, что на патриаршем столе оказался представитель течения, враждебного исихастам и лично Киприану: патриарх Макарий, который и приглашал Митяя в Константинополь для "рукоположения".

Однако в 1379 году патриарх Макарий был низложен. И узнали об этом Митяй и его спутники (или только его спутники) уже на подступах к Константинополю. И до Константинополя Митяй не доехал — он умер в пути в сентябре 1379 года. В наиболее обстоятельном рассказе об этой поездке, содержащемся в Никоновской летописи, прямо говорится о насильственной смерти Митяя. Сопровождавшие и погубившие Митяя епископы и архимандриты после ожесточенных междоусобных схваток выдвинули кандидатом в митрополиты ярославского епископа Пимена. Было состряпано поддельное прошение за него якобы от князя Дмитрия — князь снабдил Митяя чистыми листами ("харатьи не написаны") со своей печатью, учитывая, что без крупных взяток никакие вопросы в Константинополе не решались. Послы не поскупились на взятки, заняв по подложным поручительствам великого князя крупные суммы "у фряз и бессермен" (долг за Москвой константинопольские банкиры будут считать еще и в XV веке), и патриарх утвердил Пимена русским митрополитом как княжеского кандидата. Но ни Киприана, ни избранного по подложным документам Пимена Дмитрий не принимал, и в Москву не допускал. Куликовская битва происходила в тот момент, когда на Руси было два митрополита, но ни одного из них не было в Москве, и ни один из них не разделял устремлений московского князя к объединению русских земель для борьбы с Ордой.

Кончина Алексия, гибель Михаила-Митяя, очередной исихастский переворот в Константинополе лишали Дмитрия надежной опоры, которую московские князья имели со времен Ивана Калиты — он лишился поддержки истинно православной, гармонировавшей со славяно-русской общиной и ориентированной на национально-государственные интересы, церкви. И эта утрата скажется и на политике князя, и на результатах деятельности в последнее десятилетие его княжения.

ЛИТЕРАТУРА

Барсов Т. Константинопольский патриарх и его власть над русской церковью. СПб., 1878.

Борисов Н.С. Русская церковь в политической борьбе XIV — XV веков. М., 1986.

Будовниц И.У. Монастыри на Руси в XIV — XVI веках и борьба с ними крестьян. М., 1966.

Великие духовные пастыри России. / Ред. Киселев А.Ф. М., 1999.

Вернер Э. Народная ересь или движение за социально-политические реформы? Проблемы революционного движения в Солуне в 1342 — 1349 гг. // Византийский временник. Т.17. М., 1960.

Голубинский Е.Е. История русской церкви. Т.2. М., 1900 — 1911.

Греков И.Б. Восточная Европа и упадок Золотой Орды (на рубеже XIV — XV вв.). М., 1975.

Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV — XV веков. / Ред. Черепнин Л.В. М.; Л., 1950.

Жуковская Л.П. Митрополит Алексей и его перевод Чудовской рукописи Нового завета 1354 г. // Культура средневековой Москвы. М., 1995.

Карташев А.В Очерки по истории русской церкви. Т.1. М., 1991.

Кузьмин А.Г. Рязанское летописание. М., 1965.

Кузьмин А.Г. Церковь и светская власть в эпоху Куликовской битвы. // Вопросы научного атеизма. Вып.37. М., 1988.

Кучкин В.А. Русская церковь во второй половине XIII — XIV вв. // Православная церковь в истории России. М., 1991.

Кучкин В.А. Сергий Радонежский. // Вопросы истории, 1992, №

Медведев И.П. Византийский гуманизм XIV — XV вв. Л., 1976.

Мейендорф И.Ф. О византийском исихазме и его роли в культурном и историческом развитии Восточной Европы в XIV веке. // ТОДРЛ. Т.XXIX. Л., 1974.

Мейендорф И.Ф. Византия и Московская Русь: Очерк по истории церковных и культурных связей в XIV веке. Париж, 1990.

Насонов А.Н. Монголы и Русь. М., 1940.

Памятники древнерусского канонического права. // Русская историческая библиотека. Т.6. СПб, 1880.

Петров А.Е Византийский исихазм и традиции русского православия в XIV столетии. // Древняя Русь Пересечение традиций. М., 1997.

Пресняков А.Е. Образование Великорусского государства. Пг., 1918.

Приселков М.Д. Ханские ярлыки русским митрополитам. Пг., 1916.

Прохоров Г.М. Исихазм и общественная мысль в Восточной Европе в XIV веке. // ТОДРЛ. Т.XXIII. Л., 1968.

Прохоров Г.М. Повесть о Митяе. Л., 1978.

Прохоров Г.М. Культурное своеобразие эпохи Куликовской битвы. // ТОДРЛ. Т.XXXIV. Л., 1979.

Прохоров Г.М. Алексей (Алексий). // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып.2. Л., 1988.

Рыбаков Б.А. Ремесло в Древней Руси. М., 1948..

Тихомиров М.Н. Средневековая Москва в XIV — XV веках. М., 1957.

Хорошев А.С. Политическая история русской канонизации (XI — XVI вв.). М., 1986.

Черепнин Л.В. Образование русского централизованного государства в XIV — XV веках. М., 1960.