Русь на путях к Куликову полю

Соотношение сил в тверских усобицах, как это часто бывало, изменили природные катаклизмы — "мор" 1365 года. Мор унес все семейство князя Константина Михайловича (третьего сына Михаила Ярославича и зятя Юрия Даниловича, самого "промосковского" из тверских князей). Ряд уделов перешел во владение Михаила Александровича. На часть удела Семена Константиновича претендовали двоюродные братья Михаила — Василий и Еремей, которые обратились за помощью к московскому князю.

 

Алексий поручил разобраться с этим делом тверскому епископу, а тот поддержал Михаила, видимо, на том основании, что удел перешел к нему "законно", через завещание. Василий Михайлович и его племянники (сыновья Константина), естественно, не согласились с таким решением. Они потребовали митрополичьего суда над владыкой Василием, и этот суд состоялся. Алексий решительно занял сторону жалобщиков. Рогожский летописец сообщает, что тверскому владыке пришлось перенести в Москве "истому и протор велик" ("протор" — в данном случае судебные издержки и иные вынужденные траты). В самой Твери Василий Михайлович вместе с недовольными князьями и кашинской ратью "многим людям сотвориша досаду бесчестием и мукою и разграблением имения и продажею без помилования". А в 1367 году и сам Михаил был вызван в Москву Дмитрием и Алексием, где его тоже "держали в истоме", "и Городок отняли и часть отчины княжи Семеновы" (Городок — позднейшая Старица, укрепление, построенное Михаилом на Волге). Князя заставили подписать "докончание", ставящее его в фактическое подчинение Москве. Согласно Рогожскому летописцу, от худшего тверского князя спас ордынский посол Чарык, вступившийся за Михаила.

 

Из летописей неясно, когда Михаил Александрович стал великим князем Тверским. Вероятно, это произошло после кончины Василия Михайловича в Кашине 24 июля 1368 года. Ясно также, что в Орде склонны были поддержать Тверь и Литву в связи с явным усилением Московского княжества и включением юного Дмитрия в активную политику. В Городке появился московский наместник вместе с князем Еремеем — одним из искателей справедливости при определении судьбы удела Семена Константиновича. Но Михаил явно не собирался соблюдать данные Москве обязательства, поэтому Москва направила в помощь своим наместникам большую рать, и князь Михаил бежал в Литву к князю Ольгерду за помощью.

 

Дальнейшие события в летописях обозначаются как "Первая Литовщина". В походе Ольгерда на Москву участвовали практически "вси князи литовьстии", Михаил Тверской, а также "Смоленьская сила" (за Смоленск шла борьба Литвы и приверженцев самостоятельности смоленского княжества). Летописец (видимо, тверской) не без восхищения рассказывает о достоинствах Ольгерда как полководца: никто обычно не знает, куда направляется собранная им рать, дабы об этом не могли проведать враги.

 

В Москве о приготовлениях Ольгерда не знали, а когда узнали — времени для подготовки достойной встречи уже не было. Посланный навстречу "сторожевой полк", набранный в Москве, Коломне и Дмитрове, не мог остановить наступления значительно превосходящих сил. Литовцы разорили западное порубежье Московского княжества. Затем Ольгерд стремительно направился к Москве. А в Москве решили сжечь посады и закрыться в только что построенном каменном кремле. Простояв под городом три дня и три ночи, Ольгерд сжег и разграбил окрестности, но Москву не взял и вернулся в Литву.

 

Из-за крайней запутанности хронологии в летописях и неоднократных поздних редактирований, сегодня трудно восстановить даже последовательность дальнейших событий. Видимо, сразу после отхода Ольгерда, Алексий отлучил от церкви Михаила Александровича, смоленского князя Святослава Ивановича, а также тверского владыку Василия. В Константинополь посыпались жалобы на митрополита из Твери и Вильны. Патриарх Филофей засыпает Алексия запросами и рекомендациями, упрекая в приверженности только Московскому княжеству и князю Дмитрию Ивановичу. Главным оправдательным аргументом у святителя было напоминание о том, что литовский князь — огнепоклонник, грабивший и убивавший православных христиан. Но нажим Константинополя при враждебной позиции Мамая и тяжелых последствиях "Первой Литовщины" вынудили уступать. Рогожский летописец сообщает, что "москвичи отступились опять Городка и всее чясти княжи Семеновы князю великому Михаилу Александровичу, а князя Еремея отъпустили с ним в Тферь".

 

Призывы Константинополя к митрополиту встать над распрями и мирить всех со всеми, конечно, не были искренними. Исихастов беспокоила перспектива отделения наиболее энергичной части "Русской" митрополии от главной с их точки зрения задачи: борьбы с католической Европой. Алексию удавалось выдвигать аргументы (вроде борьбы с язычниками и теми же католиками), на которые у патриарха возражения не могло быть, а открытым текстом в Византии говорить не могли. Поэтому, с одной стороны, на поиски "компромата" направляются соглядатаи (что-то вроде "комиссии" по проверке деятельности Алексия), а с другой — оказывается поддержка отнюдь не христианским структурам, способным поставить заслоны претензиям Москвы. Так складывается неафишируемый блок "Константинополь — Вильна — Орда Мамая".

 

Весьма сложное внешнеполитическое положение Московской Руси требовало сдержанности и осторожности в проведении и внутренней политики, в частности, по отношению к недавним соперникам Москвы в борьбе за титул "великого князя Владимирского". По способности предвидеть события, по умению наступать, а по необходимости отступать — равного митрополиту Алексию не было ни на Руси, ни у ее неспокойных соседей. И в условиях, когда титул "великого князя" носил отрок и затем юноша Дмитрий, Алексий, фактически возглавляя и церковную, и светскую власть, почти незаметно, но неуклонно укреплял сам город Москву и его роль как центра объединения Северо-Восточной Руси.

 

В этом отношении Дмитрий имел возможность пройти дипломатическую школу весьма высокого качества. Но князь должен быть всегда готовым взять в руки оружие и идти во главе войска. И хотя Дмитрий рано проявляет в этом определенную самостоятельность, он, вместе с тем, рано выделяет из своего окружения талантливых полководцев, которым готов отдать лавры победителей. Среди них с самого начала выделяется двоюродный брат Дмитрия Владимир Андреевич, княживший в Серпухове, а также прибывший с Волыни Дмитрий Боброк.

 

Вскоре после отхода литовского войска от разоренной Москвы, в 1370 году Дмитрий посылает рать "воевать Брянск", который всегда представлял большой интерес и для Алексия. Но "того же лета" Михаил Александрович Тверской вновь "поехал в Литву", а оттуда отправился к Мамаю выпрашивать ярлык на великое княжение. Москвичи и волочане начали воевать тверские волости, а из Орды Михаилу привезли ярлык на Тверское княжение. Пути его возвращения в Русь были перекрыты заставами — его искали, дабы перехватить, но Михаилу с небольшой дружиной удалось снова уйти в Литву. В итоге же последовала "Вторая Литовщина", в том же составе, что и первая. Посады Москвы Ольгерд пожег, но кремля снова взять не смог. А на помощь Дмитрию пришли Владимир Андреевич и рязанская рать с Владимиром Пронским. Ольгерд "убояся" и сам стал просить мира. Дмитрий соглашался на перемирие, а Ольгерд предложил заключить "вечный мир", заодно желая скрепить его брачным союзом между своей дочерью и князем Владимиром Андреевичем Серпуховским.

 

Именно в это время восемнадцатилетний Владимир Андреевич был замечен как умелый и честолюбивый полководец, и московский князь делится с ним территориальными приобретениями. Если в "докончании" 1367 года значатся лишь еще переданные Иван Ивановичем своему младшему брату Андрею "Рязанские места" по Оке, то в "докончании", составленном в середине 70-х годов, появится "Дмитров с волостьми", перешедшие к Владимиру Андреевичу. Передача Владимиру Андреевичу этих земель существенно, между прочим, уже потому, что в них находился Троицкий монастырь, возглавляемый почитаемым на Руси подвижником Сергием Радонежским.

 

"Докончание" 1371 года и "вечный мир" были выгодны литовской стороне, поскольку Святослав Смоленский, Михаил Тверской и Дмитрий Брянский оставались под "отеческой" опекой Ольгерда, а один из его послов, Борис Константинович, по всей вероятности, упомянутый выше князь Городецкий, впоследствии доставит Москве много неприятностей. Сама инициатива брака со стороны отца невесты (а не жениха, как это было принято), очевидно, предполагала изоляцию московского князя от наиболее влиятельных его приверженцев. Князю Дмитрию великодушно оставляли лишь Олега Рязанского, Владимира Пронского, т.е. князей, которые не слишком дружно жили между собой и у которых (прежде всего у Олега) было много территориальных претензий к Москве и еще больше к серпуховскому князю.

 

Согласованность действий явных и тайных врагов Москвы проявилась и в договоренности литовской стороны с Мамаем. В том же 1371 году Мамай в Орде выдал Михаилу Тверскому ярлык на великое княжение. Интересна аргументация нового поворота настроений в Орде: "Княжение есмы тебе (Михаилу — А.К.) дали великое и давали те есмы рать, и ты не понял (т.е. не взял — А.К.), рекл еси своею силою сести, и ты сяди с кем ти любо". Отказ тверского князя от ордынской военной помощи озадачил и некоторых наших историков. Мотивов же для такого решения было немало: во-первых, нетрудно заметить, что на фоне постоянных убийств ближайших родственников у ордынских чингизидов, на Руси усобицы с середины столетия не сопровождались ни разу убийствами правящих "Рюриковичей". Во-вторых, в самой Твери это слишком напомнило бы 1327 год. И, в-третьих, Михаил Тверской, конечно, понимал, что в Северо-Восточной Руси его воспринимали враждебно как ставленника Литвы, внешней для русских земель власти. К тому же, новое татарское нашествие на Русь в открытом виде не могли благословить ни Константинополь, ни Вильна.

 

Дмитрий вновь распорядился перекрыть дороги, но Михаил сумел добраться до Твери. Посол Мамая Сарыхожа потребовал от московского князя прибытия во Владимир "к ярлыку". Впервые русский князь открыто заявил, что к ярлыку он не поедет и в земли "великого княжения" ставленника Мамая не пустит. Сарыхожу князь пригласил в Москву, и тот, вручив ярлык Михаилу, откликнулся на приглашение, желая получить "многыя дары и серебро", пояснил летописец. Сарыхожа "на Москве поимав многи дары поиде в Орду". А вслед за ним в Орду отправился Дмитрий. Алексий проводил князя до Оки "и благословил его, молитву сотворив". Именно теперь, в отсутствие князя, на Москву приехали литовские послы для утверждения мира и обручения Владимира Андреевича с дочерью Ольгерда Еленой, а Михаил в то же самое время разорял московские и союзные с Москвой волости Поволжья.

 

Сам же князь Дмитрий в Орде "многы дары и велике посулы подавал Мамаю и царицам и князем, чтобы княжения не отъняли". Выкупил он за 10 тысяч "московских гривен" (так у Татищева) и сына Михаила Тверского Ивана, находившегося в Орде. В Москве Иван будет находиться при митрополите Алексии около двух лет, пока его не выкупит Михаил, и, конечно, это было весомым аргументов в обострившейся борьбе за титул великого князя.

 

Так или иначе, Дмитрий Иванович сумел перекупить великокняжеский ярлык. Со времен Ивана Калиты русская дань шла в Орду через Москву. Этот фактор и был первостепенным аргументом в Орде при распределении ярлыков. Тверской князь не смог бы собрать эту дань. Да и прочный союз Михаила с Ольгердом не мог входить в планы правителей Орды. Такой союз там нужен был только для напоминания Москве, кто в Восточной Европе хозяин. Теперь же, казалось, Москва совершенно унижена и отброшена ко временам начала XIV века.

 

Дмитрий Иванович вернулся из Орды с ярлыком на великое княжение и огромными долгами, и ему пришлось собирать деньги по городам. Летописец отметил этот факт однозначно: "И бышеть от него по городом тягость данная велика людем". Тем не менее, к тверскому князю люди из городов не перебежали. Снова сторону Москвы приняли кашинцы во главе с Михаилом Васильевичем. Но с другой стороны обострились отношения с Олегом Рязанским, который напоминал о своей помощи в отражении "Второй Литовщины", за что Дмитрий, по сообщению Татищева, обещал вернуть Рязани Лопасню. Но после заключения "вечного мира" с Ольгердом Дмитрий отказался выполнить обещание, ссылаясь на то, что Олег лишь "стоял на меже", а на помощь так и не пришел. Спор решили силой оружия: рязанский князь силой захватил Лопасню, но был разбит ратью под командованием впервые упоминаемого Дмитрия Михайловича Боброка-Волынского.

 

"Вечный мир" с Литвой продолжался недолго. Уже в 1372 году литовские рати помогали тверскому князю, грабя и разоряя поволжские волости. А затем на Русь двинулся и сам Ольгерд. Но "Третья Литовщина" была отражена — у Любутска литовская рать была задержана московским войском. Сторожевой полк литовцев был разбит москвичами, а основные силы простояли несколько дней друг против друга по разные стороны глубокого оврага и решили вновь помириться.

 

Дальнейшая борьба принимает как бы "окопный" характер. Михаилу надо было добиваться возвращения из Москвы сына Ивана, а за это приходилось возвращать захваченные с помощью Литвы территории. И хотя по требованию Константинополя Алексию пришлось снять отлучение тверского князя и епископа, давление на Тверь по церковной линии продолжалось. В 1373 году враждебный Москве тверской епископ скончался, и Алексий целый год не посвящал нового. Из-за Торжка резко обострились и отношения Твери с Новгородом. Видимо, в связи с этим в Новгороде от Покрова до Петрова дня (почти целый "сентябрьский" год) сидел Владимир Андреевич Серпуховский. Летописи лишь сообщают этот факт, никак его не комментируя. А в Новгородской Первой летописи — это вообще единственное сообщение за весь год. Также без объяснений сообщается и об отъезде из Новгорода Владимира Андреевича. А объяснение надо искать не в новгородских и не в тверских, а в татарских делах. В Орде в этом году происходила очередная "замятня", в ходе которой "мнози князи ординские между собой избиени быша". Но "замятни", ослабляя Орду в целом, обычно развязывали руки вольнице, готовой грабить и своих и, тем более, чужих. В данном случае Орда Мамая обрушилась на рязанские города, сжигая, грабя и угоняя в плен всех, кого успела захватить. Москва поддержки Рязани не оказала, но Дмитрий "со всею силою" стоял на берегу Оки, дабы не допустить татар на московскую сторону. И Владимир Андреевич явно стремился сюда, поскольку в первую очередь могли пострадать именно его владения.

 

Татарская угроза побуждала к смягчению противостояния с Тверью, а княжества, открытые для татарских набегов, острее ощутили необходимость совместных действий против "дикого поля". В 1374 году нижегородцы уничтожили "посольство Мамая" и тысячу татар с ним, видимо, надеясь на поддержку Москвы, в случае если Орда попыталась бы наказать их за дерзость. Готовился к отражению возможных нападений с юга и Владимир Андреевич. В том же году он "заложи град Серпохов в своей отчине и повеле его нарядити и срубити дубов, а гражанам, живущим в нем, и человеком торжьствующем подасть великую волю и ослабу и многу льготу". "Розмирье с татарами и Мамаем" в этом году было и у Дмитрия.

 

Между тем, Алексию проводить свою политику в интересах Северо-Восточной Руси было весьма не просто. Из Константинополя от патриарха Филофея шли укоры, настояния, требования прибытия в Константинополь для отчета, а практически на суд. Алексий же ограничивался письменными ответами, которые Филофея если и удовлетворяли, то лишь отчасти. В качестве своеобразного маневра можно понять акцию, осуществленную в 1372 году, т.е. в период особенно настойчивых требований Константинополя к митрополиту стоять над князьями и княжествами и отказаться от обеспечения интересов Московского княжества. По Троицкой летописи, близкой к событиям, "месяца августа в 15 на праздник святыа Богородица, честнаго ее Успениа, бысть чюдо во граде Москве у гроба святого Петра митрополита, прощен бысть некий отрок 7 лет, зане не имеаше рукы, прикорчевшеся к персем и нему сущу ему, и не могущу проглаголати; егда же пресвященный Алексей митрополит скончеваше святую литургию, тогда проглагола отрок и простреся ему рука его, и бысть цела, яко и другая. То видев Алексей митрополит повеле звонити, и пеша канун молебен со всем клиросом и со всем збором. И прославиша Бога и святую Богородицу и угодника Христова Петра митрополита, нового чюдотворца в Руси". Как было сказано, Алексий был признанным чудесным целителем, и что-то реальное в основе этого рассказа, видимо, лежало. Но митрополит приписывает "чудо" Петру, святость которого признавала и Византия. Таким образом, святость Петра показывала и Москву, как религиозный центр Руси.

 

 


Страница 4 - 4 из 6
Начало | Пред. | 2 3 4 5 6 | След. | КонецВсе

© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru

 
 
 
Rambler's Top100

Веб-студия Православные.Ру