Угрешские походы царя Алексея

На фоне этих событий в стране Николо-Угрешский монастырь, напротив, вступил в один из самых благополучных периодов своего развития, связанных с именем игумена Викентия (1666 - 1672 гг.). Викентий пользовался особым доверием царя Алексея. Недаром в его монастырь поместили в 1666 г. расколоучителей, и на Викентия возложили задачу в последний раз склонить Аввакума и его сподвижников на сторону официальной церкви и царской власти. За свои заслуги и не без покровительства царя (без учета его воли не производилось ни одно серьезное назначение ни в светской, ни в духовной иерархии) Викентий в 1672 г. в сане архимандрита был переведен в Рождественский Владимирский монастырь, а с 1674 г. 20 лет начальствовал в Троице-Сергиевой Лавре. Именно при Викентии в знак особого внимания царь подарил Николо-Угрешскому монастырю "Житие и Чудеса Святителя Николая в лицах". (Подобные подношения делались не чаще, чем раз в царствование, могли не делаться вовсе). Житие было написано полууставом на 421 листе, переплетено в синий бархат с серебряными застежками и содержало 407 изображений, писанных красками и золотом. 

В контексте всех перечисленных изменений следует рассматривать и те существенные новшества, которые с 1668 г. появились в процедуре Угрешских походов. В этом году государев поход впервые был совмещен со значительно модифицированной процедурой "государева отпуска" - церемонией, связанной с проводами иностранных высокопоставленных гостей и являвшейся важнейшим звеном в дипломатическом этикете. В содержание Угрешского похода царь Алексей решил внести церемонию провода патриарха Антиохийского Макария, отбывавшего на свой престол в Дамаск. Царь и его окружение спланировали отъезд и проводы вселенского патриарха таким образом, чтобы местом окончательного официального прощания Макария с русским царем и вселенскими патриархами стала Угреша (Николо-Угрешский монастырь и село Остров). Вся церемония была продумана до мельчайших деталей, в связи с ее исполнением посещение монастыря с традиционного "Николина дня" перенесли на целый месяц, на 11 июня. Поскольку ранее ничего подобного Россия и мир не видели, то этот Угрешский поход стоит описать отдельно.

Первый этап "отпуска патриарха Макария" был проведен царем в Кремле, в Грановитой палате 5 июня 1668 г. 6 июня Макарий на струге начал свой путь через Коломну, Переяславль Рязанский, Нижний, Казань, Астрахань, Терек и Грузию в Дамаск. В торжественных проводах Антиохийского патриарха в Москве, сопровождавшихся крестным ходом, приняли участие патриархи Московский и Александрийский, 5 митрополитов, епископ, 11 архимандритов, 7 игуменов, протопопы всех соборов и ряд других священников. Следует отметить, что третьим среди игуменов, шел настоятель Николо-Угрешского монастыря Викентий, с которым, по всей видимости, государственные и светские власти в столице обсуждали особенности запланированного похода в Угрешу царя и вселенских патриархов.

К 8 июня, именинам Федора Алексеевича, практически все детали предстоящего похода были проработаны. Патриарх Антиохийский Макарий, чтобы прибыть в Угрешу в одно время с царем и патриархами Александрийским и Московским остановился на струге под стенами Симонова монастыря. 9 июня к нему "о спасении спрашивать" был отправлен царем стольник Василий Васильевич Голицын (будущий фаворит дочери Алексея Михайловича, правительницы Софьи Алексеевны).

10 июня царь Алексей, побывав с утра в Измайлове и Коломенском в третьем часу дня начал свой путь в село Остров. В это же время в поход из Москвы "к Николе на Угрешу" отправились патриархи Александрийский Паисий и Московский и всея Руси Иоасаф. В карете с Паисием находились архимандриты Чудовский и Греческий, а за каретой следовали верхом на лошадях приставы, по тогдашнему дипломатическому этикету везде сопровождавшие официальных представителей других государств или церквей.

11 июня царь из Острова пришел в Николо-Угрешский монастырь к обедне в церковь Николы Чудотворца. Как только государь выехал с Острова в монастыре ударили в колокола, начался благовест, а когда царь подъехал к святым воротам и вышел из кареты стали трезвонить. В Святых воротах Алексея Михайловича встречал игумен Викентий и дьяконы с кадилами. Игумен подносил царю Животрорящий крест и кропил святой водой. Затем игумен с крестом шел от Святых ворот к Никольскому собору в сопровождении братии и дьяконов за ними следовал государь и все прибывшие с ним. Придя в собор, царь прикладывался к иконам, получал благословение трех патриархов. Затем начиналась служба.

Служили патриарх Александрийский и Московский, Антиохийский патриарх Макарий во время обедни стоял рядом с царем. После обедни царь, патриархи, светские и духовные власти отправились в село Остров, где их ждал, дававшийся в честь патриархов царский стол. Для патриархов Александрийского и Антиохийского при переезде из монастыря в царскую резиденцию была специально предоставлена царская карета, патриарх Московский направлялся к Острову в своей карете. Вместе с вселенскими патриархами в их карете по заведенному церемониалу располагалось лицо духовного звания, которому Московским патриархом было поручено официально сопровождать патриархов Александрийского и Антиохийского, - архимандрит Чудовского монастыря Иоаким.

Что же касается лиц светского сопровождения, то вышел небольшой казус, вполне оставшийся бы незамеченным, если бы не дальнейшие обстоятельства. Приставами к Антиохийскому патриарху были назначены стольник князь Петр Прозоровский и дьяк Иван Давыдов, приставами к Александрийскому патриарху - полковник и стрелецкий голова Артамон Матвеев и дьяк Ларион Иванов. В местническую эпоху приставы, как и все официальные должностные лица, назначались с учетом чести их родов. Дьяки, в силу этого всегда назначались вторыми приставами, считались лицами худородными и на местничество обычно право не имели. Первые же приставы "тягались честью" между собой и главным среди них считался тот, кто был родовитей. Прозоровские относились к первостепенной аристократии и даже цари старались не рисковать при пожаловании им чинов: из стольников такие люди сразу жаловались в высший чин в русском государстве думного боярина. Матвеев, будучи сыном дьяка, выполнявшего различные дипломатические поручения при царе Михаиле Федоровиче, в местнической иерархии стоял несравнимо ниже Прозоровских, и естественно в общей иерархии четырех приставов вселенских патриархов занимал второе место. Но Прозоровскому и этого оказалось мало, дело видимо не обошлось без его интриг, и в итоге Прозоровский занял почетное место в карете с патриархами, а Матвееву пришлось ехать верхом вместе с дьяками вслед за каретой. Чванливый аристократ Прозоровский торжествовал, не предполагая того, что через несколько лет благодаря своему уму, таланту, напору и коварству в последние годы жизни и правления Алексея Михайловича Артамон Сергеевич Матвеев станет вторым после царя лицом в государстве, всесильным начальником Посольского приказа, виднейшей фигурой в клане Нарышкиных, которого иностранцы, посетившие Россию, по праву будут именовать "первым министром". В месяце июне 1668 г., по сути, закончилась эпоха Милославского и начиналась эпоха Матвеева.

По прибытии в село Остров все патриархи посетили церковь Преображения Господня и отправились на двор великого государя. Если бы прием проходил в Кремле, то согласно этикету, гости России, пройдя несколько официальных встреч, могли увидеть царя только в палате, отведенной для приема (Грановитой или Золотой), восседающем на троне. Здесь же в подмосковной резиденции царь, всегда стремившийся к ограничению чопорности придворного этикета, дважды выходил на среднее крыльцо (сначала для встречи патриархов Александрийского и Антиохийского, а затем для встречи Московского патриарха). Стол, данный царем, был "без чинов и без мест", и был проведен подчеркнуто "по-домашнему", не было специальных церемониальных лиц, к которым относились "смотревшие в стол", "наряжавшие вина". Питье царю и патриархам наливал стольник И.В. Бутурлин. Из лиц, стоявших за спинами гостей и помогавших им при трапезе были только крайчей кн. П.С. Урусов (стоял у царского стола), Греческий дьякон Мелетий (стоял у стола вселенских патриархов) и ризничий Московского патриарха. Помимо них официальными фигурами, символизирующими царский пир, были сидевший за царским поставцом боярин и оружничий Б.М. Хитрово и сидевший за патриаршим поставцом думный дворянин И.Б. Хитрово.

По чину церемонии после официального застолья патриархи должны были разойтись в свои покои. Московский патриарх направлялся в свои палаты в Николо-Угрешском монастыре, Антиохийский патриарх - к себе на струг, а для Александрийского патриарха на царском дворе села Острова специально для данной церемонии были поставлены шатры, аналогичные тем, что были описаны нами ранее, строившиеся в местах царских привалов по пути на богомолье.

Следует заметить, что с процедуры царского стола в самой церемонии Угрешского похода 1668 г. начиналась часть, привнесенная из церемонии дипломатического церемониала "отпуска" высокопоставленных иностранных лиц.

Следующим этапом, также связанным с дипломатическим церемониалом, стала посылка от царя к высоким гостям специальных лиц, отправляемых спрашивать лиц светских "о здоровье", а лиц духовного звания "о спасении". Чин такого должностного лица напрямую зависел от статуса гостя. Поскольку статус вселенских патриархов был очень высок, то к ним был отправлен боярин и оружничий Б.М. Хитрово, далеко не последний человек в ближайшем окружении царя Алексея. Согласуясь с тогдашней иерархией патриархов, Хитрово сначала ходил в шатры к патриарху Паисию, а затем ездил на струг к патриарху Макарию. При этом, не смотря на то, что час назад Хитрово и патриархи обедали за одним царским столом, патриаршие приставы были обязаны по всей форме представить "спрашивавшего о спасении" каждому патриарху.

Во второй половине дня, согласно намеченной церемонии, патриарх Александрийский Паисий и патриарх Московский Иоасаф по царскому указу отправились на струг к патриарху Макарию для продолжения официальных проводов. Специально для следующего ритуала на берегу напротив струга был выстроен шатер, в котором должны были собраться все три патриарха и ожидать прибытия государя.

Царь отправился к шатру из своей резиденции на Острове. В карете напротив его располагался образ Пречистой Богородицы. "В дверях кареты" сидел Благовещенский протопоп Андрей. Не доезжая до шатра, царь и протопоп вышли из кареты, протопоп нес образ, а государь следовал за ним к шатру. Перед образом шли певчие с песнопениями. Патриархи вышли из шатра встречать образ, после чего все они вместе с государем вновь вошли в шатер, а после направились на струг. Уже на струге царь торжественно поднес образ Богородицы патриарху Макарию. В это время по разработанному церемониалу струг отчалил от берега и, пройдя по Москве-реке 4 версты, вновь пришвартовался. В этом плаванье государя сопровождали бояре, окольничие и другие светские чины. Помимо царя прощальный подарок Антиохийскому патриарху преподнес и Александрийский патриарх Паисий: "сак, бархат петельчатой, золотный, аксамичен, кружево пизаное". Как только струг причалил к берегу, начиналась процедура подношения кубков с питьем: царь подносил кубки патриархам, а те, в свою очередь, - различным чиновным людям. После этого Макарий благословил провожавших его, вместе с царем и другими патриархами и провожающими сошел со струга, сопроводив государя до кареты и последний раз его благословив. Царь и патриарх Паисий отправились в село Остров, каждый в свои покои, Московский патриарх в Николо-Угрешский Монастырь, а Макарий и его приставы стольник П. Прозоровский и дьяк И. Давыдов вернулись на струг, который начал свое плаванье к Дамаску. По церемониалу приставы должны были сопровождать патриарха до Астрахани, а до Казани с патриархом должен был следовать Сибирский митрополит Корнилий, направляющийся в Тобольск. (Корнилий был поставлен в сан 25 мая 1668 г., являясь до этого Сибирским архиепископом. С этого числа в Тобольске на основании царского повеления по совету со святейшими вселенскими патриархами и Освященным собором была учреждена новая Сибирская митрополия).

Вся процедура, начиная с проводов в шатре и заканчивая плаваньем на струге, была разработана специально для проводов Макария при руководящем участии самого царя. 12 июня царь вернулся в столицу.

На следующий год, царь прибыл в Николо-Угрешский монастырь 9 мая, но этот поход был в отличие от предыдущего самым скромным. Как известно, незадолго до этого 4 марта умерла царская жена, царь и наследники еще носили по царице траур, чего не было при смерти царского тестя. В богомольном походе 1669 года царя сопровождал его сын царевич Федор Алексеевич.

Последним официальным Угрешским походом Алексея Михайловича стал выезд в монастырь 1675 г. Об этом походе следует упомянуть особо еще и потому, что он стал отражением нового периода в правлении Алексея, традиций придворной жизни конца этого царствования.

Поход начался 17 мая, с опозданием по сравнению с большинством походов начала царствования: государя держали в Москве неотложные дела. Из высших чиновных людей государя сопровождали 4 боярина, 2 окольничих, 2 думных дворянина и 1 думный дьяк Дементий Башмаков. Среди бояр особо выделялись члены государственного образования времени Алексея Михайловича Ближней Думы, значительно потеснившей в правах Думу боярскую. Если царское окружение первого периода правления Алексея Михайловича составляли люди значительно старше по возрасту и опыту царя, то с конца 60-х на первые роли стали выдвигаться дети сановников "первой" волны. И в этом походе в карете, запряженной шестью гнедыми, с государем ехали двое из молодых, но уже проверенных ближних бояр: Яков Никитич Одоевский и Михаил Юрьевич Долгорукий, являвшиеся сыновьями людей, приближенных к Алексею Михайловичу на протяжении всего его царствования - известного законника Никиты Ивановича Одоевского и известного военачальника Юрия Алексеевича Долгорукого. Постельную казну сопровождали и охраняли 20 стрельцов стольника, полковника и головы Ю.П. Лутохина. Перед царем ехал стрелецкий полуголова. Стрельцы, ставшие за царствование Алексея личной царской гвардией, всячески обласканные царем неотступно следовали за ним во всех его походах. Из Кремля до Земляного города при отъезде провожали, а при приезде у Земляного города встречали головы и полуголовы разных чинов, среди которых также выделялись стрельцы. Им поручалось пешими "с батожьем" маршировать рядом с царской каретой. Раньше стрельцы хотя и входили в эскорт сопровождения, но рядом с царской каретой все же располагались люди гораздо более высоких чинов: бояре, окольничие, думные дворяне, стольники, перемещавшиеся верхом на лошадях.

За государем на обычных телегах ехали ключники путные, чарочники и стряпчие со всех дворцов. Среди дворян, входивших в ближайшее окружение царя и сопровождавших государя в походе особо выделялся царский молочный брат и старинный друг Афанасий Иванович Матюшкин - ловчий Московского пути, чье присутствие явно свидетельствовало о том, что на Острове собирались организовать большую охоту. Под командованием Матюшкина в этом походе состояли все сокольники и охотники, также перемещавшиеся с царским поездом.

Дворцовые разряды, характеризуя поход 1675 г. называют большое количество различных чинов, которые традиционно не сопровождали царя ни в богомольных, ни в потешных походах, а именно: "приказу Большого дворца очередные дьяки", "подьячие очередные старые и молодые", "очередные подьячие приказа Тайных дел". Из перечня этого списка в царском окружении становиться ясно, что в любом государевом походе для Алексея к концу его царствования главным стала повседневная работа, для чего и требовался столь обширный штат нарождавшейся в России бюрократии - делопроизводителей.

В покидаемой государем на несколько дней Москве так же произошли существенные перемены: реальным хозяином столицы оставался Артамон Сергеевич Матвеев, значительно упрочивший свое положение и взлетевший по чиновной лестницы с головокружительной быстротой до думных и ближних бояр после женитьбы государя на воспитаннице Матвеева Наталье Кирилловне Нарышкиной и рождения у царицы ее первенца царевича Петра.

Поскольку никакие чины не могли изменить отнюдь не высокородного происхождения Артамона Сергеевича, а родовая аристократия, хотя и мирилась с реальной властью Матвеева, но в последней попытки уцепиться за все еще не отмененное местничество не хотела формально служить под его началом, царю пришлось произвести существенные изменения в принципах комплектования Комиссий на Москве. К ранее существовавшей комиссии из пяти человек (2 бояр, окольничего, думного дворянина и думного дьяка) пришлось добавить формально не связанные с ней комиссию при царице, комиссию при наследнике, комиссию при младших царевичах, комиссию при старших царевнах, комиссию при младших царевнах и прочие. Комиссия на Москве ("вверху") в этот раз была поручена аристократу боярину князю И.А. Воротынскому, а при царице остались А.С. Матвеев и отец новой царице К.П. Нарышкин.

Царь пробыл в селе Остров с посещениями Николо-Угрешского монастыря до 19 мая, когда в Москву пришли тревожные вести из Киева от воеводы боярина А.А. Голицына. Гонец от Голицына по уже сложившейся практике, минуя главу комиссии на Москве И.А. Воротынского, прямым ходом направился в Посольский приказ к думному дьяку Гр. Богданову. Богданов по отпискам Голицына немедленно доложил о положении в Киеве А.С. Матвееву. Матвеев, понимая серьезность дела, немедленно направил гонца к царю в Угрешу, опять же без совета с Воротынским, которому по формально занимавшемуся им положению было положено выходить на государя, прибывавшего в походе, но царя это нарушение традиций, видимо ни сколько не задело. Алексей Михайлович принял решение о срочном созыве Думы. Царь решил возложить формальность, связанною с оповещением думных чинов, на Воротынского, о чем ему должен был сообщить направленный государем гонец. Другого же гонца из числа особо доверенных подьячих лично руководимого царем Тайного приказа Алексей Михайлович отослал к Матвееву. Этому гонцу поручалось расспросить Матвеева про суть отписок Голицына. Сам государь, наспех собравшись и прервав свой Угрешский поход, выехал к столице, куда прибыл в седьмом часу дня и был встречен у Земляного города традиционным эскортом. К этому времени Боярская дума в полном составе уже была готова к заседанию и ждала только того, когда царь займет свое председательствующее место.

В 1675 г. накал работы царя и московского правительства, размах изменений в государственной системе достигли своего пика. Тогда ничто не предвещало каких-либо перемен: царь был полон сил, достигнув возраста 47 лет, положение Матвеева казалось как никогда прочным. Естественно и особого сожаления по поводу прерванного Угрешского похода государь не испытывал: посещение монастыря стало доброй традицией, которая как представлялось в тот момент будет продолжаться. Между тем всем строившимся в середине мая 1675 года долголетним планам и намерениям не суждено было осуществиться в полной мере. Через несколько месяцев, в январе 1676 г. царь Алексей скончался, Матвееву не дали продолжить начатый курс и не без помощи Милославских, поднявших голову при новом царе Федоре Алексеевиче - потомке их рода, всесильный Артамон Сергеевич был отправлен в ссылку, лишен чинов и земель. Традиция постоянного посещения Угрешского монастыря русскими царями так же уходила в прошлое. Между тем летопись этих походов, стала не только и не столько фиксацией чина церемонии богомольных походов, но и отражением реальных перемен происходивших в государстве, той бурной жизни, что шла при московском дворе.