"Что бы со мной не случилось, я скажу: слава Богу!"

Из книги "Священномученик Вениамин, митрополит Петроградский"

Когда в Петрограде шли аресты членов Правления Общества православных приходов, когда забирали самых близких и надежных людей, самого митрополита Вениамина не трогали.

 

Стремительно разрасталась пустота вокруг владыки…

 

Ну, а 12 мая, в тот самый день, когда обновленцами был предпринят первый штурм патриаршей резиденции, в Петрограде, состоялось вскрытие мощей святого Александра Невского.

 

1.

В полдень, в соборе Александро-Невской лавры собрались представители Петроисполкома, губкома, агитотдела, печати, общества археологических памятников старины и медицинской экспертизы.

 

"По данному распоряжению мастера подходят к раке и отвинчивают винты. Несколько человек снимают крышку и относят в сторону. Под крышкой стекло, его тоже снимают.

 

– Здесь темно, – говорит кто-то. – Надо выдвинуть к свету.

 

– Именно к свету, – повторяет другой с ударением на последнем слове…

 

Настоятель поднимает крышку гроба.

 

Что же в нем?

 

Там пусто. На дне лежит лиловый атласный покров, в изголовье новенькая подушка из оранжевого атласа, а посреди небольшая шкатулка из светлого дерева, как бы накануне от мастера.

 

Открывают шкатулку, под крышкой оказывается застекленная рамка, затем вынимают оттуда куски какой-то старой материи, затем истлевшие остатки от схимы великого князя, а на самом дне бурые истлевшие кости, да и тех очень немного, с пригоршню не больше. Эксперты определили, что здесь имеются две неполные берцовые кости, одно ребро, остатки от височных костей и ключиц. Вот и все "мощи"…

 

Далее автор глумливого газетного отчета приводит смущенные объяснения пастырей, дескать, в 1491 году во Владимире был пожар, рака с мощами была в огне и удалось спасти только отдельные кости. Опять же и в 1723 году, когда Петр I приказал перенести мощи в Санкт-Петербург, их благополучно довезли до Шлиссельбурга и здесь оставили зимовать, но зимой павильон, где они хранились, сгорел, и мощи снова пострадали…

 

"Митрополит… – отмечает репортер, – как будто бы немного взволнован".

 

Собственно говоря, ради этой фразы мы и пересказывали издевательскую по своему тону статью.

 

Нет нужды доказывать здесь, что все произведенные в первые годы Советской власти вскрытия, ни в коей мере не опровергали святости мощей и их чудотворености. Церковь считает, что нетленность сохраняется в силу Господней воли ровно столько, сколько необходимо, чтобы засвидетельствовать святость Божьего угодника.

 

Но с мощами святого князя Александра Невского случай особый.

 

Роль Александра Невского в истории православной Руси сопоставима только с деяниями святого равноапостольного князя Владимира. Двадцатилетним юношей, одержав блистательные победы над шведскими крестоносцами и над немецкими рыцарями, освободив Псков, он сумел поставить надежный и крепкий щит на пути провозглашенного римским папой Григорием IX крестового похода против Руси.

 

Для защиты православия совершалась дипломатическая и государственная деятельность молодого князя. "Повенчав Русь со степью", Александр Невский заложил ту основу, из которой произросло единство Руси, неизбежное зло превратил во благо для своего отечества.

 

– Чада мои милая! – возвещая народ о кончине Благоверного князя, сказал митрополит Кирилл. – Зайде солнце земли русския! Благоверный великий князь преставился!

 

– Уже погибаем… – услышал он в ответ.

 

Тогда еще не знали, что, теряя своего защитника и строителя на земле, обрела Русь великого молитвенника на небесах. Известно это стало, когда августовской ночью 1380 года в храме Рождества Богородицы во Владимире вдруг вспыхнули сами по себе свечи, раздался гром и из распахнувшихся дверей собора вышел на паперть осиянный дивным светом Александр Невский.

 

На следующий день мощи святого князя были открыты и поставлены посреди собора. Начались многочисленные чудеса исцелений от них. Главное же чудо, как мы знаем, произошло, несколько дней спустя, на поле Куликовом.

 

Наши Святые всегда являлись нам в самые трудные и переломные мгновения истории, когда без Святых и не выстоять было России. И первым всегда являлся Александр Невский…

 

Великого и таинственного, пусть и непостижимого нами, значения исполнена многовековая история святых мощей Благоверного князя.

 

Бесстрашно, сквозь огонь вражеских нашествий и внутренних смут вел свою дружину Александр Невский… В пожарах смут и внутренних нестроений видим мы и его святые мощи.

 

И, наверное, не будет ошибкой сказать, что 12 мая 1922 года собравшиеся в соборе Александро-Невской лавры увидели не только святые мощи Благоверного князя, но и то, что сделало с ними отступления от православия.

 

Вспомним, что накануне шлиссельбургского пожара был принят Духовный регламент, согласно которому все управление Церковью, по образцу протестантских государств, сосредотачивалась в Духовном коллегиуме, а 17 мая 1722 года, Синод отменил тайну исповеди, обязав священников сообщать в Преображенский приказ о злоумышлениях, открытых на исповеди…

 

Cлучайно – случайно ли? – в день двухсотлетнего юбилея этого Указа и было произведено публичное вскрытие мощей святого. Но если насчет юбилея петровской реформы могут быть сомнения, то одновременность первого штурма патриаршей резиденции и дня вскрытия мощей в Александро-Невской лавре случайным совпадением не назовешь.

 

В чьем кабинете, Тучкова или Мессинга, родилась эта идея?

 

Не важно…

 

И тот, и другой были лишь исполнителями дьявольской воли…

 

И еще раз убеждаемся мы, что Бог поругаем не бывает. Воочию видим, как Промысел Божий разрушает бесовские козни, обращая сатанинский замысел в зримое свидетельство своей Силы и Славы…

 

Можно предполагать, на что рассчитывали Мессинг и Тучков. Чтобы увидеть, что же в результате произошло, достаточно просто открыть свои глаза…

 

Не митрополит Вениамин задумал произвести вскрытие мощей, но мощи святого князя были вскрыты, когда наступил час страшного испытания для Русской Православной Церкви. И святой князь Александр Невский, как всегда в годину испытаний, явился и сейчас, укрепляя священномученика Вениамина перед совершением предстоящего ему подвига.

 

Мягкий и уступчивый митрополит был избран Господом, чтобы первому выступить против захватчиков в рясах, измаранных в кабинетах ГПУ. Духовный меч Александра Невского лег в мягкую руку митрополита Вениамина.

 

Что почувствовал в эту минуту владыка?

 

"Митрополит… – бегло заметил сотрудник "Петроградской правды", торопящийся написать газетный отчет, – как будто бы немного взволнован…"

 

Поразительные изменения происходят в эти майские дни в митрополите Вениамине…

 

"1922 года Мая 18 дня. Я, следователь Петрогубревтрибунала Нестеров Ф.П. допросил митрополита Вениамина, который будучи предупрежден об ответственности за дачу ложных показаний объяснил"…

 

Далее мы своими глазвами видим, как решительно и твердо пресекает митрополит попытки Нестерова увязать инциденты, произошедшие при изъятии – помянем здесь, что еще 16 мая все дела церковников были объединены в дело "О противодействии и злоупотреблениях при изъятии церковных ценностей"(1) – с деятельностью Правления Общества православных приходов. Столь же решительно протестует он против попыток следователя снять с его плеч ответственность и переложить ее на предназначенное к закланию Правление общества.

 

В результате, допрос митрополита Вениамина завершился Постановлением о привлечении его в качестве обвиняемого по делу о противодействии и злоупотреблении…

 

Внизу бланка собственноручная расписка священномученика Вениамина: "Настоящее постановление мне объявлено, в чем и подписываюсь. Вениамин, Митрополит Петроградский. Василий Павлович Казанский"(2).

 

Отметим и это совпадение…

 

Подписка о невыезде взята с митрополита в тот самый день, когда обновленцам удалось выманить у Патриарха Тихона благословение на передачу дел митрополиту Агафангелу.

 

Но в этом совпадении, в отличие от прочих, никакой загадочности нет.

 

Все делалось по строго согласованному плану.

 

И все шестеренки в этом плане крутились, как в хорошо отлаженном часовом механизме…

 

 

2.

Ненадежная вещь налаженные на отсчет сатанинского времени часы. 24 мая, в тот самый день, когда, получив мандат, отправился Александр Иванович Введенский в Петроград, лопнула главная пружина в часах… В этот день, согласно официальному сообщению, захворал "острым гастроэнтеритом" Владимир Ильич Ленин.

 

Гастроэнтерит – штука опасная.

 

Особенно в Кремле…

 

У Владимира Ильича эта болезнь выразилась в полном расстройстве речи.

 

Лечили Владимира Ильича десятки медицинских светил. Борясь с прогрессирующим параличом, больному привили малярию, приступы которой купировали хинином. Благодаря эффективной медицинской помощи, на этот раз вождя мирового пролетариата удалось вытащить. К июлю он научился узнавать слова в заголовках статей и подписи, к октябрю уже складывал однозначные цифры и собирал расставленные вдоль дорожек парка грибы. Прошло еще немного времени, и он смог вернуться к руководству страной…

 

– Понимаете… – рассказывал он Льву Давидовичу Троцкому с недоумением. – Ведь ни говорить, ни писать не мог. Пришлось учиться заново…(3)

 

Лев Давидович тут явно что-то путает.

 

Ухаживавшая за Владимиром Ильичем медсестра Е.И. Фомина писала, что в ночь на 6 марта 1923 года Ленин излагал свои мысли совершенно иным стилем.

 

– Помогите! Ах, черт! Йод помог, если это йод!(4)

 

К годовщине же своего знаменитого письма о решительном и беспощадном сражении с черносотенным духовенством, словарь Ленина уже ограничивался словами: "Вот, иди, идите, вези, веди, аля-ля, гут морген".

 

Еще иногда, неожиданно, и всегда не к месту, выскакивали слова: "Ллойд Джордж", "конференция", "невозможность"…

 

Но это будет через год, а пока, 24 мая 1922 года "острый гастроэнтерит" свалил Ленина, и назначенное на 26 мая заседание Политбюро ЦК РКП (б) прошло без него. Политбюро приняло предложение Троцкого поддержать раскол Церкви.

 

Встреча Введенского с митрополитом Вениамином тоже состоялась 26 мая… К сожалению, разговор между ними происходил наедине, но сохранилось "Открытое письмо митрополиту Вениамину протоиерея Введенского", из которого можно почерпнуть некоторые сведения о состоявшемся разговоре.

 

Как видно из этого документа, в Александре Ивановиче Введенском после того, как он назначил себя заместителем председателя Высшего церковного управления, тоже произошли решительные перемены.

 

Забывая о прежних обновленческих замашках, Введенский исполнен внешней почтительности к церковной иерархии и обычаям церкви. Он даже не пользуется введенным большевиками новым календарным стилем. Кроме того появляется в нем и столь несвойственное его натуре, переходящее в формализм, законопослушание.

 

Увы… Совершившиеся в Александре Ивановиче перемены не коснулись его склонности к авантюрам. Все свои доказательства он продолжал строить на подлоге. Как мы помним, в резолюции Патриарха Тихона обновленцам с многочисленными оговорками поручалось лишь "принять и передать дела", Введенский же говорит о "ведении дел". Разница существенная…

 

И тут мы снова должны попытаться понять, на что же рассчитывало ГПУ, снаряжая Александра Ивановича Введенского в Петроград. Да, Патриарх был надежно изолирован, и навести у него необходимые справки для разоблачения никто бы не сумел. Судя по тому, что Введенский с запальчивостью изобличенного мошенника, твердил, дескать, любой человек может познакомиться с резолюцией Патриарха, резолюция эта тоже была упрятана достаточно надежно.

 

Но ведь митрополиту Вениамину и не надо было наводить справки!

 

Без всяких справок знал он, что Патриарх Тихон просто не мог, пусть даже и временно, передать церковную власть в руки Введенского.

 

Мы знаем, что Введенский гордился тогда своей способностью "уговорить и стену". Не менее наглой самоуверенностью обладали и другие обновленцы. Так что с ними все ясно…

 

Но Е.А. Тучков всегда отличался здравомыслием и практичностью. Он-то должен был понимать, что митрополита Вениамина обмануть все равно не удастся…

 

Думается, что Тучков и не рассчитывал, что митрополит поверит Введенскому. Тучкову было достаточно, если бы митрополит сделал вид, что поверил, или хотя бы вступил в переговоры с ВЦУ на предмет выяснения законности и полномочий этого органа…

 

Митрополит Вениамин не оправдал надежд ни обновленцев, ни Тучкова. Спокойно выслушал он повествование Александра Ивановича о том, как несчастный Патриарх Тихон, в силу сложившихся обстоятельств, вынужден был передать управление Русской Православной Церковью Введенскому, Красницкому и Белкову, а затем, даже не взглянув на мандат, объявил, что отлучит от Церкви всех троих, если они не опомнятся и не принесут покаяния в самовольном захвате церковной власти.

 

Это был сокрушительный удар…

 

Под разящим духовным мечом разлетелись все хитросплетения и интриги, и Введенский униженно начал канючить, что если владыка не доверяет ему, пусть отдаст его под церковный суд, и суд выяснит все обстоятельства и примет правильное решение.

 

Церковный суд – дело шло о похищении патриаршей власти – состоялся бы в Москве и организовывало бы его все тоже ВЦУ. Не составляет труда предугадать исход подобного суда. Но митрополит не поддался и на эту уловку. Аудиенция была закончена.

 

Вечером Введенский получил из канцелярии митрополита уведомление. Если Введенский не принесет покаяния, 28 мая, в воскресенье, по всем петроградским храмам будет возвещено о его отпадении от Церкви.

 

Суббота была тогда выходным днем, и Александр Иванович, не смотря на все хлопоты, так и не сумел связаться с нужными начальниками, чтобы они каким-либо образом предотвратили готовящийся удар.

 

28 мая послание митрополита Вениамина было прочитано в петроградских церквях:

 

"Тревожно бьются сердца православных, волнуются умы их. Сообщение об отречении Святейшего Патриарха Тихона, об образовании нового высшего церковного управления, об устранении от управления епархией Петроградского митрополита и т.п. вызывает великое смущение…

 

Чувствую вашу чрезвычайную потребность слышать слово своего архипастыря по поводу всего переживаемого Церковью. Иду навстречу этой потребности.

 

От Святейшего Патриарха никакого сообщения об его отречении и учреждении нового высшего церковного управления до сего времени мною не получено, поэтому во всех храмах епархии по-прежнему должно возноситься его имя.

 

По учению Церкви епархия, почему-либо лишенная возможности получить распоряжение от своего Патриарха, управляется своим епископом, пребывающим в духовном единении с Патриархом…

 

К великому прискорбию, в Петроградской церкви это единение нарушено, Петроградские священники: протоиерей Александр Введенский, священник Владимир Красницкий и священник Евгений Белков, без воли своего митрополита, отправились в Москву, приняв там на себя высшее управление церковью. И один из них, протоиерей А. Введенский, по возвращении из Москвы, объявляет от этом всем, не предъявляя на это надлежащего удостоверения Святейшего Патриарха. Этим самым по церковным правилам они ставят себя в положение отпавших от общения со Святой Церковью, доколе не принесут покаяния пред своим епископом. Такому отлучению подлежат и все присоединяющиеся к ним.

 

О сем поставляю в известность протоиерея А. Введенского, свящ. В. Красницкого и свящ. Е. Белкова, чтобы они покаялись, и мою возлюбленную паству, чтобы никто из них не присоединялся к ним и через это не отпал от общения со Святой Церковью и не лишил себя ее благодатных даров…

 

Вениамин митрополит Петроградский,

15/28 мая 1922 г."

 

Воистину грозный блеск разящего меча есть в этом послании. Так получилось, что митрополиту Вениамину выпало первым выступить против выкравших высшую церковную власть обновленцев, и он предстал перед ними, как грозный воин.

 

Страшен был удар, нанесенный им.

 

В.Д. Красницкий скажет потом на процессе:

 

– Вот письмо на имя председателя ВЦИК товарища Калинина. Патриарх Тихон говорит: нахожу полезным для блага церкви поставить временно до созыва собора или Ярославского митрополита Агафангела, или митрополита Петроградского Вениамина. Так что здесь, хотя имя митрополита Вениамина было, патриарх Тихон послал нас к Агафангелу – его воля была нас послать и к митрополиту Вениамину. И вот в это время, когда мы наладили управление, когда мы ожидали прибытия Агафангела, то для оповещения послан был в Петроград личный друг митрополита Вениамина, отец Александр Введенский, который как раз взял на себя эту миссию ввиду особенно дружественных отношений к митрополиту – поставить его в известность об этом событии. И вдруг мы узнаем совершенно невероятную вещь. На основании слухов, дошедших до митрополита, он нас троих отлучил от церкви… Патриарх сказал нам: "Вы знаете, я никогда не искал патриаршества и когда вы меня освободите от патриаршества, я буду вам чрезвычайно благодарен". Это были его последние слова. В это-то время… вдруг получаем документ, собственноручное послание Вениамина, в котором он нас троих отлучает от церкви. Это был, конечно, самый большой удар, который нанесли нашему Церковному управлению представители монашествующего духовенства…

 

Красницкий давал эти показания, когда отлучение с обновленцев по настоянию ГПУ было снято епископом Алексием Симанским. Но страх Красницкого не рассеялся и тогда.

 

 

Каково же чувствовал себя Александр Иванович Введенский, когда послание митрополита только-только было оглашено в храмах?

 

Судя по всему, Введенского охватила паника.

 

В тот же день он явился к митрополиту Вениамину в сопровождении И.П. Бакаева, которому в свое время было поручено возглавить кампанию по решительному и беспощадному изъятию церковных ценностей. Вообще-то появляться в обществе такого человека главе обновленцев не полагалось, но Введенский совсем потерял голову. Тут, когда прахом шло все выстраданное в кабинетах ГПУ дело, было уже не до щепетильности. Введенский попросил Бакаева потребовать от митрополита, чтобы тот дезавуировал свое послание.

 

Иван Петрович Бакаев и потребовал.

 

По-чекистски прямо предъявил митрополиту ультиматум. Или-или. Или митрополит снимает отлучение с Введенского, или его самого ожидает немедленный арест и расстрел.

 

Так уже было в земной жизни мученика Вениамина, имя которого принял в монашестве митрополит Вениамин.

 

…Святой диакон Вениамин жил в царствование Персидского царя Издигерда. Обратив в христианство многих персов-язычников, он был оклеветан и посажен в темницу. Один грек, посланный к Персидскому двору, попросил паря помиловать Вениамина… Царь согласился исполнить эту просьбу, если Вениамин пообещает не обращать Персов в христианство. Грек дал это обещание за Вениамина и совершенно напрасно...

 

– Невозможно мне преложить тот свет, который я воспринял в купели крещения, – сказал сам Вениамин царю. – О, сколь великих мук достоин тот, кто скрыл данный ему талант, или тот, кто умышленно скрывает евангельское учение.

 

– На все воля Господня… – ответил чекистам митрополит Вениамин. – Ступайте с Богом.

 

О чем говорили Бакаев и Введенский, покидая митрополита, неизвестно. Но подлинно известно, что уже в этот день Введенский сидел в кабинете следователя Нестерова и торопливо, стараясь никого не забыть, давал показания.

 

Нет нужды перечитывать весь протокол допроса Введенского. Ф.П. Нестеров не успевал записывать сыплющийся из Введенского компромат. Так много хотелось сказать Введенскому, что он согласился придти на следующее утро и продолжить свои показания.

 

И пришел ведь. Охваченный доносительским вдохновением, он продолжал закладывать своих бывших друзей.

 

Венцом же этого воистину вдохновенного стукачества Александра Ивановича Введенского является его заявление, написанное прямо на бланке следчасти Петроградского губернского революционного трибунала:

 

"В Ревтрибунал.

 

Прошу предоставить мне возможность выступить на процессе с защитительной речью. Я собираюсь вскрыть и подчеркнуть все язвы церковности, все заигрывания церкви с контреволюцией, но вместе с тем просить пощады этим личностям, как таковым.

 

Протоиерей А. Введенский"(5).

 

Ах, Александр Иванович! Александр Иванович…

 

Какое надо сердце иметь любвеобильное, как самому надо это сердце свое любить в себе, чтобы, излившись потоком самых подлых доносов, хотя бы в глазах следователя Нестерова попробовать возвыситься над теми, кого ты закладывал.

 

Как-то особенно ясно понимаешь тут, почему Е.А. Тучков потом "с величайшим презрением" отзывался об Александре Ивановиче Введенском. Судя по характеру записи, с трудом сдерживал свое презрение к Введенскому и следователь Нестеров.

 

Но презрение презрением, а служба службой…

 

– Вы знаете, – говорил в эти дни Введенский. – Утверждают, что я предался, что я заключаю в тюрьмы и что я виновник бесчисленных бед. Может быть, если бы я вам сказал, что это не так, вы бы мне не поверили"…(6)

 

Эти слова, произнесенные А.И. Введенским во Дворце им. Урицкого, мы цитируем по изданной в Смольнинской типографии брошюре.

 

Лекция была отредактирована Введенским уже после того, когда его свалил камень, брошенный в вождя обновленчества у здания Филармонии, где проходил процесс. Камень этот, если и не поубавил злобы Александра Ивановича, то научил его не проявлять так открыто своих эмоций…

 

До камня, судя по воспоминаниям очевидцев, Введенский был еще более откровенен, чем в своей книге.

 

"В Духов день делал доклад протоиерей Введенский. Он публично сообщил, что расстрел пяти священников в Москве был ответом на его отлучение от церкви, – говорил протоиерей Павел Антонович Кедринский. – Я эти слова понял, как террор по отношению к духовенству. Я понял, что Введенский клевещет на Советскую власть. Введенский сказал, что исход настоящего процесса зависит от постановления Пастырского собрания…"(7)

 

Введенский защищал себя, не брезгуя никакими средствами. Точно так же, защищая протопопа-большевика, работали ГПУ и агитпроп.

 

Уже 30 мая "Петроградская правда" вышла с шапкой на первой полосе: "Вениамин Петроградский раскладывает костер гражданской войны, самозвано выступая против более близкой к народным низам части духовенства. Карающая рука пролетарского правосудия укажет ему настоящее место!"

 

В тот же день, 30 мая, на заседании Бюро губкома РКП(б) было решено форсировать подготовку процесса "о попах". Главным обвиняемым Бюро Обкома назначило митрополита Вениамина…

 

Вот когда воистину горячие деньки наступили для следователя Ф.П. Нестерова.

 

Он и раньше трудился, не покладая рук…

 

Так, например, только 24 мая провел восемь допросов… Но теперь, когда следствию начал помогать Введенский, работы прибавилось еще больше. Срочно отсевались случайные обвиняемые, их места в тюремных камерах занимали влиятельные в православных кругах люди.

 

1 июня, утром, из Москвы пришла телеграмма:

 

"Петроград. Губотдел ГПУ.

 

Митрополита Вениамина арестовать и привлечь к суду. Подобрать на него обвинительный материал. Арестовать его ближайших помощников – реакционеров и сотрудников канцелярии, произведя в последней тщательный обыск. Вениамин Высшим Церковным Управлением отрешается от сана и должности. О результатах операции немедленно сообщите.

 

Начсоперупр ГПУ Менжинский".

 

В этот день в Петрограде шли дожди и дул сильный ветер.

 

Тем не менее, не смотря на непогоду, митрополит не отказался от положенной прогулки. Гулял он здесь же, в Лавре, на Никольском кладбище.

 

Митрополит стоял у могилы блаженного Митрофана, когда прибежавший келейник сказал, что приехали агенты ГПУ. Перекрестившись, митрополит направился в канцелярию, где уже шел обыск.

 

С обыском, который в соответствии с указанием Менжинского делался особенно тщательно, чекисты подзадержались. Прибывший занять канцелярию Александр Иванович Введенский явился, когда митрополита еще не успели увезти в тюрьму.

 

Введенский, однако, не смутился.

 

Со свойственной ему наглостью подошел к владыке и попросил благословения.

 

– Отец Александр… – отстраняясь от него, сказал митрополит. – Мы же с вами не в Гефсиманском саду.

 

Ночью митрополита перевезли в дом предварительного заключения, и больше к себе, в Александро-Невскую Лавру, ему уже не суждено было вернуться.

 

Как и указывал Менжинский, быстренько подобрали обвинительный материал и уже 3 июня состоялось распорядительное заседание Президиума Петрогубревтрибунала.

 

Земной жизни митрополиту Вениамину оставалось ровно семь недель. Говорят, что все эти семь недель митрополит молился по многу часов в день…

 

 

3.

В.Д. Красницкий, выступая на процессе, нисколько не преувеличивал размеров опасности.

 

Послание митрополита Вениамина, прочитанное в петроградских храмах 28 мая, действительно, было "самым большим ударом", нанесенным по ВЦУ. Спасая свой, с таким трудом созданный отдел, ГПУ провело аресты. В начале июня и упрямый митрополит, и все близкие ему люди уже сидели в тюрьме, а с оставшимися на свободе епископами шла непрерывная и кропотливая работа.

 

Первый раз Ф.П. Нестеров допрашивал епископа Ямбургского Алексия (Симанского), будущего патриарха Русской Церкви, еще 26 мая. На допросе епископ Алексий держался достойно, как и подобает епископу.

 

Но как видно из документов "Дела", через несколько дней епископ Алексий снова был у следователя.

 

Он подал Нестерову такое заявление:

 

"При осмотре моих вещей в ПГО ГПУ 29/30 апреля сего года у меня была отобрана моя трудовая книжка за № 5963, выданная 21 апреля 1921 г., моя личная карточка и небольшого размера псалтирь. Прошу эти вещи мне вернуть. Еп. Алексий"(8).

 

Разумеется, беседа не ограничилась, существом заявления.

 

Уже прозвучало в храмах послание митрополита Вениамина, что протоиерей А. Введенский, священники В. Красницкий и Е. Белков отпали от Святой Церкви, уже арестовали самого митрополита, и с епископом Алексием говорили не о его трудовой книжке, а о судьбе владыки.

 

Анатолий Левитин, ссылаясь на свидетельство Александры Васильевны Волковой, близко знавшей епископа Алексия, утверждает, что во время беседы "в нецерковном учреждении" епископу был предъявлен ультиматум. Трое отлученных митрополитом Вениамином от церкви священников должны быть восстановлены в своих правах. В противном случае митрополит будет расстрелян.

 

Епископ Алексий попросил дать ему время на размышления и собрал Епархиальный Совет. Мнения там разделились, но Алексий уже принял решение.

 

На Троицу, 4 июня 1922 года, в соборе Александро-Невской лавры верующим раздали его воззвание:

 

"Основанием к посланию для Владыки, – писал новый управляющий Петроградской епархией, – была недостаточная наличность доказательств в том, что протоиерей Александр Введенский участвует в Высшем Церковном Управлении, имея на то благословение Патриарха Тихона. Рассмотрев данные, представленные мне прот. А. Введенским, и приняв во внимание новые доказательства, что такое благословение имелось налицо, я нашел возможным как непосредственный и законный преемник Владыки митрополита Вениамина по управлению Петроградской епархией подвергнуть это дело новому рассмотрению…

 

Ввиду исключительных условий, в какие поставлена Промыслом Божиим церковь петроградская, и, не решаясь подвергнуть в дальнейшем мира церковного каким-либо колебаниям, я, призвав Господа и Его небесную помощь, имея согласие Высшего Церковного Управления, по преемству всю полноту власти замещаемого мною Владыки Митрополита, принимая во внимание все обстоятельства дела, признаю потерявшим силу постановление Митрополита Вениамина о незакономерных действиях прот. Александра Введенского и прочих упомянутых в послании Владыки Митрополита лиц и общение их с церковью признаю восстановленным…

 

Управляющий Петроградской епархией

Алексий, епископ Ямбургский"(9).

 

Введенский и его покровители из ГПУ могли торжествовать…

 

Они и торжествовали… Митрополит Вениамин был вскоре расстрелян…

 

Когда епископ Алексий узнал об этом, он разрыдался, как ребенок.

 

Безусловно, епископ Алексий совершил ошибку.

 

Можно сказать, что в какой-то мере он проявил и малодушие, хотя вернее все-таки говорить о растерянности… Однако, едва ли мы имеем право осуждать будущего Патриарха за эту слабость.

 

Митрополит Киевский Владимир, Патриарх Тихон, митрополит Ярославский Агафангел, митрополит Петроградский Вениамин…

 

Все они были святыми…

 

Все они принадлежали к времени открытого противостояния агрессии безбожия.

 

Епископ Алексий принадлежит уже к другой формации архиереев Русской Православной Церкви. На их долю выпало управлять Церковью, когда противостояние государственному атеизму приобрело характер сугубо внутрицерковной работы и делания.

 

Святых среди этих иерархов было меньше, но это не значит, что их деятельность менее ценна. Забегая вперед, скажем, что когда знакомишься с материалами по истории церкви в двадцатые-тридцатые годы, возникает ощущение, что некоторые наши епископы и митрополиты жертвовали своим мученическим венцом. И делали это не из личного страха, а опять-таки во имя церкви…

 

Епископ Алексий (Симанский) – первый из вступивших на путь поиска компромиссов.

 

Путь этот был извилистым и опасным.

 

Свою ошибку с реабилитацией обновленцев епископ Алексий понял очень быстро. Управляя Петроградской епархией после митрополита Вениамина, он всячески затягивал решение вопроса о подчинении епархии ВЦУ, посылая своих представителей к Патриарху Тихону, чтобы получить благословение. Посланцев к Патриарху, конечно, не допустили, и епископу Алексию стало невозможно обманываться и дальше насчет обновленцев.

 

Внутренней силы для борьбы с ними он пока не чувствовал, и поэтому 24 июня подал заявление:

 

"Ввиду настоящих условий признаю для себя невозможным дальнейшее управление Петроградской епархией, каковые обязанности с сего числа с себя слагаю".

 

Сумел, как мы видим, остановиться на опасном и гибельном пути.

 

Дальнейшая деятельность архипастыря Алексия (Симанского) – предмет совершенно другого исследования, и поэтому здесь мы и простимся с ним, а вернемся к Александру Ивановичу Введенскому, который переживал 4 июня 1922 года подлинный триумф.

 

Утром 4 июня он совершал литургию в своем храме Захария и Анны, а вечером читал лекцию "Церковь и революция" в Таврическом дворце, переименованном тогда во дворец Урицкого.

 

"Как знаменателен тот день, день Святой Троицы, в который говорю я свое слабое человеческое слово… – витийствовал он. – Сегодня – день основания Церкви. В Пятидесятницу родилась эта церковь…"

 

Введенский был очень умелым оратором.

 

4 июня он говорил особенно вдохновенно.

 

И хотя разговор шел об истории Православной Церкви, но при этом слушателю ясно было, что говорится об обновленцах, о их "живой" церкви:

 

– Церковь Христова, Церковь Господня выходит перед нами юной прекрасной девушкой, в светозарной одежде, с белыми лилиями в руках… – соловьем заливался Введенский. – Как ясен ее взор! Сколько огня любви в ее поступках!.. Ведь в сущности предприятие апостолов – будем говорить языком человечества – было по своему замыслу безумием: двенадцать рыбаков, закидывавших свои неводы в спокойные галилейские воды, выходят со всемирным неводом и хотят этим неводом поймать все человечество…

 

Но чем дольше разглагольствовал Введенский, чем очевиднее становились проводимые им параллели, тем все более двусмысленной становилась речь. В изложении Введенского в поведении двенадцати рыбаков заводящих свой невод, чтобы переловить все человечество, явственно проступали чекистские ухватки.

 

– И попала птица Господня в руки человеческие! – восклицал Введенский. – И не могла она больше взлететь огромными крыльями своими, не могла она больше царить над миром и возвещать миру слово правды!

 

И, конечно же, не удержался Александр Иванович, чтобы не напомнить об истоках "живой" церкви, о борцах за подлинную, изначальную чистоту Церкви.

 

– Кто не помнит движения так называемых 32 священников?! Из этого почти ничего реального не вышло, но как морально и религиозно важно знать, что никогда вся Церковь не была согласна с превращением ее в Союз Русского Народа, и что, если были многие, позволявшие не только носить в крестных ходах знамена этого Союза, но и хранить их в церквях, наряду с чудотворными святынями, то были и такие, которые говорили, что Невеста Господня есть Господня Невеста, а ею хотят воспользоваться для служения человеческим страстям!

 

Три часа, не прерываясь, говорил Введенский. Он все рассказал, все объяснил. Ему казалось, что он всех и убедил. Глаза его горели, голос – то гремел, то дрожал…

 

Триумф был полный.

 

Напряженно готовится в эти дни Александр Иванович Введенский и к процессу. Он обещал следователю, "что вскроет все язвы церковности", но кроме этого собирался превратить суд над священномучениками в свой окончательный триумф…

 

Процесс начался 10 июня в помещении бывшего Дворянского собрания, ставшего теперь Филармонией.

 

Невский проспект был усеян народом, а от Гостиного двора стояли сплошной толпой. Как утверждает очевидец, стояли с утра, ожидая проезда митрополита. Когда его привезли, упали на колени, запели: "Спаси, Господи, люди твоя".

 

 

Начало суда тоже походило на театральное действо.

 

Раздался приказ: "Ввести подсудимых!" – и из двери, возглавляя шествие обреченных, вышел митрополит в белом клобуке. Все, присутствовавшие в зале суда — а вход сюда был по билетам, причем билеты давались не более чем на одно заседание — встали.

 

Следом за митрополитом вереницею пошли подсудимые…

 

Ковшаров Иван Михайлович

 

Новицкий Юрий Петрович

 

Шеин Сергей Павлович…

 

Не спеша, рассаживались они на стульях, расставленных возле колонн… На первом ряду, в самом центре — митрополит Вениамин, справа – епископом Венедикт, слева – протоиерей Чуков, будущий митрополит Ленинградский Григорий….

 

И вот, когда расселись все, как было указано, вдруг оказалось, что своей массой, своей представительностью они как бы задавили суд, и такое ощущение возникало порою, что не их судят, а они…

 

Ощущение это хорошо передано на фотографии, запечатлевшей подсудимых… Даже красноармейцы, вставшие за ними, возле колонн, не выглядят охранниками, а более схожи с зеваками, подошедшими, чтобы сфотографироваться с уважаемыми людьми...

 

В 16 часов председатель Яковченко огласил состав суда. Представителями обвинения были назначены Смирнов, Лещенко, Красиков, Драницын, Крастин.

 

Митрополиту было предъявлено обвинение, что он:

 

1) злонамеренно хитрил, ведя переговоры с Советской властью, чтобы в результате вызвать возмущение темных народных масс;

 

2) распространял с целью агитации свое обращение к "Помголу".

 

Митрополит решительно брал всю вину, если трибуналу угодно считать это виной, на себя.

 

Как утверждает очевидец, митрополиту давали понять, что от этого зависит его участь.

 

"Ужасные минуты! Шла страшная игра, где ставкой была жизнь или смерть. Был один момент, когда сердце перестало биться – председательствовавший обратился к владыке со следующими словами: "Призовите на помощь все силы ума, памятуя о последствиях, отвечайте на последний и решительный вопрос – вы ли писали?" Легкий и светлый голос митрополита контрастом прозвучал в напряженной тишине: "Я несколько раз говорил вам, что я написал. Да я никому и не позволил бы вмешиваться в мои распоряжения в такую минуту".

 

Защиту представляли Бобрищев-Пушкин, Гамбургер, Гартман, Гиринский, Генкен, Гуревич, Жижиленко, Иванов, Масинзон, Ольшанский, Павлов, Равич, Раут, Элькин, Энтин.

 

Все защитники, за исключением Владимира Михайловича Бобрищева-Пушкина, объявили себя атеистами. И только он, Бобрищев-Пушкин, нашел мужество заговорить на процессе о главном, а остальная защита старательно подыгрывала чекистам, сидевшим за судейским столом.

 

И тем ни менее "спектакль" развивался не по тому сценарию, который задумывали в ГПУ.

 

Самой большой неожиданностью для чекистов была потеря Александра Ивановича Введенского. Он активно помогал подобрать обвинительный материал еще в ходе следствия, должен он был выступать и на процессе.

 

Как рассказывал сам Введенский, он собирался построить "защиту" на психологическом анализе характера митрополита Вениамина.

 

– Трудно было представить себе более некомпетентного в политике человека… – откровенничал он. – Вот я и хотел изобразить трагедию благочестивого, доброго монаха, которым вертели, как хотели, церковники…

 

Отметим попутно, что заменивший Александра Ивановича Введенского Яков Самуилович Гурович именно так и "защищал" владыку. Все время подчеркивал, что митрополит Вениамин не похож на гордого "князя церкви", что это "немудрый сельский попик, кроткий и смиренный". Более всего опасался Яков Самуилович, что митрополит может быть объявлен верующими мучеником.

 

– Живой митрополит вам кажется опасным, но мертвый он во сто раз опаснее для вас… – предостерегал он уже из Парижа членов последующих трибуналов. – Не станет ли он стягом, кругом которого объединится вся церковь? Не забывайте, что на крови мучеников растет церковь – не творите же мучеников!

 

Но, разумеется, Введенский сказал бы все это ярче и убедительней. И не только потому, что он вообще был талантливее Гуровича, но прежде всего потому, что, морально уничтожая митрополита, он возвышался бы сам. А в таких случаях, неведомо откуда, у Введенского всегда прибавлялось сил, хитрости и подлости…

 

"Является величайшей загадкой, – пишут авторы "Очерков по истории русской церковной смуты", – каким образом А.И. Введенский – добрый, сердечный человек, к тому же – искренне религиозный, мог с такой непостижимой легкостью переступать через людское горе – слезы и кровь. И думается, что разгадка в том опьяняющем действии, которое оказывал на него успех… "А вы знаете, хорошо быть триумфатором, хорошо…" – говорил он одному из авторов как-то с мечтательной улыбкой, видимо, вспоминая свои прошлые "триумфы". Эта болезненная жажда успеха странно сочеталась в нем с религиозным порывом".

 

В отличие от А. Левитина-Краснова и В. Шаврова, я не буду поминать доброту и сердечность Александра Ивановича Введенского.

 

Другое дело, религиозность…

 

Разумеется, Введенский был глубоко религиозным человеком в том смысле, что почти всю свою сознательную жизнь посвятил разрушению Православной Церкви.

 

О совращении человека дьяволом написано множество книг. И все-таки история Александра Ивановича Введенского могла бы достойно украсить эту литературу…

 

Как известно, Александр Иванович Введенский вырос в семье директора витебской гимназии.

 

"С недоумением смотрели на него родные и знакомые; всё поражало их в странном мальчике. Наружность отдаленных еврейских предков неожиданно повторилась в сыне витебского директора в такой яркой форме, что его никак нельзя было отличить от любого из еврейских детишек, которые ютились на витебских окраинах; он был больше похож на еврея не только чем его отец, но и сам его дед. Задумчивый и, вечно погруженный в книги, он как-то странно выходил моментами из своего обычного состояния молчаливой замкнутости, чтобы совершить какой-либо эксцентрический, сумасбродный поступок…"(10)

 

Еще в детстве, Александр Иванович увидел приехавшего в Витебск святого отца Иоанна Кронштадтского. Служба, которую совершал он, поразила гимназиста Введенского.

 

Ему захотелось стать таким же, как отец Иоанн Кронштадтский.

 

Само по себе пожелание благое, но, конечно, из разряда тех, которыми мостится дорога в ад. Тем более что Александр Иванович собирался усвоить лишь манеры отца Иоанна Кронштадтского, а не сущность его святости. Ему хотелось вести себя, как святой, не будучи святым, не утруждая себя никаким внутренним деланием…

 

Из этого и не могло ничего получиться кроме обновленчества. В помрачении дерзостной гордыни Александр Иванович решил заменить внутреннее личностное делание борьбой за внешнее переустройство Церкви.

 

Замысел воистину сатанинский.

 

Не самому расти, чтобы стать верным сыном Православной Церкви, а Церковь переделать так, чтобы удобнее было осуществляться в ней.

 

Как показывает история дальнейшей жизни Александра Ивановича, в своих сатанинских планах он весьма преуспел. Не принимая монашеского пострига и даже не прерывая семейной жизни, Введенский примет вначале сан архиепископа, затем митрополита и, в конце концов, объявит себя первоиерархом, причислит к лику святых собственную мать, эту "провинциальную даму среднего буржуазного круга, незлую и неглупую", нарожает кучу детей, и, конечно же, лишится Церкви…

 

Обновленческая церковь, трудолюбиво возведенная ГПУ, рассыплется, как только ГПУ перестанет поддерживать ее…

 

В 1945 году Введенский вел долгие переговоры о возвращении в настоящую Церковь. Вначале он просил принять его в сане епископа и изъявлял готовность переменить свое семейное положение.

 

Но епископ Введенский был не нужен Русской Православной Церкви, и Александр Иванович согласился на профессора Духовной академии. Однако и профессором Введенского тоже не взяли. Патриарх Алексий не повторил ошибки, совершенной им в 1922 году.

 

Введенскому было разъяснено, что после принесения покаяния он может быть принять лишь мирянином в Православную Церковь. Что же касается должности, то ничего кроме места рядового сотрудника в "Журнале Московской Патриархии" Церковь ему предложить не может…

 

Александр Иванович обиделся и через год, так и не вернувшись в Православную Церковь, умер.

 

12 сентября 1939 года Введенский записывал в своем дневнике: "Если взять мою внутреннюю жизнь, то она вся полна света, и внешним выражением ее является успех, иногда триумфальный успех".

 

Запись сделана, когда Введенскому исполнилось пятьдесят лет.

 

Пятьдесят лет исполнилось бы в 1922 году и митрополиту Вениамину, если бы он не был расстрелян возле станции Пороховые, окруженный ореолом священномученичества.

 

Все это нельзя назвать простыми совпадениями…

 

Неведомыми нам путями творится Воля Господня. Но результат Ее является таким образом, чтобы любой человек мог различить и узнать буквы, высеченные Господом в поучение нам.

 

Велик и милостив Господь.

 

Любому чаду своему дает он возможность раскаяться в совершенных ошибках, исправить их и спастись. И каждый человек сам решает, как воспользоваться предоставленной ему возможностью…

 

Мы рассказали сейчас о судьбе Александра Ивановича Введенского, потому что настало время проститься с этим героем. Сейчас мы навсегда расстаемся с ним в нашем повествовании…

 

Намеченный ГПУ "триумф" Введенского не состоялся.

 

Когда 10 июня он выходил из Ревтрибунала, в голову его ударил камень, брошенный из толпы.

 

Женщину, бросившую камень, арестовали.

 

На допросах она твердила, что увидела дьявола и поэтому и бросила в него камень.

 

– Вы бросили камень в гражданина Введенского! – говорил следователь.

 

– Нет! – упрямо отвечала женщина. – Я бросала камень в дьявола…

 

 

4.

Двадцать лет назад, 12 мая 1902 года, в Самаре совершалась закладка нового храма здешней семинарии. По этому случаю было совершено архиерейское служение. После причастного стиха, ректор Самарской семинарии, архимандрит Вениамин произнес речь.

 

"Братие христиане!

 

Скромный семинарский храм видит сегодня в своих стенах необычное стечение молящихся… Своды его оглашаются архиерейским богослужением. Архипастыря и посторонних богомольцев привлекло сюда желание участвовать в закладке церкви при новой семинарии. Прежде чем приступить к этому делу, на старом месте молитвы испрашивается благословение Божие. Отсюда оно в святых мощах угодников Божиих, как бы видимым образом, переносится на освящение новому месту прославления имени Господня. Совершается священнодействие важное и торжественное: старый храм посылает благословение новому и между ними устанавливается невидимая таинственная связь…"

 

Едва ли кто из слушавших тридцатилетнего ректора догадывался, что слушает будущего Святого, священномученика Российского.

 

Это знаем мы.

 

И воистину дивной представляется нам невидимая, таинственная связь, соединяющая берег Волги с берегом Невы и через судьбу священномученика митрополита Вениамина Петроградского и Гдовского, и через судьбу митрополита Иоанна Санкт-Петербургского и Ладожского. Оба владыки начинали свое пастырское служение в Самаре…

 

Разгадать эту мистическую связь невозможно, но невозможно и не заметить ее. И есть, есть какое-то таинственное значение в том, что одна из немногих опубликованных речей священномученика Вениамина – речь при закладке семинарской церкви…

 

Хотя и говорил тридцатилетний ректор именно о закладке церкви, сейчас кажется, что он говорил тогда о себе самом, говорил, словно бы прозревая и свою судьбу, и предстоящий ему во имя святой Русской Церкви, во славу Божью подвиг…

 

"Попечение об устроении дома молитвы весьма ценно в очах Божиих и привлекает милость от Господа живым строителям и помилование умершим… – говорил архимандрит Вениамин в весенней Самаре 1902 года. – Такое значение закладка храма имеет для жертвователей на него. Но какое отношение она имеет к другим участникам торжества? Она, братие, побуждает каждого из нас подумать об устроении своего внутреннего храма. Все мы, христиане, не только можем, но и должны быть храмосоздателями: правда, устроителями не вещественных деревянных и каменных храмов, а духовных"…

 

Прошло два десятилетия…

 

Мы уже упоминали о фотография, сделанной во время суда над "церковниками", в июне-июле 1922 года.

 

Почти сто подсудимых…

 

В центре – в белом клобуке митрополит Вениамин. Справа – епископ Венедикт, слева – протоиерей Чуков. Во втором ряду Иван Михайлович Ковшаров, Юрий Петрович Новицкий…

 

За спинами подсудимых – чекисты с наганами. Часть из них в фуражках, часть – в островерхих буденовках.

 

Снимок сделан в большом зале филармонии, где проходили заседания Революционного трибунала.

 

Это удивительная фотография. Часами можно вглядываться в спокойные, красивые и очень одухотворенные лица людей, которые позаботились "об устроении своего внутреннего храма"…

 

"Закладка совершена… – говорил тридцатилетний Вениамин. – Камень краеугольный, живая вера во Иисуса Христа есть. Но закладка ведь только начало дела. На фундаменте нужно возводить здание. При устройстве вещественных зданий употребляется камень, кирпич, дерево… При создании храма духовного – церкви Бога жива – таковыми материалами являются добрые мысли, желания, дела. Когда ими украшена душа, тогда только Бог может обитать в ней. Много нужно потрудиться, чтобы привести душу в такой вид. Для этого нужно оторвать ее от привязанности ко всему греховному, что требует постоянного бдительного наблюдения не только за делами рук наших, но и за мыслями, желаниями и чувствами, чтобы ничто скверное и нечистое не закралось в душу нашу!"

 

Сам митрополит Вениамин тоже сумел устроить свой внутренний храм. И в этом храме не могло быть места ничему скверному и нечистому.

 

– Нет! – ответил он, отвергая ультиматум Введенского.

 

– Нет! – отвечал он и на процессе на все попытки разделить ответственность с другими подсудимыми.

 

"Письмо в Помгол я написал по личному убеждению, перед его написанием ни с кем не говорил… – говорил митрополит. – С Правлением Общества приходских советов я письма не обсуждал. В его составлении никто кроме меня участия не принимал… Я не помню, чтобы кто-то из присутствующих на собраниях призывал верующих к организации для защиты Церкви… Мои доклады и решения Правления не обсуждало. Для Правления мои приказы были обязательными и обсуждать их оно не могло…"

 

Мы уже говорили, что по составленному в ГПУ сценарию, митрополиту Вениамину отводилась роль "немудрого сельского попика", которым вертят в своих контрреволюционных целях настоящие враги советской власти. Представить митрополита таким, подсказал своим товарищам по чекисткой работе, Александр Иванович Введенский.

 

Сделал он это в силу двух обстоятельств. Во-первых, вполне возможно, он таким и представлял себе митрополита. Во-вторых, для собственного триумфа и предстоящего самоутверждения, ему очень хотелось, чтобы митрополит был таким.

 

Разумеется, митрополит Вениамин не исполнил намеченной для него роли. В развернувшейся драме Русской Православной Церкви, не сотрудниками ГПУ, а самим Промыслом Божиим ему была отведена другая роль, и роль эту митрополит Вениамин исполнил твердо и без колебаний.

 

Мы привели только короткие выдержки из ответов митрополита. На самом деле, в отличие от пассивной защиты, обвинение вело себя предельно активно и агрессивно, и сдерживать его напор было очень непросто.

 

Вот только один отрывок из стенограммы, который в какой-то мере позволяет воссоздать саму атмосферу процесса.

 

"ДРАНИЦЫН. Скажите, вы какой точки зрения придерживаетесь, Ионы Смоленского или московского митрополита Филарета? Или патриарха Тихона? Или у вас есть собственный взгляд?

 

КАЗАНСКИЙ(11). Я смотрю, что на пожертвование на голодающих нужно отдать все.

 

ДРАНИЦЫН. Если вы сами, как я вижу, не разбираетесь в канонах, кто вас направляет в этом отношении?

 

КАЗАНСКИЙ. В канонах я разбираюсь при помощи тех пособий, которые существуют.

 

ДРАНИЦЫН. Каких пособий?

 

КАЗАНСКИЙ. Толкование, очень подробное, Никодима…

 

ДРАНИЦЫН. А профессора Бенешевича читали?

 

КАЗАНСКИЙ. Всех я не могу собрать…

 

ДРАНИЦЫН. Вы знаете работу Кипарисова о церковной дисциплине? Вы знакомы с законами, с Кормчей книгой? Вы говорите, что твердо ведете церковный корабль вне политики. Скажите, вы эти каноны толковали при содействии каких трудов?

 

КАЗАНСКИЙ. Главным образом я руководствовался трудом епископа Никодима…

 

ДРАНИЦЫН. Вы говорите в третьем послании, что вместилища святых мощей нельзя жертвовать в пользу голодающих… А вы знаете из Никоновской летописи, в академическом издании 1789 года, что в 6999 году, то есть приблизительно в 1491 году в граде Владимире сгорел гроб Александра Невского с его телом, и все же 20 августа праздновались эти мощи Александра Невского. Скажите, согласно канонам, так выбивать у темной массы всевозможные денежные средства и пожертвования, это противоречит канонам или нет?

 

КАЗАНСКИЙ. На это есть справки ученого исследователя профессора Голубинского, где указано со ссылкой на летопись, что не сгорели, а обгорели мощи.

 

ДРАНИЦЫН. Обгорели? Прекрасно… А вы знаете, что профессор Голубинский был изъят из духовной академии за толкование мощей так, как это ему казалось правильным? Знаете, что когда были открыты мощи Серафима Саровского, митрополит Антоний ссылался на эти показания Голубинского?

 

КАЗАНСКИЙ. На что ссылался митрополит Антоний, я не помню.

 

ДРАНИЦЫН. Ах, вы не помните это?!…"

 

Нет нужды комментировать манеру ведения допроса, а тем более суждения обвинителя Драницына по поводу церковных канонов. Собственно говоря, Драницину не так уж и важно было выяснить, с какими трудами по истории церкви знаком митрополит. Нужно было лишь выставить его необразованным, не разбирающимся в церковной проблематике "немудрым сельским попиком".

 

Сделать это было, разумеется, не возможно, митрополит Вениамин был глубоко образованным человеком, но можно было, пользуясь испытанным арсеналом не вполне чистоплотных приемов, запутать митрополита, показать, что он, как бы и не разбирается, не понимает…

 

Подобная манера ведения допроса позволяла также отвлекать, рассеивать внимание подсудимого. Пространные и как бы необязательные расспросы, чередовались с вопросами предельно конкретными и прямыми.

 

– Почему вы отлучили от церкви протоиерея Введенского?

 

– Он не привез никаких доказательств, что патриарх благословил создание нового церковного управления.

 

– Но ведь в газетах было об этом!

 

– В газетах печатается очень много, но газета не является для нас официальным распоряжением…

 

Стенограмма допроса митрополита на процессе занимает несколько десятков машинописных страниц. Имя его постоянно появлялось и в допросах других обвиняемых и свидетелей. Целый месяц, пока шло это судилище в Филармонии, митрополит Вениамин подвергался бесконечному потоку издевательств, укрыться от которых он мог только в своем "внутреннем", как он говорил, храме.

 

Этого он не мог знать за двадцать лет до своего мученического подвига, но разве не об этом говорил с амвона семинарской церкви в Самаре?

 

"Для преодоления трудностей самоотречения и постоянной борьбы с греховными наклонностями у человека наперед должен быть большой запас ревности о своем спасении и любви к Богу… Слушатели-христиане! Присутствуя на торжественной закладке церкви, вполне естественно нам справиться: в каком положении находится наш собственный духовный храм? Обитель ли в нашей душе Бога? Храм ли Божий она?.. Весьма важным событием нашей жизни было бы, если бы мы нынешнюю закладку храма вещественного решились ознаменовать обновлением наших храмов духовных. Тогда внимая молитвам святительским об успехе в созидании закладываемого храма, мы помолились бы об успехе в созидании и наших собственных храмов, о том чтобы нам, устроившим церковь Бога жива в своей душе здесь на земле, иметь верный залог общения с Ним в жизни будущей – во Царствии Небесном во веки веков. Аминь".

 

Вспоминал ли, сидя на скамье подсудимых, митрополит Вениамин свою речь, произнесенную в Самаре?

 

Этого мы не знаем.

 

Но совершенно точно известно, что в полном соответствии со своими словами и жил он в те страшные дни июня 1922 года.

 

Ему подстраивали ловушки на бесконечных допросах, его уговаривали отступиться, ему открыто угрожали. Митрополит не дрогнул. Читая протоколы, поражаешься сейчас, как спокойно и без всяких, кажется, усилий, разрушал своими ответами митрополит Вениамин все хитроумные западни, возводимые обвинителями из ВЦУ и ГПУ.

 

Впрочем, могло ли быть иначе?

 

Сила Господня поддерживала священномученика, необоримой была крепость устроенного им в своей душе храма.

 

 

"Трудно, тяжело страдать… – напишет митрополит Вениамин за несколько дней до своего расстрела. – Но по мере наших страданий, избыточествует и утешение от Бога. Трудно переступить этот рубикон, границу, и всецело предаться воле Божией. Когда это совершится, тогда человек избыточествует утешением, не чувствует самых тяжких страданий, полный среди страданий внутреннего покоя, он других влечет на страдания, чтобы они переняли то состояние, в каком находится счастливый страдалец. Об этом я ранее говорил другим, но мои страдания не достигали полной меры. Теперь, кажется, пришлось пережить почти все: тюрьму, суд, общественное заплевание; обречение и требование этой смерти; якобы народные аплодисменты; людскую неблагодарность, продажность; непостоянство и тому подобное; беспокойство и ответственность за судьбу других людей и даже за самую Церковь.

 

Страдания достигли своего апогея, но увеличилось и утешение. Я радостен и покоен, как всегда. Христос наша жизнь, свет и покой. С Ним всегда и везде хорошо. За судьбу Церкви Божией я не боюсь. Веры надо больше, больше ее иметь надо нам пастырям. Забыть свои самонадеянность, ум, ученость и силы и дать место благодати Божией".

 

И как тут не подивиться промыслительности всего, совершающегося по воле Божьей.

 

То золото, которого так жадно искали в наших православных храмах троцкие, бухарины и зиновьевы, никуда не ушло от нас. Переплавленное страданиями, оно сохранилось драгоценными подвигами наших новомучеников.

 

Увы…

 

Только сейчас, постепенно, начинаем мы различать немеркнущий свет дарованных нам по Божьей милости сокровищ. Не поэтому ли, перечитывая описание закладки семинарского храма в Самаре, ловишь себя на ощущении, будто при закладке храма священномученику Вениамину и присутствуешь…

 

Картина, как сообщает сотрудник "Самарских епархиальных ведомостей", не поддавалась описанию. Ибо в промышленном городе, где доселе слышен был только стук экипажей, да свистки пароходов и фабрик, это был, кажется, первый день в течение многих лет, когда полутысячная толпа едиными усты и единым сердцем, исповедовала громогласно на людной улице имя Христово – исповедовала с глубокой верой и юношеским воодушевлением.

 

И, отвлекаясь от чтения, как бы и забываешь, где и когда это было…

 

В начале века, в Самаре?

 

Или это еще будет? И не в Самаре, а в нашем городе, когда заложат, наконец-то, храм священномученика Вениамина…(12)

 

Но будет, обязательно будет. Как и положено на нашей православной земле. Как уже было летом 1922 года, когда вопреки задуманному в ГПУ сценарию, судилище над Русской Православной Церковью превратилось Волею Божией в торжество Церкви.

 

10 июля, когда начался Процесс, многотысячная толпа окружила здание филармонии.

 

Все ожидали появления митрополита.

 

Его привезли.

 

"Спаси, Господи, люди Твоя, и благослови достояние Твое…" – воистину "едиными усты и единым сердцем" запели вокруг…

 

О каждом из четверых новомучеников можно написать и когда-нибудь будут написаны отдельные книги. Знакомясь со стенограммами процесса, видишь, с каким огромным мужеством держались они.

 

Нужно отметить, что в противостоянии обвинителей и судей своим подсудимым, первые всегда проигрывали. И, конечно, не потому, что подбирались недостаточно умные и опытные юристы.

 

Нет… Слишком велики были противостоящие им люди.

 

Рядом с митрополитом Вениамином и архимандритом Сергием, Юрием Петровичем Новицким и Иваном Михайловичем Ковшаровым все эти яковченко, семеновы, каузовы, смирновы, красиковы, крастины, драницыны, гуревичи и гиринские и не могли выглядеть иначе.

 

Порою дело доходило до анекдотов.

 

Один из членов трибунала, к примеру, оказался студентом, получившим двойку на экзамене у профессора Новицкого. В связи с этим или просто по необходимости, но судьи то и дело как бы забывали, что они судят Новицкого, просили его дать ту или иную необходимую им юридическую справку.

 

Но все это то, что касается внешней стороны процесса. Толпы людей у здания Филармонии, величественные, почти монументальные фигуры обвиняемых, рядом с которыми жалкими и ничтожными выглядели исполнители написанных в ГПУ ролей.

 

Была однако и внутренняя наполненность процесса.

 

Мы говорили, что дело о сопротивлении изъятию церковных ценностей было, так сказать, притянуто за уши. Митрополита Вениамина судили за другое. Судили за отлучение им от Церкви Александра Ивановича Введенского. Судили за открытое сопротивление разработанному Тучковым плану превращения Церкви в отдел ГПУ.

 

Поэтому ни о какой страдательности и невиновности митрополита Вениамина не может быть и речи. Он страдал за вполне конкретную вину перед советской властью в целом, ГПУ и Введенским, в частности.

 

И, разумеется, если бы митрополит Вениамин раскаялся, если бы покорился обновленческому ВЦУ, возможно, он был бы прощен.

 

Митрополит Вениамин не раскаялся.

 

Он сделал то, что обязан был сделать. Исполнил свой архиерейский и сыновний долг перед Русской Православной Церковью. Спас ее от страшной беды…

 

Да, мы знаем, что чекистам удалось обмануть епископа Алексия Симанского, удалось заставить будущего патриарха снять наложенное митрополитом Вениамином на Введенского запрещение.

 

Мы рассказывали, как торжествовал в те дни Александр Иванович Введенский.

 

Но это ведь он торжествовал, он думал, что победил…

 

А это было не так.

 

Напрасно поторопился с торжеством Александр Иванович. Триумфа не получилось. Более того, не смотря на ошибку, допущенную епископом Алексием Симанским, ничего непоправимого не произошло.

 

18 июня, когда на петроградском процессе завершился наконец допрос основных обвиняемых, вся Россия услышала голос запертого в Ярославле митрополита Агафангела.

 

"Благодать вам и мир от Бога и Отца нашего и Господа Иисуса Христа! – писал назначенный Патриархом Тихоном своим заместителем, Ярославский митрополит… – Я лишен и доныне возможности отправиться на место служения… Между тем, как мне официально известно, явились в Москве иные люди и встали у кормила правления Русской церкви. От кого и какие на то полномочия получили они, мне совершенно не известно. А поэтому я считаю принятую ими на себя власть и деяния их незаконными… Возлюбленные о Господе Преосвященные Архипастыри! Лишенные на время высокого руководства вы управляйте теперь своими епархиями самостоятельно, сообразуясь с Писанием и священными канонами впредь до восстановления Высшей церковной власти окончательно. Решайте дела, по которым прежде спрашивали решения Священного Синода, а в сомнительных случаях обращайтесь к нашему смирению. Честные пресвитеры и все о Христе служители Алтаря и Церкви! Вы близко стоите к народной жизни. Вам должно быть дорого его просвещение в духе православной веры. Умножайте свою священную активность. Когда верующие увидят в вас благодатное горение духа, они никуда не уйдут от своих святых алтарей. Братья и сестры о Господе, наши пасомые! Храните единство святой веры в образе братского мира, не поддавайтесь смущению, которое новые люди стремятся внести в ваши сердца. Не склоняйтесь к соблазнам, которыми они хотят обольстить вас".

 

Исполненная подлинного величия картина открывается перед нами. Падает, сраженный бесчисленными врагами, богатырь, но – рано торжествовать нечисти! – на замену ему поднимается другой богатырь. Подвигами Петроградского и Ярославского митрополитов, по сути дела, открывается страница деятельной борьбы православной церкви с перерожденческой ересью.

 

Трагическим и пронзительным светом этой борьбы озарены и последние годы земной жизни святителя Тихона.

 

На долгие и долгие годы затянется борьба.

 

Именами десятков новомучеников российских пополнится Собор русских святых. И все они, проходя сквозь ад тюрем, пересылок и лагерей, бесстрашно уходя на расстрел, без сомнения вспоминали о подвиге, совершенном митрополитом Вениамином, снова и снова, в который уже раз повторяя его подвиг.

 

И нет, нет ничего случайного в Божьем мире. И не напрасны принесенные Русской Православной Церковью жертвы. Великое очищение приняла она, проходя через горнило неимоверных испытаний…

 

5.

4 июля подсудимым было предоставлено последнее слово.

 

– Каков бы ни был ваш приговор, – сказал митрополит Вениамин. – Я буду знать, что он вынесен не вами, а идет от Господа Бога, и чтобы со мной не случилось, я скажу: Слава Богу!

 

Митрополит осенил себя крестным знамением и сел.

 

Это последние слова митрополита Вениамина, произнесенные им публично.

 

Слова простые и ясные, но когда читаешь воспоминания, видишь как по-разному запомнили их люди.

 

Почему это случилось?

 

Митрополит произносит свое последнее слово, уже перешагнув ту грань, которая отделяет простого человека от святого, и слова его не нуждаясь ни в каком дополнительном осмыслении, сразу начинали звучать в душах людей, пробуждая в них отклик…

 

И, наверное, потому-то так трудно, и так по-разному и выплывают они сейчас из памяти разных людей…

 

Зато последнее появление митрополита "на публике" на следующий день, когда был оглашен приговор, описано с необыкновенной точностью и достоверностью. Портрет сделан протоиереем Михаилом Чельцовым.

 

"Я старался внимательно всматриваться в настроение, в лицо митрополита Вениамина. Ему-то, думалось мне, больше всех других должен быть известен исход нашего процесса; ему приговор суда должен быть более грозным и тяжелым. Но как я ни старался распознать что-либо в митрополите Вениамине, мне это не удавалось. Он оставался как будто прежним, каким-то окаменевшим в своем равнодушии ко всему и до бесчуственности спокойным. Мне только чудилось, что в этот день он был более спокоен и задумчиво-молчалив. Прежде он больше сидел и говорил с окружающими его, – теперь он больше ходил".

 

 

Тут обязательно нужно сказать про "Воспоминания "смертника" о пережитом".

 

Это поразительная книга.

 

Михаил Чельцов был приговорен к расстрелу и несколько недель провел в ожидании исполнения приговора. Потом было помилование, но память о пережитом осталась. Воспоминания об этих днях и составили основу книги. Михаил Чельцов успел записать их, и только потом, уже по другому делу, его расстреляли…

 

Мы много говорили в этой книге о промыслительности всего, что совершается в Божьем мире. В высшей степени промыслительной видится нам и эта задержка с получением венца протоиереем Михаилом Чельцовым.

 

Его воспоминания о лете 1922 года, когда он только лишь ощутил переживания смертника, в каком-то смысле являются частью подвига, который назначено было совершить ему. Беспощадно по отношению к своей собственной слабости написаны они. И эта беспощадная откровенность и позволяет нам заглянуть в души наших святых мучеников, в самые главные минуты их земной жизни.

 

Наши светочи, адаманты веры…

 

Они были сделаны из такого же человеческого материала, как и мы все. И как мы все, они иногда оказывались слабыми в час испытаний, переживали, беспокоились, подобно протоиерею Чельцову, думали не так, как хотелось бы нам, чтобы думали наши святые. Только, в отличие от нас, у них всегда в нужный момент находилась сила, чтобы преодолеть свои беспокойства, свою слабость.

 

И силу эту давала им вера.

 

Нарисованный Михаилом Чельцовым портрет митрополита Вениамина удивительно точен.

 

Собственно говоря, дается тут даже не сам портрет, а описание барьера, который разделял 5 июля митрополита Вениамина и Михаила Чельцова.

 

Равнодушие ко всему и бесчувственное спокойствие митрополита – это то, что видит Михаил Чельцов. Сам он, внутренне, еще не готов к смерти, и вид человека, уже приготовившегося перешагнуть рубеж земной жизни и жизни вечной, полностью отрешившегося от всех мирских забот и страхов, действительно, производит впечатление окаменевшего равнодушия и бесчувственного спокойствия.

 

Митрополит Вениамин уже не способен был беспокоиться о том, что беспокоило Чельцова, бояться того, чего тот боялся…

 

С митрополитом Вениамином произошло, по сути, то же, что и с мучеником Вениамином, святое имя которого носил митрополит. Как известно из Жития, царь Издигерд приказал пытать святого мученика, но тот "вменяя себе сии страдания как бы в некую радость", и мужественно перенес все нестерпимые мучения.

 

И как душеполезно, какой это великий урок для всех нас, что, не прибегая к лукавым фантазиям, можем увидеть мы святого мученика нашего времени таким, каким он был на самом деле…

 

Из последнего предсмертного письма митрополита Вениамина мы знаем, что все его "бесчувствие и окаменелость" коснулись лишь обмирщвленной оболочки. До последних своих минут священномученик Вениамин оставался митрополитом и продолжал свое архиерейское служение. И предсмертное письмо его – великое слово архиерея к своей пастве…

 

"Трудно, тяжело страдать… – поучает нас Владыка. – Но по мере наших страданий, избыточествует и утешение от Бога. Трудно переступить этот рубикон, границу, и всецело предаться Воле Божьей. Когда это совершится, тогда человек избыточествует утешением, не чувствует самых тяжких страданий, полный среди страданий внутреннего покоя…"

 

***

Перечитывая заново тома со стенограммами процесса, я все время пытался представить себе, что думал, что чувствовал, что ощущал тогда владыка Вениамин.

 

Градом сыпались бесчисленные обвинения, грязные оскорбления… Глубоко оскорбительной по своей сути была для митрополита и вся "защитительная" речь Я.С. Гуровича…

 

Но ведь было и другое.

 

И толпы людей у входа в Филармонию пели "Спаси, Господи, люди Твоя", и на самом процессе, среди душной черноты и лжи иногда вдруг словно бы распахивалось окно, и чистый Божий свет струился тогда в заполненный чекистами и студентами Зиновьевского университета зал…

 

Так было, например, 22 июня, когда допрашивали студента Богословских курсов Василия Киселева…

 

26 апреля Василий Федорович зашел во Владимирскую церковь и был арестован там, потому что заплакал, увидев ободранную икону.

 

"ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Почему же вы плакали перед иконой?

 

КИСЕЛЕВ. Перед иконой? Потому что риза была снята, икона стояла на полу, икона была ободрана – лик самый… А это моя любимая икона.

 

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Где вы были арестованы?

 

КИСЕЛЕВ. Где? По выходе из церкви… Я вышел из церкви, ничего не говорил, подходит какой-то милиционер или старший их, с револьвером, конечно, и говорит: "Молодой человек! Подойдите ко мне". – "Зачем?" – "Вы мне очень нужны. Я вас знаю". – "А я вас не знаю… Скажите, кто вы такой?" Вид у него был суровый, страшно смотреть. Я испугался. Из толпы говорят: "Молодой человек, не ходите. Они одного молодого человека так же подозвали и арестовали ни за что". – "Боже мой! За что же меня арестовывать?"… Конечно, я испугался. А милиционер тогда обратился к толпе и говорит: "Вы его не знаете, кто он такой, а я знаю!" И всю толпу разогнал, а меня арестовал, не знаю за что".

 

– Почему же вы все-таки плакали перед иконой? – спросил обвинитель Красиков.

 

– Я обиделся… – ответил Василий Киселев. – Великая икона стоит на полу, ободрана.

 

– Как ободрана?

 

– Вероятно, когда снимали ризу, содрали краску.

 

– Может быть, когда снимали ризу, тогда и обнаружились недостатки? Ведь раньше рисовали так.

 

– Нет… – ответил Киселев. – Лик должен быть на виду. Царапины были бы видны и под окладом…

 

– Вас утешала мысль, что серебро пошло на голодающих? – задал коварный вопрос обвинитель.

 

– Нисколько… – спокойно ответил Киселев. – Об этом я не задумывался. Господь знает, куда идет серебро.

 

– Как Господь?! Почему вы говорите, что Господь?!

 

– Что Господь не делает, он все знает… – ответил Киселев.

 

Киселев проходил на процессе, как второстепенный персонаж, но в допросе его приняли участие почти все обвинители.

 

– Вы не боитесь преподавать детям Закон Божий? – допытывался у Киселева Крастин.

 

– Отчего бояться?

 

– Вы не боитесь, что, может быть, вы научите людей не правильно мыслить?

 

– Я не задаюсь такими вещами… – ответил Киселев. – Я худому не обучаю… Чего же бояться?

 

– Что значит худое? – почти как прокуратор Пилат, спросил Крастин.

 

– Я обучаю молитвам… Обучаю в церковь ходить…

 

– А вы сами любите церковь?

 

– Очень люблю… – ответил Киселев. – Очень предан…

 

Когда, перелистывая бесчисленные страницы стенограмм процесса, я добрался до этого допроса, показалось, что и в душном помещении архива тоже пахнуло свежим и чистым воздухом.

 

Наверное, такое же ощущение испытал, слушая ответы Василия Федоровича Кисилева, и митрополит Вениамин.

 

В молоденьком, таком чистом и искреннем студенте богословских курсов, он вдруг увидел себя в молодости. И, конечно же, эта "встреча" тоже была не случайной. Ведь "по мере наших страданий избыточествует и утешение от Бога".

 

И я бы никогда не решился написать, что в эти дни митрополит Вениамин был счастлив, если бы этих слов не написал сам владыка в своем предсмертном письме: "Я радостен и покоен, как всегда. Христос наша жизнь, свет и покой. С Ним всегда и везде хорошо…"

 

Великие слова…

 

Две тысячи лет назад сказаны они, но каждый раз они потрясают нас, как будто эта великая истина открывается нам впервые…

 

 

"Радостно и спокойно" ощущали себя в эти дни и архимандрит Сергий, и Юрий Петрович Новицкий и Иван Михайлович Ковшаров.

 

Сохранилась записка Юрия Петровича Новицкого, чудом переданная им из камеры смертников.

 

"Дорогая мама. Прими известие с твердостью. Я знаю давно приговор. Что делать? Целую тебя горячо и крепко. Мужайся. Помни об Оксане. Целую крепко. Юрий. Дорогой Порфирий Иванович. Обнимаю тебя. Поддерживай маму".

 

Так же было и с архимандритом Сергием.

 

Как мы видим из воспоминаний Чельцова, до конца дней своих продолжал архимандрит совершать свое пастырское служение, помогая и укрепляя своего соседа по камере смертников…

 

6.

В ночь на воскресенье, 13 августа, четверо новомучеников Российских были расстреляны возле станции Пороховые по Ириновской железной дороге.

 

Говорят, что перед смертью их обрили и одели в лохмотья.

 

Казнь была совершена тайно…

 

Делалось все, чтобы скрыть дату ее.

 

Ксении Леонидовне Брянчаниновой и Оксане Георгиевне Новицкой разрешили во вторник, 15 августа, встретиться с Юрием Петровичем Новицким.

 

В понедельник, 14 августа, в первый день Успенского поста, духовным чадам митрополита Вениамина, принесшим для него передачу, сказали, что "гражданин Казанский, гражданин Шеин, профессора Ковшаров и Новицкий потребованы и отправлены в Москву…"

 

"Отправить в Москву", "дать десять лет без права переписки" эти, почти тотемические обозначения исполненных смертных приговоров, изобретались работниками советского "правопорядка", потому что страх смерти в них самих был сильнее революционного сознания…

 

После расстрела начали делить вещи расстрелянных новомучеников…

 

"Распявшие же Его, делили ризы Его, бросая жребий"…

 

Эти Евангельские слова почти буквально повторились в Петрограде, в 1922 году.

 

Архимандрита Сергия вместе с митрополитом Вениамином, Новицким и Ковшаровым расстреляли в воскресенье, а уже в четверг, 17 августа, прибежал в Трибунал член Петросовета И.З. Преображенский и принес заявление:

 

"В настоящее время проживающий по Троицкой улице, д. № 3 и не имеющий никакой квартирной обстановки. Прошу председателя Ревтрибунала предоставить мне как нуждающемуся мебели из распечатанной квартиры гражданина Шеина, так как он ликвидирован из Петрограда, а мебель находится в вашем распоряжении"(13).

 

Сосед члена Петросовета И.З.Преображенского, военмор Иван Климович был скромнее:

 

"Заявление. Прошу не отказать в выдаче для моего пользования один платяной шкаф за минимальную плату из квартиры Шеина. 18 августа 1922"(14).

 

Однако наиболее отвратительно делили вещи Юрия Петровича Новицкого.

 

"1922 года Июля 14 дня Протокол. В квартире № 30 по Биржевой улице. При чем выяснилось – квартира № 30 состоит из пяти комнат. Занята и числится за гражданкой Брянчаниновой. Из упомянутого числа комнат осужденный Новицкий с дочерью занимали одну комнату в качестве жильцов. Описано следующее: диван красного дерева, к нему два кресла и три стула, пять золоченых стульев, два мягких стула, четыре маленьких столика, зеркало, восемь картин в золоченых рамках, одна настольная лампа, один книжный шкаф с книгами, опечатанный печатью ревтрибунала, кроме того описаны, находящиеся в пользовании Новицкого /свидетельство управдома и дочери Новицкого/ и принадлежащие гр. Брянчаниновой письменный стол и кожаный диван. По заявлению управдома и по сведениям дочери Новицкого гр-ка Брянчанинова выехала в Москву"(15).

 

Ксения Леонидовна Брянчанинова, действительно, 14 июля ездила в Москву хлопотать за Юрия Петровича Новицкого. Вернувшись, она узнала, что описана принадлежащая лично ей гостиная.

 

Ксения Леонидовна пыталась протестовать, но это, как и ее хлопоты за Юрия Петровича, успеха не имело. Юрия Петровича Новицкого расстреляли, а вещи, принадлежавшие Ксении Леонидовне, разделили между собой сами члены ревтрибунала.

 

 

"19 сентября 1922 года.

 

Акт.

 

Мы нижеподписавшиеся, комиссия в составе: председателя – члена Коллегии Петрогубревтрибунала т. Еремеева; членов: члена коллегии Смирнова и коменданта Кандакова, на основании резолюции председателя трибунала на рапорте коменданта от 14 июля с.г. произвели оценку имущества осужденного Новицкого, подлежащего конфискации согласно нижеприведенной ведомости:

 

Диван, к нему кресел 2, стульев мягких 3 – 1 200 р. (Смирнов)

Стульев золоченых 5 – 150 р. (Лебедев)

Стульев мягких 2 – 50 р. (Смирнов)

Маленькие столики 4 – 100 р. 3 (Лебедев), 1 (Смирнов)

Экран 1 – 25 р. (Михайлов)

Картин в рамках 8 – 400 р. 1 (Нейдар), 1 (Смирнов Н), 1 (Лебедев), 3 (Смирнов А.), 2 (Михайлов).

Настольная лампа 1 – 50 р. (Лебедев)

Шкафчик 1 – 75 р. (Кандаков)

Кровать железная 1 – 200 р. (Еремеев)

Письменный стол 1 – 200 р. (Лебедев)

Итого: 2 450 р.

 

Все перечисленные вещи бывшие в долгом употреблении и частью сильно потрепаны"(16).

 

Акт этот не нуждается в комментировании.

 

Мы уже видели, как вершилось трибуналом "правосудие". Теперь мы видим, как оплачивалось совершение такого "правосудия".

 

За две с половиной тысячи рублей в Петрограде в 1922 году трудно было приобрести и поношенные штаны. Тут же приобреталась целая коллекция антикварной мебели с дорогими картинами.

 

Правда, как стыдливо заметили работники правосудия, "вещи бывшие в долгом употреблении и частично сильно потрепаны".

 

Что еще можно добавить, завершая наш рассказ о четырех новомучениках петроградских?

 

На Никольском кладбище Александро-Невской лавры, почти на том самом месте, где стоял 1 июня 1922 года митрополит Вениамин, когда келейник известил его о прибытии чекистов, стоит теперь крест, на котором написано "Вениамин, митрополит Петроградский и Гдовский".

 

Но это не могила.

 

Это просто памятник митрополиту Вениамину.

 

Где находится настоящая могила четырех новомучеников, никто не знает…

 

Нет на воле в нашем городе и доступного для всех храма священномученика Вениамина. Только часовенка, спрятавшаяся в жилом доме невдалеке от Дома Евангелия, расположившегося в храме, который и должен был стать храмом в память новомучеников петроградских.

 

Почему-то всегда, когда я бывал, там дули ледяные ветры, клубилась пыль, свиваясь в столбы у расположенных вокруг центров дианетики и прочих, подобных им учреждений.

 

Зато на Никольском кладбище у креста-памятника почему-то всегда тепло. В разное время года, при разных ветрах и погодах бывал я здесь, но тепло было всегда…

 

Сюда, в это духовное тепло и идут православные люди, что бы, осенив себя крестным знамением, произнести:

 

"Святый, священномучиниче Вениамине, митрополит Петроградский, моли Бога о нас!"

 

7.

Я работал над этой книгой, семьдесят пять лет спустя после описываемых событий, невыносимо жарким Санкт-Петербургским летом 1997 года…

 

Уже собран был материал и можно было поехать куда-нибудь в деревню. Тем более, что этим летом меня приглашал к себе на приход священник Алексей Мороз.

 

Я и собирался поехать.

 

Я даже подумывал, как это многозначительно будет – закончить книгу о новомучениках российских в селе Мореве, расположенном в том самом месте, где когда-то остановилась движущаяся к Новгороду татарская конница Батыя. Тем более, гостя у отца Алексея, известного своей книгой "Люди и демоны"…

 

Только поездка откладывалась.

 

Я уже познакомился с двадцатью томами дела № 36314, но с оставшимися – вышла задержка. Тома эти были не прошиты, и в архиве вообще не хотели выдавать их.

 

– Да там и нет ничего интересного… – объясняли мне.

 

В общем-то я догадывался, что сами оригиналы стенографических записей я все равно не сумею разобрать, но посмотреть все-таки хотелось.

 

Хотя бы для очистки совести.

 

Потому что кое-чего в просмотренных мною двадцати томах все же не хватало…

 

Я добился своего. Неподшитые тома мне показали. И, – увы! – ничего интересного там я не обнаружил. Бесчисленные блокноты и тетрадки, покрытые крючками стенографической записи.

 

Еще в трех томах – конверты набитые документами и письмами, изъятыми у совсем уж второстепенных персонажей, проходивших по делу церковников.

 

Почему оказались сохранены они, а не рукопись, изъятая у Юрия Петровича Новицкого, или "три стопы" бумаг, изъятых у архимандрита Сергия, я не понимаю.

 

Все же я добросовестно просмотрел и эти документы.

 

Увы…

 

Для моей книги они были не нужны.

 

И все же несколько писем я переписал.

 

По странному совпадению все они были из новгородского села Морева, куда я, дожидаясь, пока получу тома, так и не поехал…

 

Адресованы письма Анне Яковлевне Хаткевич, той самой женщине, которую во время инцидента у церкви на Сенной площади, милиционер "прикрепил" к саням, усевшись на Анну Яковлевну сверху.

 

Сама Анна Яковлевна работала кондуктором трамвая, в дело попала случайно, и не была выведена на большой процесс, ввиду невозможности обнаружить в ее действиях хоть какого-то признака вины. Но, судя по изъятым письмам, была Анна Яковлевна очень душевным, истинно православным человеком.

 

Вот, к примеру, всего лишь одна записка, адресованная ей: "Любезная моя Анна Яковлевна! Если найдется свободное время, то навестите Любочку и утешьте ее".

 

Что и говорить… Такие записки не пишут людям, которые живут только для себя…

 

И вот эту-то добрейшую Анну Яковлевну и продержали ни за что, ни про что в тюрьме несколько месяцев…

 

"Многоуважаемая дорогая кумушка! Шлю я тебе свой сердечный привет и наилучшие пожелания. Кума, я на тебя очень рассердилась. Сколько я тебе не писала, а от тебя ни одного не получила. Если ты по почте не получаешь, то я ведь тебе посылала с Антипом племянником, и на тое нет ответа. Может, ты обиделась, что я тебе послала мало гостинца, но я не знала в Петрограде ты, или нет. Я еще посылаю тебе и надеюсь в городе ты. Я не получила от тебя ответу, зато и не посылаю много гостинца, и племянник больше не берет, не знает там ты или нет.

 

Он после этого видел тебя раз на трамвае. Затем до свидания, моя дорогая. Получишь мою посылку и письмо, ешь на здоровье, пиши мне ответ, я живу пока что слава Богу. Извиняюсь за свои гостинцы, сейчас не могу тебе больше послать. Буду ждать от тебя ответ. Адрес мой: Новгородская губерния, Морево, деревня Ивахнова. Анюта".

 

Похоже, что на это письмо Анюта из Морева ответ все-таки получила. И похоже, Анна Яковлевна пожаловалась ей в письме, как "прикрепляли" ее к саням, как мыкалась она по петроградским тюрьмам.

 

"Многоуважаемая и дорогая кумушка Анна Яковлевна! – написала Анюта в ответ. – Шлю я вам свой сердечный привет и наилутчие пожелание. Письмо я ваше получила, за которое благодарю. Кума, чем помират, то приезжай лутче ко мне, в Морево. Как-нибудь будем жить, чем помират. Курицы у меня несутся…"

 

Нет! Не зря все-таки сидел я в невыносимо душном Санкт-Петербурге, дожидаясь недостающих томов. Этих писем явно не хватало для книги.

 

Мы говорили, что не очень-то и понятно на что, собственно говоря, рассчитывали введенские, мессинги, красницкие, тучковы, замышляя планы переустройства Русской Православной Церкви…

 

Ни хитростью, ни лютыми гонениями не удалось им сломить Патриарха Тихона, митрополита Вениамина…

 

Как же могли они рассчитывать сломить наших бесчисленных моревских Анют, которые и взростили и патриархов Тихонов, и митрополитов Вениаминов?

 

"Кума, чем помират, то приезжай лутче ко мне в Морево. Как-нибудь удем жить, чем помират…"

 

ПРИМЕЧАНИЯ

1. "Дело", т.1, л.178.

2. "Дело", т.1, л.211.

3. Троцкий Л.Д. Моя жизнь. Берлин, 1930, с.212.

4. "Прожектор", 1925, № 1, с.6.

5. "Дело", т.1, л.338.

6. Введенский А. Церковь и революция. П., 1922, стр.26.

7. "Дело", т.1, л.411.

8. "Дело", т.1, л.351.

9. "Очерки по истории русской церковной смуты", стр. 84-85.

10. Левитин-Краснов А., Шавров В. Очерки по истории русской церковной смуты. Москва, 1996, с. 20.

11. Так именовался в судебных документах митрополит Вениамин

12. Пока в Санкт-Петербурге существует лишь тюремный храм свщмчн. Вениамина.

13. "Дело", т.8, л.236.

14. "Дело", т.8, л.237.

15. "Дело", т.8, л.281.

16. "Дело", т.8, л.320.

Страница 1 - 10 из 10
Начало | Пред. | 1 | След. | Конец | По стр.
© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru