Пасха Красная

По дороге замечаем, что даже полицейские выглядят куда благодушней, чем прошлой ночью. Установка что ли дана им такая? Или в минуты сошествия огня ошеломил и их наэлектризованный, будто потрескивающий сухо воздух над Кувуклией?

 

Площадь перед храмом Воскресения запружена слегка возбужденной толпой зрителей, которые, похоже, входить внутрь вовсе не собираются. Морской пеной шелестят негромкие разговоры. Кто-то из нашей группы на глазок определяет, что это, по преимуществу, представители тель-авивского и иерусалимского бомонда.

 

До начала еще полчаса. Поднимаемся по ступеням в полумглу Голгофы, к тихому дыханию ее лампад, замерших перед Распятием. Теперь здесь почти никого, а среди ночи с трудом удавалось протиснуться к престолу.

 

В нишу под его каменную плиту опустилась на колени маленькая пожилая женщина в черном. Там, я знаю, круглое углубление в камне - место, где стоял Крест. О, есть еще на земле люди с таким молитвенным даром! Она будто всю жизнь сдерживалась, чтоб не зарыдать, но когда наконец дошла сюда, как задрожало старое согбенное деревце ее тела. Но не вопль, не стон, а тихий плач осиротевшего ребенка разлепил ее губы...

 

И что-то нам, кажется, враз передалось, пусть по самой ничтожной капле, от этого ее мироносного горя. Я потом буду искать ее глазами во время заутрени и литургии, но не увижу больше. "Тебе, на водах повесившаго всю землю неодержимо, тварь видевши на лобнем висима, ужасом многим содрогшеся, несть Свят, разве Тебе, Господи, взывающе"... И вот мы, тварь, созданная Тобою, повесившим неколебимо на водах всю землю, видя Тебя на лобном месте висящим, ужасом многим содрогаемся, взывая: никто не Свят кроме Тебя, Господи.

 

Вслед за ушедшей женщиной я опустился в том же месте на колени. Рука невольно потянулась внутрь углубления, ушла по локоть в цилиндрообразное отверстие. Так принято, мне сказали, опускать туда руку. Пальцы почти сразу ощупали шероховатые стенки и близкое дно. И почему-то тут же, не собираясь пока в слова, возникло чувство облегчения и благодарности за то, что это все-таки еще не самое то дно. А ты бы как хотел? Сразу до самого того дотянуться? Да если бы посмел дотянуться до того самого, тут же всю руку бы и сожгло.

 

Скоро уже, совсем скоро спустится от алтаря крестный ход и запоют "Воскресение Твое, Христе Спасе..." А затем и праздничный тропарь грянет: "Христос воскресе..."

 

Конечно, петь будут по-гречески. Наши женщины, с намерением подпевать, еще вечером переписывали друг у дружки слова тропаря русскими буквами: "Христос анести..." Но дальше, кажется, получалось не вполне складно, потому что присоединяли предлоги и артикли к существительным. Я не стал мешать переписыванию. Но теперь, пусть и задним числом, все же, думаю, имеет смысл внимательней вчитаться в греческий текст тропаря.

 

Итак, воскресение - по-гречески "анастасис". Глагол воскресе - "анести". Полностью же тропарь на греческом (но в русской транскрипции) выглядит так:

 

Христос анести ек некрон

фанато фанатос патисас

ке тис ен тис мнимаси)

зоин харисаменос.

 

А теперь, для сравнения, и наш общеизвестный церковнославянский стих:

 

Христос воскресе из мертвых,

смертию смерть поправ

и сущим во гробех

живот даровав.

 

Даже человек, только пробующий самостоятельно читать и разуметь по-гречески, видит из этого сопоставления, с какой безукоризненной точностью наши святые Кирилл и Мефодий перевели (а это именно их перевод) с греческого на старославянский этот самый часто и повсеместно звучащий в христианском мире гимн. Причем, перевели без каких-либо вольных дополнений и "улучшений", а, что называется, пословно, - смысл в смысл, слово в слово, ничего не поменяв в последовательности словесного ряда. Но мало этого, они еще придали своему шедевру совершенную самостоятельность мелодического строя и образа, - именно в соответствии со славянским представлением о красоте звучащего слова...

 

ПАСХА КРАСНАЯ В ТРОИЦКОМ СОБОРЕ

...Сверху, от Голгофской часовни, видно, что храм быстро заполняется народом. Спустившись по лестнице, проходим к Кувуклии, чтобы успеть передать внутрь свои поминальные записки. Сестра Спиридония заметила нас и предупреждает, что в половине второго собираемся на площади, у храмовых врат, чтобы пешком идти к Русской миссии.

 

Дело в том, что в нашем Троицком соборе праздничная заутреня начнется в два ночи. Понятно, почему такая сдвижка на два с лишним часа. Всё русское духовенство теперь здесь, будут служить вместе с греками. В такую ночь как же не быть всем верным вместе? И именно здесь, где смертью попрана смерть.

 

Царские врата распахнуты. Зашевелились от солеи пурпурные хоругви, золоченые кресты на высоких древках. Всё! Пасхальный крестный ход поплыл в сторону Гроба Господня. Впереди шествия - патриарх Ириней, как обычно, внешне спокойный, задумчиво-сдержанный в движениях. Но в воспаленном блеске глаз - усталость от сугубых служб истекшей только что Страстной.

 

Духовенство выступает в сияющих парчой облачениях, с крестами и свечами в руках, будто воинство в кольчугах и латах. Бородачи, согбенные и величавые старцы, сосредоточенные лица молодых. Тут, наверное, не только греки, русские, сербы, сирийцы... Похоже, тут весь цвет Православия, теснимого в мире, но не отступающего. Глядя на них, догадываешься, что вот она олицетворена перед нами - великая правда преемственности апостольского служения, порученного Христом ученикам и от тех дней донесенного до нынешних, несмотря на все внутренние смуты и внешние пагубы.

 

От Кувуклии, перед которой шествие замерло, понеслись первые пасхальные возгласы - и первые, от всего живого собора, ответы:

 

Христос анести!

 

И почти тут же:

 

Христос воскресе!

 

И неожиданно мощное, раскатистое, как выдох освобожденной от смерти души:

 

Воистину воскресе!

 

Греческие выносные кресты на высоких древках и тяжелотканные хоругви быстро-быстро завращались, будто в ликующем поднебесном хороводе. Все зачарованно любуются этой детской пасхальной игрой, руководимой, кажется, уже не людьми, а самими херувимами и серафимами.

 

Мы стоим на том самом месте, где стояли всю прошлую ночь и все субботнее утро в ожидании огня. Почему-то захотелось и теперь побыть именно здесь, на своем месте. Но удивительно: сейчас - никакой усталости! Будто вся жизненная тяжесть, накопленная годами, отступила навсегда.

 

Поглядываем на часы. Да, уже пора идти к условленному месту сбора. Толпа, наблюдающая за праздником извне, всё еще заполоняет площадь... Ночь свежая, но не холодная, как две предыдущие. Говорят, наше духовенство во главе с архимандритом Елисеем, только что отбыло в миссию. Ждем, когда вся группа подтянется к вратам. И вдруг спохватываемся: да что это мы? Надо же запеть - прямо здесь, под небом Иерусалима. Обязательно надо! И не как-нибудь, не вполголоса, а всю силу, всё чувство вкладывая в великую песнь Христовой победы над смертью!.. Ну же, братцы, Христос воскресе из мертвых...

 

Плывут над площадью светлые размытые облачка. Глядят из-за них на город звезды Воскресения. О, Пасха! Новая, святая, таинственная, какое счастье! Как хочется поделиться им со всеми, в том числе с этими любопытствующими. Они, наверное, сейчас пошучивают над нами: ну вот, мол, русские уже выпили по стакану и запели.

 

Между тем, шутки в сторону, все в сборе, и теперь предстоит самым быстрым шагом выдвигаться в сторону угловых Новых ворот. Кто-то, правда, робко предложил идти через Дамасские, но знатоки тут же оспорили: зачем делать лишний крюк?

 

У светофора на улице Яффы сейчас пусто, а на днях, возвращаясь вечером из миссии, чуть не четверть часа простояли тут, пропуская, "страха ради иудейска", воинскую автомобильную колонну. Откуда они пригрохотали, куда следуют? Может, из Вифлеема, который так и оказался для нас недостижимым.

 

...В сияющем, щедро украшенном цветами Троицком соборе - шелест волнующего ожидания. А все же как-то не хватило воображения, чтобы наперед представить себе и такое: светлый праздник Воскресения Христова на пяди русской земли в Иерусалиме. Даже когда прилетели сюда, еще не догадывались, что в одну ночь будут у нас сразу две Пасхи - греческая и русская.

 

Кажется, мы не обидели греков. Мы радовались с ними, восклицали и подпевали как умели. Но мудрые греки поймут, что мы соскучились и по своему. По иконам своим, по своему пению, по своей священной славянской речи.

 

Сколько же нас тут всего - паломников, духовенства и мирян из миссии, монахинь и послушниц из Горней, соотечественников, волею судьбы на время (или навсегда) прибитых, будто волнами, к стенам великого города?

 

Все мы теперь - из Москвы и Киева, из Томска и Тамбова, из Полоцка и Костромы - соборяне, малый собор от великого русского собора, простирающегося в ночи к северу и востоку отсюда. Там - наши здравствующие, чьи имена сейчас пишем в поминаниях, и наши почившие, под старыми или свежими могильными холмиками. Там - наши родные, наши друзья; они сейчас вспоминают нас, они переживают, что мы собрались в путь в такое опасное время; кто-то на алой заре уже возвращается домой из своей церкви, и заря эта румяным пасхальным яйцом катится дальше на запад.

 

"Пасха священная нам днесь показася", - радостно звучат под сводами собора слова самой первой из пасхальных стихир. Великая, поистине святая поэзия! И вдруг приходит догадка: а ведь создатель этих гимнов Иоанн Дамаскин, скорей всего, именно здесь их и написал, - или в самом Иерусалиме, или в монастыре Саввы Освященного. Будто само это небо, чистое, таинственно розовеющее на заре, играющее хороводом солнечных лучей, подсказывало ему слова: "Пасха красная, Пасха, Господня Пасха! Пасха всечестная нам возсия! Пасха! Радостию друг друга обымем!..."

 

Пасха красная пришла, прекраснейший день года, жизни. Сияет верным сердцам Воскресение, которым когда-нибудь - после несметных скорбей, смертей и преступлений - завершатся судьбы всей земли и всего сотворенного.

 

ПУСТЫНЯ, ИЕРИХОН, КИБУЦЫ

Утро 6-го мая. Подъем на заре. Едем в Галилею, на север: через Иудейскую пустыню, с остановками в Назарете, Кане Галилейской, на горе Фавор и в монастыре Марии Магдалины на берегу Галилейского озера. Оттуда, если повезет с транспортом, возвратимся сегодня же в Иерусалим, попрощавшись со всей группой, которая отправится на автобусе в Яффу, поближе к аэропорту.

 

Путь, по здешним расстояниям и обстоятельствам, не ближний. Но едем налегке, все свои вещи побросав в номерах. Только по белой рубашке положили в пакеты, поскольку заранее обещано, что и у нас будет возможность войти в воды Иордана.

 

Внизу, в холле получаем еще по пакетику. Это, говоря армейским языком, сухпаек: пара бутербродов, огурец, помидор, апельсин, бутылочка воды. Главное, доехать до Галилейского озера, а там, говорят, всех ожидает замечательное угощение - вкусим знаменитой рыбки, той самой, которую лавливали апостолы, почему и называется она "Петровой".

 

Как только отъехали от своего Холи-Ленда, сестра Спиридония, сидящая, по обыкновению, впереди, справа от водителя-араба, попросила в микрофон:

 

- Ну, давайте перед дорогой, как всегда, споем...

 

Отдохнувший за воскресенье народ бодро и дружно грянул: "Воскресение Христово видевше, поклонимся Святому Господу Иисусу..."

 

И всем так понравилась согласованность и стройность звучания, что еще и еще раз пропели тот же стих.

 

Алый восток, куда держим путь, плещется в стекла, ласково скользит по лицам, обещая громадный, полный еще небывалых видений и зрелищ день.

 

И они начинаются почти тут же. Оставив Вифанию где-то справа, въезжаем в страну безлюдных, теснящих друг друга холмов. Впрочем, это и не холмы уже, а горы, только с покатыми, будто прилизанными ветром верхушками. У какого-то современного автора прочитал, что Иудейская пустыня напоминает лунный пейзаж. Пожалуй, так. Но, привыкнув к ежесекундно меняющимся панорамам, будто они соревнуются за честь именоваться самыми дикими в своей первобытной дочеловеческой пластике, глаз начинает различать застенчивые признаки жизни: зеленую куртинку на дне тесной лощины, посеревшие от пыли кустики колючек на склонах холмов, овечьи тропы, что образуют вдоль этих склонов, снизу доверху, бессчетную рябь террасок. А вон показалось и пристанище кочевых скотоводов - несколько черных бедуинских палаток.

 

Где-то здесь, слыхать, справа от трассы, закрытый за каким-нибудь из разворачивающих плечи кряжей, затаился в тесной щели греческий монастырь святого Георгия Хозевита. Это мой святой, то есть, ближайший наперед от моего дня рождения Георгий, празднуемый 21 января, а по старому стилю, 8-го. Увы, почти ничего о нем не знаю, кроме того, что он в этом самом монастыре подвизался и стал в конце жизни своей здешним настоятелем. В старопечатном московском "Прологе", где, как правило, приводятся краткие жития святых, о нем не сказано ни строчки. И потому я, пусть это и неправильно, покровителем своим небесным чту больше великомученика Георгия Победоносца, стоящего как бы во главе дружины всех святых Георгиев. И сегодня как раз его, Георгия Вешнего праздник.

 

И опять горы, горы. То ли они перед нами раскружились в серо-стальном хороводе, то ли у пассажиров пошла голова кругом.

 

 

Страница 6 - 6 из 8
Начало | Пред. | 4 5 6 7 8 | След. | Конец | Все
© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru