Картинные книги. «Два сердца, факел и цветки …»

Ко второму десятилетию ХIХ века альбомный эталон установился уже довольно прочно. Это позволило литератору и рисовальщику Павлу Лукьяновичу Яковлеву сделать своего рода классификацию памятных книжек. Он разделил их на: «1) альбомы тщеславия, 2) альбомы спекуляторов, 3) альбомы литераторов, 4) альбомы артистов, 5) альбомы женщин, 6) альбомы девиц, 7) альбомы мужей, 8) альбомы молодых людей, 9) альбомы ученические». Язвительный и остроумный автор дал им краткие, но меткие характеристики. Например, «Альбомы женщин. Обыкновенно подарен мужем в первый год брака, и то, что писал он тогда, служит самым действительным средством бесить его. Альбом женщин не имеет своего особенного характера и переменяется по обстоятельствам, связям и капризам хозяйки. Замечательно, что ни в каком другом альбоме нет столько элегий.»

Характеристика «альбома женщин», данная Яковлевым, весьма ядовита и не совсем справедлива. В этом легко убедиться на примере альбома Екатерины Ивановны Измайловой, жены баснописца А.Е. Измайлова. Небольшая книжка в красном сафьяновом переплете с золотым тиснением и бронзовой застежкой озаглавлена «Concorde dans le manage» («Согласие в браке») и начинается посланием супруга:

Двенадцать скоро будет лет,
Любезна Катенька, мой свет,
Как мы живем уже с тобою.
Довольна ль ты своей судьбою?
Я, хоть к несчастию, рифмач,
Не так, как Г... X... 3 , палач,
Который и жене наскучил.
Не правда ли, мой милый друг,
Что самый добрый я супруг?

На первый раз не утомлю,
Скажу в стихах тебе: люблю.
Любить тебя я буду вечно,
Любить тебя, любить сердечно,
Поверь уж ты словам моим,
Пусть сказано и некрасиво,
Но очень, очень справедливо —
Готова будь к стихам другим.
1 Генваря 1815 года .

В тот же альбом Е. И. Измайловой и сам Яковлев внес весьма лестную запись: «Женщины есть легкие, непостоянные, ветреные, но милые создания; женщины делают все, что хотят с нами, их усердными поклонниками. Давно говорили, что одни женщины могут выучить нас приятно говорить и писать, давно сказано, что только их верный, тонкий вкус может заставить нас отвыкнуть от старинного низкого языка».
 
Просвещенные русские женщины, владеющие иностранными языками, и читающие не только французские романы («И Ричардсона, и Руссо»), но и «труднейших авторов, каковы: Гельвеций, Мерсье, Руссо, Мабли,… историю древнюю и новую», книги по естествознанию и точным наукам, встречались и в столице, и в старинных помещичьих усадьбах. Такова была приятельница Пушкина П.М. Осипова. В своем имении Тригорское Псковской губернии она завела хорошую библиотеку, на полках которой классики соседствовали с современными авторами и последними журнальными новинками, выписываемыми из за границы, Москвы, Петербурга. Дочерям своим, известным адресатам лирики Пушкина, она также сумела дать разностороннее образование. В совершенстве владевшие французским и английским языками, тригорские барышни прекрасно знали литературу, музыку, изящные искусства.

Сохранились альбомы женщин, принадлежавших к окружению Н.М. Карамзина, В.А. Жуковского, А.А. Дельвига. В собрании Пушкинского Дома хранится альбом В.А. Бакуниной. Его обладательница Варвара Александровна в молодости была модницей и светской львицей, получившей хорошее воспитание и образование. Урожденная Муравьева, она принадлежала к семейному кругу будущих декабристов братьев Муравьевых, а по отчиму, П.М. Полторацкому, приходилась родственницей директору Императорской публичной библиотеки, а позднее президенту Академии художеств А.Н. Оленину. Муж ее, А.М. Бакунин, был близок к Н.М. Карамзину, и «не без успеха состязался с ним в спорах на литературные и исторические темы, особенно когда дело касалось европейской истории и литературы». Он же стоял у истоков ранних преддекабристских организаций. Неудивительно, что в подобной обстановке сформировалось революционное мировоззрение их сына, известного «анархиста» Михаила Бакунина. Альбомы В.А. Бакуниной, а их несколько, относятся к 1810-1820 годам.

В них наряду с рисунками и автографами поэтов можно встретить также вклеенные офорты, пейзажные акварельные штудии и причудливые силуэты, вырезанные из бумаги.

Подобные образцы встречаются и на страницах альбома, хранящегося в Государственном музее А. С. Пушкина, на которых представлены сразу три силуэта из белой бумаги: «Дети в парке», «Арабеск», «Ваза с цветами». Иногда изящные фигурки выполнялись черной тушью на светлом фоне листа, имитируя собой силуэтные наклейки.

Не менее распространенными, нежели альбомы женщин, были «альбомы девиц».По определению П.Л. Яковлева они представляли собой книжки: « В 8-ку (восьмую долю листа. — А. К.). Переплет обвернут веленевою бумажкой. На первом листке советы от матери, стихи французские, английские, итальянские, выписки из Жуковского, рисунки карандашом. Травки и сушеные цветы между листками».

Тут непременно вы найдете
Два сердца, факел и цветки,
Тут верно клятвы вы прочтете
В любви до гробовой доски;
Какой-нибудь пиит армейский
Тут подмахнул стишок злодейский.
- писал Пушкин об альбоме уездной барышни.

Подобный же альбом можно было встретить и в столичной гостиной. Они отличались друг от друга столь же мало, сколь и их хозяйки — Софи, Натали и Аннеты. Девицы обожали секреты и с наслаждением шептали свои тайны подругам. В минуты особого воодушевления они заливались слезами, обнимали друг друга и, подняв глаза к небу, говорили, что жизнь их обречена.

«То, что любим, удаляется от нас! То, чего желаем, убегает от нас; то, чего страшимся, случается с нами; мы никогда не бываем счастливы со всех сторон». Что я больше, нежели кто-нибудь, могу сказать. Кому, кажется (но наружности), более счастие улыбается? Кто, однако же, внутренне более страдает? — пишет Анна Петровна Керн своей подруге.— Вы одна это знаете и одна можете облегчить оные».

Образцом «альбома девиц» может служить экземпляр, принадлежавший Людмиле Сергеевне Даргомыжской (1814—1836), сестре известного композитора. В темно-вишневом кожаном переплете с золотым тиснением по краям и бронзовой застежкой в виде перевязанного снопа колосьев, он украшен медной накладкой с монограммой владелицы и заведен ее матерью, Марией Борисовной (урожденной княжной Козловской), в год рождения дочери.
Открывает его нравственно-педагогическая сентенция: «Дарю тебе альбом, моя Людмила. .. чтобы доказать тебе, сколько я с самого твоего рождения занималась тобою и обдумывала все, что может служить к пользе и удовольствию твоему, когда достигнешь ты тех лет, в которые будешь уметь постигать вещи и ценить любовь мою! Я желаю, чтоб не мода, но рассудок руководствовал тобою, друг мой, а по тому не найдешь ты в сем памятнике ничего страстного, ничего романтического, ничего такого, что приятно в молодости, но пагубно на весь остаток жизни нашей!...». Далее идут стихи по-русски и по-французски, нравоучения и назидательные надписи. Все это перемежается с рисунками.

На одном из листов изображена аллегория: дремлющий Амур с завязанными глазами и богиня Афина, отводящая от него молодую особу. Изображение сопровождается стихами:

Здесь бездна пред тобой, Людмила,
Любви слепой жилище в ней,
Она страшнее, чем могила,
Беги, мой друг! — беги скорей.
Не вздумай ты остановиться
С дитятей милым поиграть,
Не вдруг советую решиться,
Его трудненько забавлять.. .

«Альбомы девиц», судя по стихотворению, напечатанному в «Северном Меркурии», представляли собой: .

In folio, огромнейшие томы.
Суть сборы нежности, смешенье языков,
Чужих испорченных стихов,
Добавьте к этому загадки и шарады.
Вот очерк вам Альбомов тех.

За первые два десятилетия XIX века чувствительные дамы и девицы мало переменились. Их альбомы все так же наполняли отнюдь не оригинальные сентенции, как, например:

К добродетели
Стоит недвижна в пучине многих бед
И на мятущийся с улыбкой смотрит свет.
 
Или:

На любовь
Любви подвластно все —
Любовь одной судьбе.
 
За первые два десятилетия XIX века чувствительные дамы и девицы мало переменились. Мало переменились и их альбомы. В альбоме Ольги Лариной, так же как и у ее матери, были все те же.

.. .Сельски виды,
Надгробный камень, храм Киприды.
 
Сентиментальные барышни подчас вклеивали и альбомы вышивки бисером или шелком по белому атласу. Таков «Мопс» из альбома А. Гуриеловой в собрании Государственного литературного музея. Привязанность к домашним животным отразилась и в рисунке «Кошка с котятами» из альбома неизвестной из фондов Государственного музея А.С. Пушкина или в «Пасторали», представляющей молодую женщину, ласкающую козленка".
В качестве виньетки или заставки часто использовали изображение цветов. В таком случае состав букета и сочетание самих растений должны были говорить владельцу альбома не меньше, чем пространное стихотворное посвящение. Зачастую цветы-символы давались вовсе без текстового сопровождения. Заполняя всю плоскость альбомного листа, они являли самостоятельную композицию и воспринимались как заданная игровая комбинация.
 
Альбомные толкователи, русские и французские, объясняли символическое значение цветов: мирт означал твердость духа, барвинок — верность своему чувству, шиповник — неспособность противиться покоряющему чувству любви, иммортель (бессмертник) — верность навечно, или «наша любовь также бессмертна, как наши души», настурция — умение хранить тайны влюбленных и прочее.
 
Именами цветов называли предмет своего обожания. «Мне пришла в голову мысль — помните эстамп (рисунок), который я просила дать закончить тому юноше, — пусть он изобразит офицера в форменном сюртуке, со скрещенными на груди руками, это будет точь-в-точь Шиповник во время нашего последнего прощания. ..», — писала А. П. Керн в своем дневнике.
 
Языком цветов часто пользовались и в дружеской, интимной переписке. «У меня есть Тимьян, я мечтала иметь резеду, с моей мимозой нужно много желтой настурции, чтобы скрыть ноготки и шиповник, которые мучают меня. Благодаря утрате резеды, оринель взял такую силу, что вокруг уже нет ничего, кроме ноготков, тростника и букса», — сообщала Керн и письме к Ф. Полторацкой].

Чаще всего в альбомы рисовали розы. Изображение сопровождалось соответствующей надписью. Например, в альбоме неизвестной начала 1800-х годов помещен рисунок розы, стебель которой пронзен стрелой; ниже — стихотворная надпись:

Цветите Прелести — в дни юности беспечной;
Доколь Стрела Любви вам жизнь не прервала .
Порой изображение розы просто означало комплимент владелице альбома:
Чей образ, Роза, ты, скажи, изображаешь?
Конечно той, альбом чей украшаешь .

В альбом любили рисовать не только цветы, но и игральные карты. Их располагали в определенной последовательности и делали приличествующую случаю надпись: «исполнение желаний» или «чем сердце успокоится».

Мера близости альбомного рисунка к читателю все время варьировалась. «Зашифрованные» изображения — цветы, карты — были рассчитаны либо на узкий круг посвященных, либо на конкретного адресата, напоминая ему некую реальную ситуацию. Точно так же, как язык цветов и карт, использовали при этом и «цыфирное письмо», когда вместо букв слово писалось цифрами, обозначающими порядковый номер буквы в алфавите. Подобный текст требовал от читателя большой активности.

Примером призыва к читательскому «соучастию» служат и тексты, закрученные спиралью по всей странице. Причем отдельные ударные слова писались ударным цветом — красным или синим, а некоторые буквы выделялись особым рисунком. Так, в слове «любовь» первая буква «л» заканчивалась стрелой, так же как и «р» в слове «амур». Перечень подобных вариантов можно было бы умножить.

Тайнопись альбомных стихов и рисунков позволяла лучше понять друг друга. Языком иносказания легче было выразить движения души, которые в прямой словесной форме выглядели бы слишком прямолинейно, лишившись тонкости полутонов, изящества.

Своеобразным «паспортом, подорожной» владелицы называл альбом Г.Р. Державин в стихотворении, вписанном им в памятную книжку Н. А. Колотовской, нежные чувства к которой питал он до глубокой старости. Стихотворение так и называлось «Альбаум»:

Когда земны оставишь царствы,
Пойдешь в Эдем, иль Элизей,
Харон вопросит иль мытарствы
Из жизни подорожной сей, —
Поэтов можешь одобренья
В альбауме твоем явить,
Духам отдав их для прочтенья,
Пашпорт твой ими заменить.
Поэт, тебя превозносивший,
Прямым заговорит лицом,
Порок иль добродетель чтивший
Своим возопиет листом.
Лист желтый, например, надменность
Явит, что гордо ты жила;
На синем — скупость вскрикнет, ревность,
Что ты соперниц враг была;
На сребряном — вструбит богатство,
Что ты в свой век прельщалась им;
На темном — зашипит лукавство,
Что в грудь вилась друзьям твоим;
На алом — засмеется радость,
Что весело любила жить;
На розовом воспляшет младость,
Что с ней хотела век свой длить;
На глянцеватом — самолюбье
Улыбкою своей даст знать,
Что было зеркало орудье
Красот твоих, дабы прельщать;
Надежда на листках, зеленых
Шепнет о всех твоих мечтах;
На сереньких листах смиренных
Печаль завоет во слезах.
Но гений, благ твоих свидетель,
На белых листьях в блеске слов
Покажет веру, добродетель
И беспорочную любовь.

Альбом в целом предполагал достаточно широкую аудиторию рассматривающих, и чередование стихов и «зашифрованных» рисунков с рисунками, понятными каждому, стало характерным принципом альбомной композиции. Изображение двух «пылающих» сердец («два сердца, факел и цветки»), окаймленных соответствующей надписью, гирлянда сияющих звезд, окружающая имя владелицы альбома, пейзажи, освещенные луной, архитектурные руины как символ разрушенных надежд — характерные образцы подобного типа рисунков. Все они выполняли определенную художественную функцию и свидетельствовали о степени распространенности тех или иных сентиментально-романтических мотивов, хорошо знакомых современникам благодаря прозе Н. М. Карамзина и поэзии В. А. Жуковского.

Так, однажды Карамзин сделал ставшую знаменитой стихотворную надпись под рисунком на табакерке знакомой дамы. Рисунок изображал надгробие в виде мраморной урны с цветами. Надпись гласила:

Любезное глазам, как цвет весенний, тленно,
Любезное душе, как мрамор, неизменно.
 
Сентиментальные романы и повести имели массу почитательниц. Подражая героине «Бедной Лизы» Карамзина, обманутые девушки и в самом деле следовали ее примеру. Зло иронизируя по этому поводу, остроумный стихотворец не поскупился на эпиграмму:

Здесь бросилася в пруд Эрастова невеста.
Топитесь, девушки; в пруду довольно места!
 
Однако, романтически настроенные девицы обычно предпочитали более безобидные способы проявления душевных порывов, нежели уход из жизни. Среди них были особенно популярны обмороки. Эта одна из форм «трагинервических явлений» (упомянутых в «Евгении Онегине») была хорошо известна еще в XVIII веке как тип «любовного поведения щеголих». «Обмороки в это время вошли в большую моду и последние существовали различных названий: так, были обмороки Дидоны, капризы Медеи, спазмы Нины... «обморок кстати», обморок коловратности и проч [ее], и проч [ее] ». Впрочем, большинство их были достаточно искренними и непосредственно связывались с сентиментально-элегическим восприятием окружающего мира


© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru

 
 
 
Rambler's Top100

Веб-студия Православные.Ру