"Напевка". Репертуар

Традиции старообрядческого церковного пения

Сразу же возник вопрос, на каком материале делать обобщения, возможно ли выявить весь репертуар "напевки" в процессе экспедиционной работы? Опыт показал, что за каждую поездку набирается определенное число образцов, поющихся "напевкой", как правило, их называют сами исполнители. Кроме того, в разных общинах репертуар может варьироваться, полностью же его выявить в полевой работе невозможно. Для начала пришлось ограничиться исследованием одной общины - Рогожской. Такой выбор оправдан несколькими причинами. Рогожское - центр старообрядцев Белокриницкого согласия и, кроме того, - певческий центр. Здесь никогда не прерывалась богослужебная практика (включая трудные времена гонений на старообрядчество - в императорской России до 1905 года и в советский период). На Рогожском была собрана богатая коллекция певческих рукописей, которая после революции была конфискована и в настоящее время находится в РГБ (ф. 247). Кроме этой коллекции существует еще одно собрание певческих книг, накопившееся в советские годы и хранящееся в самой общине.

Рогожское (именно так любят называть его сами старообрядцы) богато религиозными традициями, в том числе и певческими. Их изучение требует специального рассмотрения. В книге же позволю ограничиться только некоторыми выдержками из старообрядческой периодики начала XX века, посвященные богослужебным правилам Рогожского прихода. Я познакомился с ними, когда читал замечательные воспоминания о жизни этой общины прихожанки - Галины Александровны Мариничевой. (В полном виде я читал эти воспоминания в рукописи [Мариничева Г. А. Страницы к истории старообрядческого Рогожского кладбища в Москве (центра Старообрядческой церкви, приемлющей священство Белокриницкой иерархии). - М., б. г. - Ч. 1. - 37 с.; Ч. 2. - 60 с. - Ркп.]. Большая их часть опубликована в журнале "Церковь" [Мариничева Г. А. В ожидании благовеста: О жизни Рогожского кладбища в 20-е и 30-е годы / Вспоминает Галина Мариничева // Родина. - 1990. - № 9; Церковь. - 1990. - № 10. - с. 66-71]).

"Религиозное обучение в старообрядческих семьях начиналось еще в домашней обстановке, где уже многие приобретали начатки грамоты, чтения и письма. Для дальнейшего образования требовались старообрядческие школы. Такая начальная школа с пятиклассным курсом обучения была открыта и на Рогожском кладбище, где помимо общеобразовательных предметов и уроков закона Божия преподавались и уроки церковнославянского чтения и древнего крюкового пения, которые вели большие знатоки старинного певческого искусства, протодиакон Е. Григорьев и М. Д. Озорнов. В 1914 году на иждивении Рогожского кладбища там обучалось уже 89 мальчиков и 29 девочек" [Мариничева Г. А. Страницы к истории старообрядческого Рогожского кладбища в Москве… Ч. 1, с. 22.].

"Для соблюдения чинности богослужений еще по Уставу 1883 г. полагалось при храмах Рогожского кладбища иметь: певцов (или дьячков) не менее 24-х, мальчиков - не менее 6-ти, 2 причетника, 2 пономаря. За свою службу они обеспечивались от управления кладбища квартирой, отоплением и хлебом" [там же, Ч. 1, с. 32]. "Кроме того, во время богослужений строго указывался порядок распределения чтений среди певцов" [там же, Ч. 1, с. 32], "...так что каждый из них еще до службы знал свои обязанности и мог заранее тщательно подготовиться к исполнению порученного задания и был за него ответственен. Поэтому никаких ошибок ни в самих словах, ни в ударениях слов не допускалось, и службы проходили строго и чинно. Все богослужения проникались настроением соответственно своему содержанию: печальные - трогательностью исполнения, радостные - с особым подъемом торжественности" [там же, Ч. 1, с. 32-33].

"Внешний вид, выправка, постановка голосовых интонаций - все привлекало, вселяло духовный трепет, напрягало внимание к слушанию произносимого текста. Сам речитатив, погласица как ектений, так и чтений Апостола и Евангелия, были строгими, по-старообрядчески классическими.

И вот в целом, все службы - торжественные архиерейские богослужения, спокойные задушевные возгласы священников, выразительные диаконские ектении и чтения, старинное, крюковое, именно церковное пение, то с торжественно-возвышенным, то с печально-умилительным звучанием, на фоне старинных икон и трепещущего пламени свечей - все это создавало неотразимую красоту старинных богослужений и оставляло светлое и мирное впечатление на душе" [там же, Ч. 1, с. 37].

Приведу некоторые фрагменты из воспоминаний самой Г. А. Мариничевой.

"Сильное впечатление произвело на меня богослужение в храме. Величественный вид Покровского храма, его как бы парящие в воздухе паникадила, бесчисленные трепещущие огни свечей и лампад, духовенство в блестящих парчовых облачениях, самый вид молящихся - длиннобородых мужчин в кафтанах, женщин в нарядных цветных сарафанах с "золотыми" пуговицами и в белых шелковых платках - все привлекало внимание и радовало глаз своей праздничной гаммой красок.

Очень оригинальное впечатление произвело на меня и церковное пение. Мне слышались только два голоса - мужской и женский. Под впечатлением часто виденных мною венчаний, в которых меня привлекала красота юных новобрачных, мне казалось, что и красивое церковное пение исполняют также какие-то прекрасные жених и невеста с чудесными голосами, и мне очень хотелось их увидеть. Каково же было мое удивление, когда я узнала, что поют не два человека, а целый хор, но настолько слаженно, что никто не выделялся, все голоса сливались воедино. С этих пор у меня появилась мечта - тоже петь в церковном хоре, но осуществиться этой мечте было суждено еще нескоро" [там же, Ч. 2, с. 3].

А вот что пишет Галина Александровна о Рогожском хоре в послевоенное время.

"Совершенно незабываемое впечатление оставил по себе любительский хор Покровского собора, пение которого в послевоенный период стало заметно совершенствоваться с каждым днем. В 1945-46 гг. вернулись с фронта певцы, которые сразу заметно обогатили хор. Особенно отличались такие знатоки старинного пения, как братья Михаил Ферапонтович и Василий Ферапонтович Лазаревы, Василий Родионович Карнеев, Михаил Дорофеевич Нешин, Игнатий Евстигнеевич Чирков, Василий Анисимович Крылов, Василий Сергеевич Иванов, Александр Михайлович Лукин и многие-многие другие. Имея не только знания церковного пения, но и прекрасные голоса, они совершенно преобразили хор. С мужскими голосами гармонично слились и прекрасные голоса наших ведущих певиц, таких, как Фелицата Сергеевна Нешина, ее сестра Зинаида Сергеевна, Валентина Александровна Лаврентьева (Устинова), Ираида Ивановна Лазарева и множество других. И к этому основному ядру хора уже нетрудно было присоединиться и другим певцам, в том числе и только что делающей свои первые шаги молодежи и создавать в общем мощный и красивый хор. В 1946-47 гг. он насчитывал примерно 100 человек постоянных певцов..." [там же, Ч. 3, с. 48].

"Очень трогательно было личное внимание Епископа Геронтия к певцам.

Если кто-то на воскресной или праздничной службе отсутствовал, он немедленно справлялся у родных или по телефону, по какой причине певец не пришел к службе, и соответственно реагировал.

Большое внимание к пению и лично к певцам проявлял также настоятель храма протоиерей о. Василий Королев, что также очень ободряло певцов: каждый чувствовал себя нужным в общем деле служения в храме. Под таким исключительно чутким вниманием и заботой духовных руководителей хор расцветал, и, как цветы под солнцем, стали развиваться и проявляться среди певцов замечательные таланты певческого искусства..." [там же, Ч. 3, с. 50-51].

"...Во время пасхальной Литургии (8 (21) апреля 1946 г. - Н. Д.) нужно было найти чтеца для чтения пасхального Апостола. Выбор пал на только что вернувшегося с фронта чтеца Михаила - Михаила Ферапонтовича Лазарева. Молящихся - полон храм. Даже певцам огромного хора приходится напрягать голоса, чтобы они не потонули в сплошном море народа. Не заглохнет ли голос одинокого чтеца в такой многотысячной толпе?...

...И вот раздается удивительно чистый и звучный баритон: "Прокимен, псалом Давыдов. Сей день, иже сотвори Господь, возрадуемся и возвеселимся в онь". Голос взлетел высоко, свободно, как бы без всякого напряжения. С душевным подъемом хор повторил за чтецом слова прокимна. И далее слышим классически старообрядческий речитатив начала Апостола: "Первое убо слово сотворих о всех, о Феофиле..." Весь храм замер... Каждое слово слышалось явственно, отчетливо, выразительно. Мне показалось, что такое чтение я слышу впервые в жизни... Но вот чтение подходит к концу. Голос чтеца поднимается все выше и выше... Не сорвется ли? Нет! Голос звучит легко... В произносимых словах, в тоне, в интонации чтения чтец находит все новые краски выразительности: "Несть ваше разумети времена и лета, яже положи Своею областию. Но примате силу нашедшу Святому Духу на вы, и будете Мы свидетеле, во Иеросалиме, и во всей Иудеи и Самарии, и даже до последних земли..." Последний протяжный звук его голоса неизмеримой высоты, но чистый и легкий, улетает как бы в небо...

...Все это было необыкновенно... Очарование его чтения оказалось настолько сильным, впечатляющим, что один из присутствующих в храме мужчин, не выдержав нахлынувшего чувства, нарушил строгую церковную дисциплину, воскликнув во весь голос: "Честь и слава тебе" [там же, Ч. 3, с. 51-52].

"...Огромным художественным дарованием отличался и известный певец Рогожского кладбища Василий Родионович Карнеев.

Находясь с детских лет при церкви, он хорошо знал порядок церковной службы, церковное пение и чтение. Обладая прекрасным голосом, он был замечательным певцом и искусным чтецом. Особенно хорошо исполнял он чтение канонов, преимущественно богородичных. Он читал их не только безупречно грамотно, четко и доходчиво, но всегда с особым подъемом вдохновения, так, что одним своим тоном, одной интонацией уносил молящихся на высоту молитвенного чувства.

Но пришло время, когда во всю ширь развернулся и другой его талант - талант руководителя хора, регента, которым он стал после смерти руководителя левого клироса Ивана Кузьмича Дроздова.

Под руководством Василия Родионовича хор как-то по-особому оживился, стал монолитнее, одухотвореннее. Мне рассказывали, что со стороны, слушая пение левого клироса, можно было иногда наблюдать удивительное явление: "Вот поет левый клирос, вроде бы и неплохо, спокойно. Вдруг с этого же клироса послышалось внезапно пение совершенно другого хора - мощного, торжественного... Что за чудо? Откуда вдруг взялся новый и такой прекрасный хор? Оказывается, что только что пришел руководитель Василий Родионович, и с его приходом, как он только взял в руки указку, с первым звуком его голоса хор неузнаваемо изменился. У Василия Родионовича была какая-то удивительная способность зажигать людей внутренней энергией, моментально поднять настроение хора, вселить уверенность, особую одухотворенность и торжественность" [там же, Ч. 3, с. 54-55].

"А все другие певцы, имена которых и не перечислишь! Все они вносили свою долю в прекрасное пополнение Рогожского хора. А ведь все работали... И после работы, усталые, спешили не домой, к отдыху, а на новый труд - труд для храма, для украшения церковного пения, для участия в общественной церковной молитве... И не удерживали никого ни усталость, ни жар, ни холод... Особенно вспоминаются мне службы в зимнее время, когда изо рта певцов вырывались клубы пара в морозном воздухе храма, но они пели, подогреваемые горящими сердцами... И чувствовали себя счастливыми в единстве своей любви к храму Божию...!" [там же, Ч. 3, с. 57].

А теперь вернусь от воспоминаний, полных любви к церковному пению и Рогожскому хору, в 80-е годы XX столетия, когда мне предстояло изучить "напевку" Рогожской общины.

Попытка выявить все, что охватывается в пении "напевкой", стала возможной только после внимательной проработки полного круга певческих крюковых книг. Это оказалось длительным и кропотливым делом. Понадобилась помощь опытного певца или уставщика из старообрядцев, который знает, как реализуется годовой репертуар на практике. Таким человеком, согласившимся помочь, стал уже упоминаемый неоднократно Валентин Александрович Лукин.

Он был совершенно уникальным человеком в общине, если не во всем старообрядчестве. Имея высшее техническое образование, работая в вузе, Валентин Александрович уволился на следующий же день по исполнении 60-ти лет и с первого пенсионного дня до самой кончины не пропускал ни одного богослужения. Службе он был предан фанатично: замечал все ошибки и строго отчитывал тех, кто их совершал. Кроме того, он отличался строгим аскетизмом: Великим постом вкушал только просфоры и воду.

Валентин Александрович принадлежал к потомственной старообрядческой семье, родители его были выходцами из Гуслиц. Крюковому пению он обучался с детства и в течение всей жизни пополнял свои знания в этой области. С 1923 года и до своей кончины в 1993 году Лукин был прихожанином Покровского храма и как знаток старообрядческого церковного пения, по собственному выражению, "принимал в нем добровольное и безвозмездное участие". В хоре Рогожской общины Валентин Александрович начал петь с 1928 года. Прежде чем встать на клирос, он был проэкзаменован руководителем хора Кондратием Михайловичем Арсеньевым. Он заставил молодого певца спеть несколько песнопений, а затем указал конкретное место на правом клиросе "во втором ряду четвертым справа".

Официальным регентом хора на Рогожском Валентин Александрович никогда не был, хотя, как он сам вспоминал, "приходилось брать указку в руки". Валентин Александрович хорошо помнил, в какие годы хор испытывал подъем исполнительского уровня и когда наступали периоды упадка. Его феноменальные знания певческих традиций хора позволили мне решить поставленную задачу - выяснить способы реализации певческих текстов в общине на протяжении всего календарного литургического года.

Признаюсь, мои отношения с Лукиным складывались непросто. Девять лет я ходил к Валентину Александровичу "на поклон" и просил помочь. На десятый год моих притязаний он все-таки сдался. Проведя со мной всю работу по репертуару, он попросил предоставить ему написанный мною текст и внимательно его прочел. Некоторые факты из своей биографии он запретил обнародовать, взяв с меня обещание перед иконой св. Иоанна Богослова, хотя жизнь этого удивительного человека, "живой истории" московского старообрядчества XX столетия как раз достойна публикации. (Причиной боязни являлся страх даже от воспоминаний о преследованиях, которым подвергались приверженцы старой веры в 1930-е годы со стороны представителей советского атеистического государства. Этот страх не оставлял В. А. Лукина до конца его жизни).

Процесс выявления репертуара "напевки" проходил следующим образом. На основе подробного анализа песнопений, помещенных в каждой книге, выявлялись особенности их исполнения и составлялся репертуарный список. Специальные занятия посвящались проверке проделанной работы, причем по нескольку раз. За основу были взяты повсеместно распространенные калашниковские книги. Кроме них в общине есть певческие рукописи гуслицкого письма XIX - начала XX веков, некоторые из которых были написаны именно для Рогожского. Валентин Александрович каждый раз оговаривал, какое песнопение по какой книге поется: по калашниковской или по рукописной. Выяснилось, что приверженность к исполнению песнопений по той или иной книге обусловлена также традициями общины, а вовсе не желанием певцов или руководителя хора. Разница между образцами, изложенными в печатной или рукописной книге, скорее внешняя, на уровне музыкальной редакции напевов. Но меня в данном случае интересовал пока только репертуар.

В результате списки песнопений, по которым проводился опрос, оказались значительно полнее по содержанию, в сравнении только с рукописными либо только с печатными книгами, бытующими в практике Рогожского хора. Возможность пропусков каких-либо образцов исключена. Таким образом, был охвачен весь годовой репертуар.

Книги калашниковского издания расписывались нами полностью. Созданные в результате работы списки знакомят в целом с репертуарной редакцией печатных старообрядческих певческих книг. (Не расписывались только две книги калашниковского издания: "Субботник" и "Октай учебный". "Субботник" объединяет в одну книгу все песнопения, исполняемые во время богослужения в Великую субботу: как из певческих книг, так и из непевческих. В репертуарных списках соответствующих певческих книг ("Обиходе", "Ирмосах" и др.) все эти песнопения изложены. "Октай учебный" представляет собой подбор песнопений разных жанров из разных певческих книг для изучения крюковой нотации. Из этой книги в общий репертуарный список взяты образцы самогласнов всех гласов, так как в калашниковском "Обиходе" их нет. Итогом репертуарного изучения всех книг стала отдельная часть диссертационной работы автора, в которой и представлены полные списки всех песнопений из всех певческих книг и способы их исполнения [Денисов Н. Г. Устные традиции пения у старообрядцев: пение по "напевке", вопросы интерпретации: Дис. …канд. иск. / РАМ им. Гнесиных. - М., 1996. - 267 с. - Ркп.]). Те или иные песнопения, отсутствующие в книгах (естественно, не указанные в списках), во время богослужений поются на глас, то есть самогласно (или на подобен). Выявить их легко по всем непевческим книгам (в основном это касается жанра стихиры).

Я чрезвычайно благодарен Валентину Александровичу за его очень серьезное отношение к поставленной перед ним задаче. Он приводил разные факты из истории общины, ни одна деталь не ускользала от его внимания. Скажем, такой вопрос: когда песнопения по "напевке" вместе с рогожскими певцами могли свободно исполнять случайно заехавшие люди из очень далеких мест? Кроме того, Валентина Александровича, также как и меня, не оставляла мысль о том, когда, в какой период "напевка" могла возникнуть? Наконец, просматривая внимательно все образцы, при этом помня, как их поет хор, он, порой, затруднялся определить, к какому виду пения отнести исполнение того или иного песнопения. Следствием его недоумения был вопрос о степени отступления от письменной версии, позволяющей констатировать, что данный пример исполняется "напевкой". Это касалось тех песнопений, устные и письменные версии которых отличались лишь фрагментарно, порой отдельными звуками или ритмом. При этом Валентин Александрович подчеркивал, что замеченные малейшие отклонения от письменного источника являются именно стабильными, а не случайными. В конечном счете он дал свое определение такому пению: "песнопения, поющиеся по крюкам, но с элементами "напевки"".

Комментарии Валентина Александровича к некоторым примерам раскрыли передо мной интересные факты, возникающие в реальной практике. Речь идет о попытках некоторых певцов-"новаторов" внести что-то свое личное в пение и о реакции сопротивления им со стороны сторонников "буквы закона".

Так, в 1937 году головщик правого клироса в ирмосе Рождеству Богородицы "Халдейская пещь" на слове "халдейская" сделал изменение.

Когда это случилось, в храме произошел скандал. В знак протеста против "нововведения" упомянутого головщика с клироса ушли уставщик общины Артемий Афанасьевич Капустин, отец Валентина Александровича и сам Валентин Александрович. Вопрос специально разбирался на собрании общины. В связи с тем, что священник - отец Василий Королев - уважал головщика и оказал ему поддержку в споре, протестующим пришлось примириться. Однако левый клирос продолжал петь по книге, лишь с течением времени перейдя на версию правого клироса.

При выяснении репертуара, охватываемого "напевкой", фактически была выполнена более широкая по объему работа: прежде всего определены способы реализации всего годового репертуара в певческой практике. В результате оказалось, что в настоящее время в старообрядчестве существует, условно говоря, пять видов воспроизведения певческих текстов:

-   по крюкам;

-   на  глас  (или  гласовое  пение - по  образцам  самогласна  или  подобна). (В данный вид пения входит исполнение песнопений по образцам, которые в старообрядческих певческих книгах обозначены как "подобен" и "самогласен". Сами певцы выражаются: "петь самогласно". Этот термин употребляется ими в объединенном смысле, когда не уточняется, на какой конкретный образец исполняется песнопение - подобен или самогласен, и в более определенном смысле, когда песнопение исполняется на самогласен. Еще раз повторю, что в целом такое пение у старообрядцев называется "петь самогласно". В последнем значении термин употребляется в настоящей книге. Специфические особенности самогласного пения и его терминология рассматриваются также в диссертации Т. Ф. Владышевской [Владышевская Т. Ф. Ранние формы древнерусского певческого искусства: Дисс. …канд. иск. / Ин-т истории искусств. - М., 1976]);

-  речитативом;

-  "напевкой";

-  чтением.

При этом бывают случаи, что одно и то же песнопение может исполняться разными способами. Так, например, даже на одном богослужении одна и та же стихира в одном месте поется самогласно, а в другом - по крюкам, то есть по письменной версии. Или ирмос в одном случае может исполняться по крюкам, а в другом - просто читаться. Все это зависит от нескольких причин: жанра песнопения, его религиозно-догматического назначения и, как оказалось, - традиций общины.

После составления репертуара "напевки" по примеру Рогожской общины стало возможным проводить аналогичную работу в других приходах. Особенно это важно для тех мест, где бережно хранятся певческие традиции и хоры состоят из грамотных певцов. В таких приходах пение по "напевке" утвердилось благодаря давно сложившимся законам-традициям, а не в результате упадка крюковой грамотности певцов или малого числа поющих и молящихся. Учитывая значимость Рогожского как певческого центра, созданный репертуарный список можно признать типичным в целом для старообрядческих общин Белокриницкого согласия. Традиции других мест могут рассматриваться в сопоставлении с ним.

Проделанная работа, даже в рамках одной общины, как бы заново - изнутри - раскрыла структуру старообрядческой певческой практики, позволила уяснить, как ее изучать, какой искать материал, какие цели ставить во время экспедиционной записи образцов того или иного жанра. На собственном опыте я убедился в том, какой большой объем знаний содержится в памяти певцов и как нелегко его выявить. Фиксированный на фонограмме материал без комментариев исполнителей лишен должной информации о песнопениях. Наконец, глубокому изучению певческих традиций способствует длительное общение с прихожанами, если это оказывается возможным.

На основании всего вышесказанного можно сделать следующее заключение. В действующей старообрядческой общине в качестве традиции закреплено все: использование за богослужением той или иной конкретной певческой книги (печатной или рукописной), певческой редакции песнопений и способов их воспроизведения. Сложившиеся в общине традиции становятся для прихожан равносильными указаниям и правилам церковного Устава.