«Васса» Глеба Панфилова

«Васса» Глеба Панфилова

Из книги "Русская красота"

Россия никогда ничего не имела общего с остальной Европою; история ее требует другой мысли, другой формулы.

                                                         А. С. Пушкин

Сладострастник

В 1983 году известный советский режиссер Глеб Панфилов снял картину «Васса» по мотивам известной пьесы Максима Горького. Действие фильма происходит в 1913 году. Вся первая половина первой серии фильма «Васса» посвящена тому, что  властная и гордая хозяйка крупнейшего на Волге пароходства Храповых-Железновых миллионерша Васса  умоляет своего мужа... принять яд. Даже на колени становится перед ним. Дело в том, что ее муж, капитан Сергей Железнов, — преступник, растлитель малолетних детей:

«Сергей Петрович: Ну, чего тебе надо, говори.

Васса: Обвинение твое прокурор утвердил. На днях получишь обвинительный акт. После этого арестуют тебя. В тюрьму запрут.

Сергей Петрович: Пажадничала, да? Сколько ты следователю дала?

Васса: Тридцать тысяч дала. Их не взяли! Далеко дело ушло.

Сергей Петрович: А ты рада. Ты рада...

Васса: Я рада... Я так рада, что жить не хочется. У тебя дочери невесты. Каково для них будет, когда тебя на каторгу сошлют? Кто порядочный их замуж возьмет? У тебя внук есть. Скоро ему пять лет минет. Лучше бы тебе, Сергей, человека убить, прости Господи, чем пакости такие содеять.

Сергей Петрович: Тебя убить-то надо было... А сердце твое жестокое собакам выкинуть. Ты меня запутала, замотала...

Васса: Прошу тебя, Сергей, не доводи дело до суда. Не позорь семьи.
Не за себя, ради детей прошу. Сергей...

Сергей Петрович: Смотреть на тебя страшно.

Васса: Слышишь, прими порошок. Слышишь?» (Монт. зап.).

Остановимся пока здесь и подумаем — чего хочет Васса? Жизнь у нее — полная чаша. Фильм начинается как раз с того, что у Вассы сгорел один из новых пароходов (пьяный матрос спалил) — ну и что? Потеря нескольких десятков тысяч для нее не беда: у нее миллионное достояние. У нее роскошный особняк на высоком берегу Волги с лифтами и телефонами, у нее целый парк авто, на которых катает своих девушек ее шофер Пятеркин (кстати, этакий волжский Левша: собирается господину Пежо в Париж написать, что в его моторах одна трубочка лишняя), у нее полно прислуги, у нее несколько загородных имений... и все без толку. Радости нет от этого у Вассы, да и у окружающих ее людей такой радости тоже нет. Ее брат, Прохор Борисович живущий в одном с ней доме и даже метящий в городские головы — пьяница и картежник. Ее дочери (как мы потом узнаем) — одна слегка слабоумная, другая уже начала прикладываться к рюмке. Ее домоправительница Анна — вроде бы единственно близкий ей человек — как оказывается, предательница. Не напоминает ли вся эта расстановка действующих лиц... фильм «Прошу слова» с его милыми обывателями и откровенными трусами, окружающими «красного мэра»? Конечно, у Вассы случай тяжелее, чем у Елизаветы: Сергей Уваров всего лишь «не стал Спартаком», тогда как Сергей Железнов стал растлителем.

Вот тут-то и проявляется единая духовно-душевная суть Елизаветы и Вассы. Первая ради своего Златограда бессознательно перешагивает через сына, вторая ради чести семьи отправляет на тот свет преступника-супруга. Не может снести Васса прилюдного поношения своего дома. Можно без колебаний утверждать, что свой собственный позор Васса перенесла бы — сама рассказывает дочерям, как в молодости при чужих людях языком облизывала мужнин сапог. Но семья, особенно внук — это будущее, это единственный наследник миллионного дела Храповых-Железновых. Замазать его «липким» срамом — невозможно: лучше уж, прости Господи, человека убить. Лучше уж на свою голову грех взять, чем замарать отцовской гнилью души детей. «За пакости отцов дети не платят», — говорит она мужу, вполне отдавая себе отчет, что платить (в прямом и переносном смысле) придется прежде всего ей самой. Как и в «житии» Елизаветы Уваровой, мы встречаемся здесь с антиномией человеческое — сверхчеловеческое, родное — вселенское. Васса все берет на себя — ей отвечать перед Богом. И когда вбегает горничная с известием, что «там Сергей Петрович к-кажется п-померли», зритель видит, что дело тут не в семейной драме купчихи, а в национально-исторической трагедии народа, умеющего умирать, но, «не умеющего жить».


Никогда на Руси не умели жить спокойно, в свое удовольствие. Никогда не отождествляли себя со своей профессией, даже весьма доходной. Кто знает, не оттого ли пьют и развратничают Сергей Железнев и Прохор Храпов? В отличие от протестантизма, Православие никогда не обещало земного успеха, прибыли и корысти. «Удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царствие Божие» (Мстр. 19: 24). Не в этой ли неотменимой христовой заповеди кроется исток драмы русского купечества, либо пропивавшего своих миллионы, либо жертвовавшего их на монастыри и... революцию. Своим отчаянным шагом — убийством мужа — Васса Железнова стремится наладить семейный, а значит, и общенациональный путь, сделать его глаже, удержать от падений и катастроф. Напрасная затея! Провидение замыслило нас слишком великим, чтобы сделать нас эгоистами — заметил еще П. Я. Чаадаев. Как и Елизавета Уварова, Васса Железнова борется за построение своего Златограда, но есть в этой борьбе нечто такое, что роднит ее скорее с жертвенным испытанием, чем с цивилизованным «горизонтальным» предпринимательством: их Златограф коренится скорее на небе, чем на земле, и как раз потому вокруг него рыщут бесы.

Освящение парохода

Ты говоришь: «Я богат, разбогател и ни в чем не имею нужды»;а не знаешь, что ты несчастен и жалок, и нищ и слеп и наг.

                                                                                                                     Откр. 3:17

Снятое крупным планом лицо мертвого Сергея Петровича сменяется многолюдной солнечной панорамой первого плавания нового парохода «Николай Железнов» (в честь внука названного). На палубе — разодетые гости, играет оркестр, поет многолетие хор мальчиков. «Благословляется и освящается корабль сей во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь» — трижды возглашает священник. Затем следует торжественная и величавая православная молитва: «Тебе Бога хвалим. Тебе Господа исповедуем. Тебе Превечного Отца вся земля величает. Тебе вси ангелы. Тебе небеса и вся сила. Тебе херувимы и серафимы непрестанным гласы взывают. Свят, свят, свят Господь Бог Саваоф! Полны суть небеса и земля величества славы Твоея. Тебе преславный апостольский лик. Тебе пророческое хвалебное число. Тебе хвалит пресветлое мученическое воинство. Тебе по всей вселенной исповедует Святая Церковь! Отца непостижимого Величество поклоняемого Твоего истинного и единородного Сына и Святого утешителя Духа. Ты царю славы Христе, Ты, Отца присносущный Сын еси, Ты ко избавлению приемля человека не возгнушался еси девического чрева, Ты одолев смерти жало отверз еси верующим Царство Небесное. Ты одесную Бога седиши во славе Отчей судия веришися приити спасти люди твоя, Господи. Спаси люди твоя, Господи. И благослови достояние Твое. Исправи их и вознеси их. Во веки во вся дни благословим Тебе и восхвалим имя Твое во век и в век века. Буди милость Твоя, Господи, на нас яко же уповахом на Тя. На Ты Господи упаковахом. Да не постыдимся во веки. Аминь! Аминь! Аминь!» (Монт. зап.).

Вот так начиналось когда-то на Руси всякое большое дело. Люди вознесли хвалу Богу, капитан поднял якорь, заработала машина — в путь! «А теперь, господа, — говорит Васса Борисовна, — воздав Богу-богово, воздадим кесарю — кесарево. Музыка, “Славься” играй!» Все слушают «Славься». «А теперь, господа, дорогие гости, пожалуйста к столу, отобедать чем Бог послал!» — продолжает хлебосольная хозяйка, и кажется, нет конца и краю этой волжской шири, этому русскому богатству и радушию. «Чей это кораблик?» — спрашивает Васса своего пятилетнего внука. «Наш», — отвечает Коля. «Нет, Колюня, наш, это считай ничей. Надо говорить «мой»! Береги имущество, умножай. Время пройдет, меня не будет, ты стареньким станешь, дети твои, внуки вырастут, и кораблик этот все плавать будет! Пользу приносить!»

Все правильно говорит Васса — да только сама чувствует, что не будет этого. В 1913 году Россия находилась на пике хозяйственного взлета, кормила своим хлебом половину Европы, строила корабли, заводы и железные дороги, знаменитая нижегородская ярмарка во многом определяла мировые цены, царский золотой рубль был прочной биржевой валютой — и все слиняло в три дня, как выразился В. В. Розанов. Неужели молитва священника оказалась напрасной? Что же происходит в этой стране, где даже столпы ее промышленности и торговли не чувствуют себя «у себя», и нужны поистине сверхчеловеческие усилия от той же Вассы, чтобы все это богатство не полетело вдруг в бездну вверх тормашками?

Нет однозначного ответа на этот вопрос. Бог даровал Святой Руси огромные силы, наполнил ее недра, до края света расширил ее пределы — но Он же и не допустил, чтобы она самодовольно, по-бюргерски, удовлетворилась всем этим. «Россия не вмещается в шляпу, — сострил как-то по поводу своей родины один из персонажей М. А. Булгакова. Когда Васса Борисовна Железнова учит своего внучка Колю азам собственнической морали, она, в сущности, идет наперекор самой себе, потому что в последнем счете ее интересует не польза, не прибыль, а строй жизни, в котором есть место русскому Златограду. Золото Вассы Железновой — не того сорта, каким набивают кошелек, а того, каким покрывают храмы. Что общего у миллионерши Вассы, например, с умеренным и аккуратным пуританином Крузо (отцом будущего островитянина из романа Даниэля Дефо), который советовал сыну выбросить из головы бредни о путешествиях и сидеть дома, набивать мошну, чередуя труд с разумными развлечениями. Православный Бог иной: священник Его именем благословил пароход, но Его же властью этот корабль в любую минуту может быть отобран (накануне такой же новый сгорел). Бог дал — Бог и взял: благословенно имя Господне! Васса Железнова не столько своим миллионы оберегает, сколько на страже русского миропорядка стоит — миропорядка, которому угрожают со всех сторон, и прежде всего изнутри.

Прямым подтверждением сказанного служит следующая кровавая сцена в трюме парохода:

«Анна: Васса Борисовна!

Васса: Что такое?

Анна: Там, внизу... матроса убили.

ПНР. В машинное отделение входят Васса и Анна.

Васса: Ну, что же вы стоите, как истуканы? Он не дышит еще.

Мельников (за кадром): Не трогайте его, Васса Борисовна, ручки испачкаете. Пусть умрет.

Васса: Кто это его так?

Чижов (за кадром): Мы-с... трубой.

Васса: За что?

Чижов: РСДРП. Долой царя! Агитировать вздумал, собака! Ловишь их, ловишь, с ног сбились, Васса Борисовна.

Васса: Срочно составьте рапорт и доложите полковнику Попову» (Монт. зап.).

Еще лет десять назад реакция на подобный самосуд у советского человека была одной: какая жестокость! Сегодня у многих бывших коммунистов суждение по такому поводу совсем другое: мало их вешали! Специально для нынешнего читателя подчеркнем еще раз, что мы имеем здесь в виду не типично «левое» отношение к человеческой крови со стороны автора пьесы Горького, и даже не объективное ее изображение режиссером Панфиловым, а именно сверхисторическую, метафизическую эмблематику происшедшего: наверху, в свете творится молитва и играют «Славься», а внизу в это время тайные агенты убивают матроса за то, что он агитирует против царя. Теперь мы знаем, какая страшная участь постигла Государя Николая Александровича и всю его невинную семью; недаром он канонизирован зарубежной Церковью! Но разве это отменяет то обстоятельство, что к 1913 году русское Царство уже было разделено на его защитников и противников, причем те и другие представляли его внутренние, имманентные силы. Прав Н. П. Бердяев: нельзя сводить к заговору историю великой страны. Если Васса Железнова как самодержавная хозяйка строит новый корабль и вручает его своему внуку, то в сверхисторической перспективе это скорее жест отчаяния, потому что царство, разделившееся в себе, не устоит.

Разделение проходит через души русских людей, а это самое глубокое разделение. И надежда тут только на то, что все «белые» русские люди в душе немного «красные» и наоборот, русская «красность» часто бывает подозрительно «белого» оттенка.1 Убитому матросу радоваться бы воздуху, музыке и волжскому простору, а он против царя подговаривает. Умел грешить — умей и ответ держать: страданием очистишься. Все на Святой Руси ходят как бы по одной грани — и миллионщики, и разбойники, и революционеры. Ибо богатые в глубине души догадываются, что перед Богом они нищи и наги; разбойники давно уже пропили свою буйную голову, потому что нечем им хвалиться вперед Творцом и людьми; что же касается революционеров, то их торжество и кара еще впереди.

Революционерка

В социально-экономической системе коммунизма есть большая доля правды, которая вполне может быть согласована с христианством, во всяком случае, более, чем капиталистическая система, которая есть самая антихристианская. Коммунизм прав в своей критике капитализма.

                                                                                                                       Н. А. Бердяев

И вот, наконец, появляется второе главное действующее лицо драмы — Рахиль Моисеевна Топаз,2 профессиональная революционерка, эмигрантка, проникшая в Россию по подложному паспорту. Как выясняется, в сумочке у нее пистолет. Но самое загадочное заключается в том, что эта государственная преступница и враг царской России в то же время — родственника Вассы Железновой, жена ее сына (невестка). Более того, по ходу действия оказывается, что обе женщины не только ненавидят друг друга, но и имеют между собой некую тайную симпатию:

«Васса: Господи, прикатила. Ну, здравствуй!

Рашель: Не ждали меня, Васса Борисовна.

Васса: Да уж не ждала!.. Ты лучше расскажи, как это ты явилась, откуда?

Рашель: Из-за границы.

Васса: Ну, это понятно, что не из Тамбова. Что, пустили?

Рашель: Нет, я приехала в качестве компаньонки с музыкантшей.

Васса: Так. С чужим паспортом, значит. Молодец. Узнаю. Смелая ты у нас. И еще красивей стала». (Монт. зап.).

В свою очередь, и Рашель не скупится на похвалы по поводу ума и характера Вассы — вполне искренние похвалы. Обе дочери Вассы Борисовны души не чают. в своей таинственной невестке и даже Прохор Борисович Храпов не прочь с ней поговорить...

Между тем дело у Вассы Борисовны с Рашелью нешуточное. Дело идет не только об умирающем там, в Швейцарии, старшем сыне Вассы (муж Рашели), и не только о нее внуке Коле — дело идет о наследнике многомиллионного состояния, о крупнейшем волжском пароходстве. В конечном счете, речь идет о судьбе России — именно так ставит вопрос Васса. И опять-таки очень хорошо понимает ее Рашель:
«Васса: Чтобы не говорить пустых слов, ты вот сиди и слушай. Колю я тебе не отдам.

Рашель: Этого не может быть.

Васса: Нет, не дам. А ты думай, что ты можешь сделать против меня? Для закона ты человек несуществующий. Закон знает тебя как беглую, как революционерку. Объявишь себя, в тюрьму посадят.

Рашель: Неужели вы воспользуетесь моим положением? Я не верю, вы не сделаете этого!

Васса (за кадром): Воспользуюсь. Не ори! Не на митинге. Спокойно. Колю я тебе не отдам, ему другая судьба назначена. Я все могу ради внука. Так что ты отступись, оставь внука мне. Ты ведь умная, сообрази, к чему он тебе? Обуза! Ты знаешь, что я не раз жалела, что ты не дочь мне.

Рашель: Я знаю. Я не хочу об этом говорить. Устала, да вы еще ошарашили. Невероятная вы все-таки фигура, Васса Борисовна. И страшно вас, и жалко.

Васса: А мне, Рашель, тебя не страшно, только жалко. Эх, Рашель, Рашель, когда мой муженек все дома, все пристани, все пароходы, все хозяйство в одну ночь проиграл в карты, я обрадовалась, да, образовалась, а он поставил последний перстень изумрудный и воротил весь проигрыш, да еще с лишком, а сам запил... Вот тут-то моя радость и кончилась. Полтора десятка лет я везу этот дом, все это огромное хозяйство. Детей ради везу, а дети, ты знаешь, дети, какую силу истратила я. Какая я была девушка, веселая была». (Монт. зап.).

Вот такой разговор двух членов одной семьи. Разговор чрезвычайно емкий, скрыто содержащий в себе роковые темы русского XX века о пути России, о революции, даже о русско-европейских отношениях. «Я свекровь тебе, — говорит Рашели Васса. — Знаешь, что такое свекровь? Это всем кровь, дети — это руки мои, внучата — это мои пальцы, поняла?» В этих словах содержится не только крепкая домостроевская старина — в них символическое указание на то, что Васса и Рашель в определенном смысле действительно одной крови: яблоко от яблони недалеко падает. Революционеры, подобные Рахиль Моисеевне Топаз, были бы бессильны на Руси, если бы русская революционная мечта не питалась глубинными — в конечном счете, религиозными — духами русского народа. С другой стороны, колоссальный умственный, социально-психологический организационный напор революции в немалой степени подпитывался марксистской мессианской идеей, включающей в себя в качестве важного составного элемента ветхозаветный халиазм — учение о земном рае.3 В таком плане пятилетний Коля Железнов — поистине жертвенная фигура: как внук русской миллионщицы-купчихи он является надеждой и опорой «белой» Руси, а как сын «красной» революционерки он заключает в себе ядро ее разрушения — что и произошло в феврале и октябре семнадцатого года. От Святой Руси отделилась Русь Советская, крестилась в красную веру — и Бог ей судья. Кто знает, быть может этот Коля Железнов в свою очередь станет отцом Елизаветы Уваровой («красного мэра» из панфиловского фильма «Прошу слова»). Косвенное подтверждение такой возможности мы видим в фильме «Васса», когда железновский пароход прямо из 1913 года вплывает... в наше время, в современный поволжский город...

Вот тут-то начинаем понимать всю напряженность взаимной любви-ненависти Вассы и Рашели. По сути, мы сталкиваемся здесь с женским воплощением энергий Ветхого и Нового заветов, народов Бога-Отца и Бога-Сына. Жесткий, волевой революционаризм Рашели есть видоизмененная ипостась ветхозаветного «святобытия», определяемого верностью Хозяину этого бытия во всех его материальных уложениях, вплоть до обрезания и запрета на свинину. Религиозный материализм и лично-деятельное начало,4 помноженное на непоколебимую уверенность в своей правоте, — таковы силы Рашели, предъявленные ею своей свекрови. Васса отвечает на это любовью («я жалею, что ты не дочь мне») и вместо с тем решительным отказом отдать невестке внука — другая у него судьба. Более того, в конце концов он все-таки доносит на нее в полицию — после того, как Рахиль недвусмысленно ссылается на свои пистолеты. Борьба идет между этими родственниками, война. А разве не противостоит Новый Завет Ветхому даже тогда, когда Христос говорит, что пришел не отменить закон, а его исполнить (Мтф. 5: 17)? И разве не такая же любовь-октаз, любовь-отвержение звучит в Его плаче о Иерусалиме: «Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе! Сколько раз хотел Я собрать детей твоих, как птица собирает птенцов своих под крылья, и вы не захотели! Се, оставляется вам дом ваш пуст» (Мтф. 23 : 37—38).

Васса и Рахиль — это оборотные стороны, «свое-другое» друг друга. Они отрицают одна другую и вместе с тем нуждаются друг с другом, потому что вместе знаменуют собой нечто бесконечное большее любой усредненности, любой «гуманности» — зов Божий. Можно сказать, что европейский народ есть осевой народ Ветхого Завета, тогда как русский православный народ есть осевой народ Завета Нового. В их грешной земной истории между ними возникли таинственные отношения, кореняющиеся в истории священной. Кто может быть по крови ближе Спасителю, чем Богородица и апостолы, и кто может быть дальше от него, чем народ, кричавший «распни его!» Подобной этой религиозной трагедии нет в истории мира. И как бы на перекрестке ее, одним из поздних ее олицетворений становится пятилетний русско-европейский мальчик, сын Вахили и внук Вассы — как тут не разорваться солнцу! Оно и разорвалось в 1917 году, и рвется до сих пор. Решение этой тайны явится лишь в конце света.

Но какая же все-таки ближайшая судьба ждет Колю Железнова? Что сулит ему одновременная причастность наследию матери и бабки? Вслед за Вассой он символически умрет (февраль 1917), но вслед за Рашелью ему суждена иная жизнь — через октябрьский переворот и «экспроприацию экспроприаторов», через раскрестьянивание («расхристианивание») Руси, через лагеря и ссылки. Однако самое удивительное состоит в том, что это будет все тот же Коля Железнов, несущий в себе религиозную энергию предков. В XX веке ему еще суждено построить сверхдержаву (СССР) на развалинах Российской империи — но и Русь Советская рухнет в одночасье. А какой еще мыслима линия судьбы человека (поколения, эпохи), заключающего в себе полярные по своей направленности духовные силы? В самой своей эсхатологической возвышенности и страдальности подобная линия бытия — окликнутость Богом — неизмеримо значительнее, чем умеренное и хитрое (буржуазное) пользование жизнью как удовольствием, за которое ты никому не должен. Не случайно Васса радовалась, когда муж ее проиграл в карты все хозяйство. Не выгода, не деньги нужны Вассе сами по себе. Ею двигает та сила, которая одной рукой строит, а другой разрушает, потому что нет и не может быть ничего вечного на земле. «Не любите мира, ни того, что в мире» (1Ин. 2: 15), — предупреждал христиан апостол любви. Кто душу свою положит в земное, тот потеряет ее: тут вспоминается мысль одного из толстовских героев, Пьера Безухова, который однажды понял, что цена всего человеческого покоится на той радости, с которой его можно бросить. Колю Железнова как воплощение новой России ждет среди прочих и эта радость, и кто знает, мать или бабка ему в этом более способствовала?

 


Страница 1 - 1 из 2
Начало | Пред. | 1 2 | След. | КонецВсе

© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru

 
 
 
Rambler's Top100

Веб-студия Православные.Ру