Особенности новгородского церковного зодчества

Наиболее ранней церковью, крытой на восемь скатов, является Благовещение на Мячине. Безусловно поручиться за то, что она получила это покрытие с самого начала, в 1179 году, конечно, трудно, и, скорее, надо допустить, что оно явилось после одной из самых ранних перестроек. Однако, если принять во внимание, что церковь Николы на Липне, построенная в 1292 году, уже, вне всякого сомнения, имела восемь скатов, а между тем она по своим формам и разработке украшений представляет во многих отношениях тип завершенный, то нет ничего неправдоподобного в предположении, что она по своим формам и разработке украшений представляет во многих отношениях тип завершенный, то нет ничего неправдоподобного в предположении, что она была не первой фронтонной церковью Новгорода. Было бы совершенно невероятно, чтобы изящный облик Николы на Липне получился сразу, без более грубых подходов, и, несомненно, было немало попыток отказаться от кружал и перейти к системе крутых скатов. Деление фасада на несколько продольных частей встречается и в Византии, например, в так называемой церкви Вардия в Салониках, известной теперь под турецким названием Казанджиляр, или в церкви Пантократора в Константинополе, но то же стремление к ясности и отчетливости, которое так сильно выразилось в очертаниях трех полукружий, - отчеканило и декоративную разбивку фасада и привело к созданию чисто новгородских приемов украшений. Один из самых любопытных приемов мы уже видели на фасаде Николы на Липне, но как раз именно эта церковь не имеет тройного деления. Этого деления лишены также церкви Спаса на Ковалеве и Успения на Волотовом поле, построенные вскоре после Николо-Липненской. Видимо, в Новгороде было время, когда разбивка фасада по системе Благовещения на Мячине мало удовлетворяла зодчих, и они решили отказаться от приема, нарушавшего исконное тяготение к симметрии. Получилась уже не симулированная симметрия, а полная. Так продолжалось, однако, недолго, вероятно не более 50 – 100 лет, между 1250 и 1350 годами. Церковь, лишенная лопаток, выражавших на наружных стенах идею четырех внутренних столбов, производила недостаточно конструктивное впечатление и имела такой вид, точно купол лежал прямо на ее кровле, не опираясь на столбы. Это заставило вскоре вернуться к прежнему трехдольному делению, как мы видим в ряде церквей, появившихся во второй половине XIV века. С особенной законченностью такое деление выразилось в прекрасных фасадах церквей Феодора Стратилата и Спаса Преображения на Торговой стороне и Петра и Павла на Софийской. Подобная же разбивка на среднее полукружие и боковые полудуги встречается и в германских церквах, но, как справедливо думает В.В.Суслов, там они выражали "внутреннее покрытие сводов главного и боковых нефов", тогда как в Новгороде за ними сохранилось только чисто декоративное значение⁹. Едва ли представляется возможным выводить новгородский прием трехчастного деления всецело из Германии. Если нельзя признать достаточно убедительным то объяснение его возникновения, которое предложил Забелин, то и безусловное утверждение его западного происхождения – или, по крайней мере, исключительно западного – представляется также несколько проблематичным. Вернее всего, что истина лежит посредине, и как германские формы, так и тяготение к былым кружалам оказали свое влияние на выработку новых форм фасада. Как бы то ни было, но общий облик новгородских церквей этого периода отличается настолько особенным, индивидуальным характером, что при всех отдельных чертах сходства в различных частностях в целой Европе нельзя найти храма, который можно было бы назвать прототипом Феодора Стратилата или Петра и Павла.

Одной из главных прелестей этих церквей является их орнаментация. Чаще всего это красивые дорожки из треугольных впадинок, окаймляющие обыкновенно барабан, образуя под его главкой очаровательный узорный поясок. Иногда, как в церкви Петра и Павла в "Неревском конце" Софийской стороны  [в Кожевниках], они встречаются и во фронтоне под средним закруглением его трехлопастной дуги. Эта короткая полоска, играющая своими гранеными углубленьицами и дважды повторенная тотчас же под ней в уменьшенном масштабе, свидетельствует об очень изысканном и деликатном вкусе и о тонком декоративном чутье новгородских зодчих, все еще по старой памяти слывущих у большинства за людей грубых и топорных, примитивное искусство которых может вызывать у "образованного" архитектора самое большое – снисходительную улыбку взрослого перед забавной наивностью ребенка. Между тем, изучая некоторые памятники новой эпохи, не перестаешь изумляться тому сверкающему искусству, с которым забытые ныне новгородские мастера при помощи самых простых, логично и убедительно примененных средств достигают впечатления богатейших скульптурных ковров на своих стенах. Таким именно ковром кажется узорчатая стена Малой ["Котельной"] башни Кирилло-Белозерского монастыря. Она построена, судя по кирпичной кладке, видимо, уже поздно, вероятно не ранее 1633 года, когда началась постройка стен монастыря¹⁰, но новгородская рука в ней ясно видна как в окнах, так и особенно в ее узорах. Самый широкий из трех ее узорных поясов протянут посредине стены и состоит из пяти дорожек, комбинирующих различные приемы кирпичных украшений.

Сюда же до известной степени можно отнести так называемый дворец Дмитрия царевича в Угличе¹¹. Принимаемая обыкновенно дата его сооружения – 1462 год – должна быть несколько передвинута вперед, и с большим вероятием ее можно предположить между 1480 и 1484 годами, когда между углицким удельным князем Андреем Васильевичем Большим и его старшим братом и недругом, великим князем Иваном Васильевичем III, состоялось временное перемирие. Подозревая в Андрее притязания на московский стол, Иван III не только не мешал ему устраиваться пышно в Угличе, но, по всей вероятности, охотно отпускал к нему и тех искусных зодчих, которые успели выработаться подле Фиораванте, как раз перед тем произведшего переворот в строительной технике. С него пошли в ход постройки из одного только кирпича, и хороший обжиг кирпичей дворца, так же как и умелая кладка, говорят за происхождение памятника в эпоху послефиоравантевскую. Однако если бы он отличался только своей кладкой, то его всецело пришлось бы отнести к образчикам раннего московского зодчества, но в обработке его стен мы вновь встречаемся с хорошо знакомыми приемами новгородских мастеров, и поэтому его уместнее рассматривать как пример отдаленного, но все же ясно выраженного влияния Новгорода на Москву.

В верхней части фронтона мы видим почти тот же мотив, что и в башне Кирилло-Белозерского монастыря. Очень эффектно в обоих памятниках использован прием чередования дорожки треугольных впадинок с полоской из кирпичиков, выпущенных наружу ребрами. В церкви Георгия в Старой Ладоге этот поясок из выпуклых ребер переплетаются с фризом, состоящим из продолговатых четырехугольных впадинок, встречающихся и в Кирилло-Белозерской башне. Продуктом чисто московского искусства конца XV века являются изразцовые пояски с уступчатыми столбиками. Такое же сочетание новгородских узоров с московскими столбиками встречается и в Ферапонтовом монастыре.

Из других стенных украшений очень характерны те особые валики, которые то применялись в виде "бровей" над перемычками окон, как видим у Николы на Липне и у Феодора Стратилата, то полосовали сверху донизу алтарное полукружие, которое от этого дает впечатление словно граненого, как у Петра и Павла на Софийской стороне [в Кожевниках]. Наибольшее богатство, разнообразие и законченность в орнаментации этого типа мы видим в церкви Спаса Преображения на Торговой стороне [на Ильине]. Кроме перечисленных украшений, здесь есть на барабане еще целый поясок из небольших нишек, вверху закругленных, а внизу обрезанных горизонтально. Вместе с верхним арочным поясом и средним, состоящим из треугольных впадинок, он образует широкую узорную ленту, придающую всему барабану неописуемое очарование. Под верхними арочками, так же как и под оконными бровками, под валиками над дверью и под лопастями среднего полукружия и боковых полудуг фасада, выпущен тот зубчатый узор, который встречается и в Византии, но который благодаря новым способам его применения приводит к совершенно другому впечатлению. Кроме описанных украшений, по стенам Спаса Преображения разбросано еще много нишек различной формы и масштаба, круглых, квадратных продолговатых с закруглением вверху и таких же с остроконечным завершением. Одним из любимых мотивов стенных украшений новгородских церквей являются еще так называемые поклонные и заупокойные кресты. Первые вставлялись в особые ниши, сделанные для них в стене, вторые – выступали из глади стены, но зато были тоньше поклонных и помещались чаще всего не внизу церкви, как те, а в верхних ее частях.

В XVI веке появляется еще новый мотив украшений в виде полукруглых нишек с заостряющейся вверху дугой, а также пятиугольных впадинок, разбросанных по стене, как мы видели в церквах Сретения в Антониевом монастыре и Благовещения на Славнее ["на Виткове переулке"].

К числу особенностей новгородского церковного зодчества относятся еще так называемые "голосники", или горшки, вставленные в стену при самой кладке, отверстием во внутрь церкви. В литературе не раз поднимался спор по поводу назначения этих странных горшков, загадочно глядящих своими темными круглыми отверстиями с церковных стен. Одни были склонны видеть в них нечто вроде резонаторов, приспособления, рассчитанного на улучшение акустических условий храма, другие придавали им исключительно конструктивное значение.

Больше всего их помещается обыкновенно в верхних частях храма, и естественно предположить, что их применением имелось в виду облегчить тяжесть всей купольной системы. Вероятнее всего, голосники имели и конструктивное значение, а одновременно являлись и резонаторами¹². Особенно много голосников в церкви Николы на Липне, и еще больше их встречается в некоторых малых церквах по Чудскому озеру, где стены их местами буквально изрешечены.

Наконец, надо упомянуть еще об одной особенности новгородских церквей, о так называемых "подклетах" или "подцерковьях", появившихся в конце XIV века, но получивших особенное распространение, начиная со второй половины XV-го. Иногда эти подклеты являлись как бы нижними церквами, на что определенно указывают просветы в их алтарных частях, а также следы иконной росписи и ниши для образов, попадающиеся в некоторых из них. Однако чаще всего это были просто кладовые, в которых хранилось церковное добро. Самый ранний подклет встречается в церкви Петра и Павла на Славнее (1367 год), за нею идет церковь Рождества на Поле (1381 год) и затем еще десять церквей XV и XVI веков¹³.

Примечания:

1. Об этих досужих попытках подробно рассказано в отличном исследовании Д.Н.Бережкова "О храмах Владимиро-Суздальского княжества. XII - XIII в.в.". – В кн. "Труды Владимирской Губернской ученой архивной комиссии", т.V. Владимир, 1903. Однако автор и сам не удержался от соблазна дать "собственную теорию", немногим более убедительную.
2. В 1340, 1368, 1394, 1403 и 1407 годах.
3. "Летопись по архивскому сборнику". – В кн. "Новгородские летописи", стр. 22.
4. "Летописец Новгородской церквам Божиим". Там же, стр. 204.
5. "летопись по архивскому сборнику". – Там же, стр. 37.
6. Макарий, архим. Археологическое описание…, стр. 25.
7. Там же, стр. 20 – 21; П.П.Покрышкин. Отчет о капитальном ремонте Спасо-Нередицкой церкви в 1903 и 1904 годах. СПб., 1906, стр. 25. П.П.Покрышкин действительно наблюдал при реставрации Спаса-Нередицы, "что известковый раствор в швах, имеющих толщину не менее 1 вершка, имеет вид выплывшего (под давлением от кладки) теста, задержанного плоскою доскою и потом затвердевшего". Такое же явление ему удалось наблюдать и в церкви [Борисоглебской] на Коложе в Гродно, где на швах сохранились даже отпечатки древесных волокон.
8. И.Е.Забелин. Русское искусство. Черты самобытности в древнерусском зодчестве. М., 1900, стр. 79.
9. В.В.Суслов. Материалы к истории древней новгородско-псковской архитектуры. СПб., 1888, стр. 15.
10. "Поездка в Кирилло-Белозерский монастырь. Вакационные дни профессора С.Шевырева в 1847 году", ч.II. М., 1850, стр. 6.
11. Здание входило в состав дворца князя Андрея Большого. По мнению Е.В.Михайловского, оно могло быть построено между 1481 и 1492 годами (Углич. М., 1948, стр. 16 – 22). В.Н.Иванов датирует его 1482 годом (Ростов Великий. Углич. М., 1964, стр. 175).
12. П.П.Покрышкин. Отчет о капитальном ремонте Спасо-Нередицкой церкви в 1903 и 1904 годах. СПб., 1906, стр. 27 – 32; Е.Е.Голубинский. История русской церкви, т.I (вторая половина тома). М., 1881, стр. 78 – 79. Опыты показали, что петь в церкви, имеющей голосники, несравненно легче и приятнее, нежели там, где их нет. Голосников особенно много видно в церквах Благовещения на Мячине [в Аркажах], Николы на Липне и Спаса-Нередицы.
13. Петра и Павла на Софийской стороне [в Кожевниках], Николы Оттенского, Жен Мироносиц, 12 Апостолов в "Пропастех", Симеона Богоприимца Зверинского, Благовещения на Славне [на Виткове переулке], Дмитрия Солунского [на Славкове улице], Сретения Антоньевского, Успения на Торговой стороне и Троицы Свято-Духовской.