Особенности новгородского церковного зодчества

Если свести в одно целое все те особенности, которые наблюдаются в различных храмах Новгорода, то мы получим следующую схему эволюции первоначального типа, занесенного сюда царьградскими зодчими.

Уже первый большой каменный храм Новгорода, св. София, в своем первоначальном виде значительно отличался от обычного византийского храма. Как и последний, он имел, правда, план, приближающийся к квадрату, к которому с восточной стороны наращены алтарные выступы. Кладка его стен была также византийской и состояла из крупного тесаного плитняка, чередовавшегося со слоями кирпича. От Византии была унаследована и система столбов, на которые опирался главный купол, первоначально такой же плоский, как и в Византии, и так же, как там, весь храм был покрыт по аркам и сводам, по всей вероятности, при помощи черепицы. С западной стороны находился притвор. Во всем этом чувствуется рука византийских мастеров, но в то же время проглядывают и кое-какие черты, уклоняющиеся от царьградских прототипов и намечающиеся пути, по которым вскоре направилось новгородское зодчество.

Прежде всего, надо отметить то особенное пристрастие к ясности плана и отчетливости основных масс и форм храма, которое вылилось уже в восточном фасаде св. Софии, но особенно чувствуется в малых церквах Новгорода. Трудно придумать что-либо проще этого кубика с одним или тремя восточными полукружиями и с четырьмя столбами, несущими на арках и парусах купольный свод. Откуда взять такой тип, нигде кроме Новгородско-Псковской области и Владимиро-Суздальской земли не встречающийся? Откуда получила его Русь, бедная Русь, всегда все отовсюду получавшая? Едва ли есть в истории русского искусства другой вопрос, по поводу которого было бы высказано столько разноречивых мнений, сколько их высказано по вопросу о происхождении новгородско-суздальского храмового типа. Каких только не было предположений и построений, иногда остроумных, иногда только забавных, но часто и совершенно вздорных, шедших в разрез не только с новейшими раскопками, но просто со здравым смыслом¹. Одно лишь не приходило в голову, что народ, создавший "Слово о полку Игореве", несет в себе достаточно творческих сил, чтобы создать и нужный ему храм.

Строители первых храмов Константинополя далеко не обнаруживают такого определенного намерения выделять алтарные полукружия, какое мы отчасти видим уже в Софии Киевской и даже, как обнаружили недавние раскопки Д.В. Милеева, в сходной с нею в общих чертах Десятинной церкви. С особенной определенностью сказалось это намерение в Новгороде. В Айя Софии Константинополя абсиды являются только тремя нишами огромного восточного полукружия, примыкающего к квадратному подкупольному пространству. Самое полукружие не выступает из стен храма, из которых слегка выдвинута только средняя, алтарная ниша. В церкви св. Ирины, известной теперь под именем Айя Ирина [в Константинополе], алтарь имеет только один полукруглый внутри и трехгранный снаружи выступ, а ее жертвенник и диаконник помещались в ближайших к алтарю боковых частях храма, ничем не отмеченных с востока. Такую отметку мы видим в церкви Богородицы – теперешней Айя Теотокос [в Константинополе], построенной уже в X веке. Боковые части ее, вмещающие жертвенник и диаконник, получили посредине легкую трехгранную выпуклость. Таким же образом отмечены они и в церкви Николая Чудотворца в Мире. Позже в романских церквах Италии и Германии абсиды получили еще более законченную чеканку, как мы это видим в соборе Модены, в Сант-Амброжио в Милане, в церкви в Йерихоу или в одноабсидной базилике в Штейнбахе. Но нигде алтарные полукружия не играли такой значительной роли в общей концепции храма, как в новгородском строительстве. Новгородский храм красивее всего именно с алтарной стороны, и ни одна стена не производит такого нарядного впечатления, как восточная, хотя нарядность эта лежит не в узорах, часто совсем здесь отсутствующих, а в том изумительном искусстве, с которым зодчий облюбовывал формы трех закругленных выступов и искал прихотливых линий их волнистых изгибов.

Еще одной части храма новгородцы уделяли особое внимание – его куполам. Последние, как и все другие, заимствованы Русью у Византии. Однако и тут мы уже в самом начале замечаем отступления, настолько существенные, что ими очень рано определилось все дальнейшее развитие русского купольного храма. В Византии помимо главного купола также бывали и второстепенные, но они возводились обыкновенно значительно ниже и размещались по четырем углам квадратного храма. Для русского зодчего купол являлся такой же центральной мыслью, как и алтарь, и, если нужно было ставить один купол, то он отдавал все свои силы и всю любовь исканию красивого силуэта и его убедительных линий, а если являлась возможность поставить их несколько, то отдельный купол был уже только мотивом для общей концепции. Все крайние купола сдвигались теснее, чтобы вместе со средним образовать пятиглавие, которое приходилось скорее на восточной части храма, нежели на средней, причем вышина их была почти одинаковой. Иногда к этому пятиглавию присоединялся еще купол полатной башни, которая пристраивалась с западной стороны и вмещала в себя лестницу на хоры, или "полати", отвечавшие византийским "гинекеям", т.е. помещениям для женщин. Как мы видели в соборе Юрьева монастыря и церкви Антония Римлянина, храмы имели иногда и по три купола, и в этом случае все трехглавие передвигалось к западу. Несмотря на полную асимметрию размещения глав, ясно видную на плане, все это трехглавие дает впечатление изумительной законченности и меньше всего наводит на мысль о его случайности.

Барабан новгородского купола также представляет значительные уклонения от византийского типа. Прежде всего, на Севере пришлось отказаться от затейливых колонок, украшавших барабаны царьградских и большинства южнорусских храмов. Подобные украшения требовали дорого материала и умелых рук. Вместо многогранной формы, получившейся благодаря этим колонкам, в Новгороде была усвоена  форма круглая. Большие окна, возможные и нужные в Константинополе или на Кавказе и еще больше подчеркивающие грани византийских, балканских, грузинских и армянских церковных барабанов, были в Новгороде по необходимости заменены небольшими просветами, единственно мыслимыми при северных стужах, при отсутствии отопления и неимении стекол. По своим пропорциям барабан новгородской церкви имеет более удлиненную форму.

Форма главы, первоначально такая же плоская, как в Византии, очень скоро должна была измениться по тем же местным, главным образом климатическим условиям, под давлением которых были постепенно выработаны вообще все новгородские архитектурные формы. Для всех было очевидно, что при обилии дождей и больших снегов плоский верх купола являлся полной бессмыслицей, и, надо думать, что в Новгороде, как и во Владимире, очень рано начали заострять его верхушку. Это было тем проще и естественнее, что посредине купола возвышался крест, который стал логическим завершением такой заостренной главы. От небольшого, сначала едва приметного, заострения вскоре перешли к более решительному вытягиванию верха главы через посредство деревянных стропильных частей, отделивших главу от свода. Таким образом, незаметно вырабатывалась та прекрасная форма главы, которую мы видим в храмах Николы на Липне, св. Софии или Юрьева монастыря и варианты которой встречаются и позже, в церквах Спаса-Нередицы, Феодора Стратилата или Петра и Павла. Эта же форма, в общих чертах напоминающая древний шлем, встречается и в зодчестве владимиро-суздальском, откуда она перешла и в Москву, на Успенский собор. Такой шлем имеет множество вариантов, начиная от низкой формы до высокой, и контуры его то спокойно поднимаются вверх, постепенно суживаясь, то слегка выпячиваются у основания. Иногда этот шлем круглее, иногда, наоборот, продолговатее, являясь сильно вытянутым кверху. Если распределить все главные типы неиспорченных новгородских глав по их внешнему виду, то мы получим целый ряд, показывающий весьма наглядно эволюцию первоначальной плоской формы. В этом ряду, прежде всего, придется поместить церковь Петра и Павла на Синичьей горе. Верхушка ее плоского купола только слегка заострена и некогда, несомненно, завершалась крестом, который теперь поставлен несколько выше, на второй крошечной главке, помещенной над большой главой, вероятно, не раньше XVIII века. На втором месте надо поставить прелестную главу Николы на Липне, уже несколько повышенную, но все еще очень низкую. Она должна быть отнесена ко времени сооружения самой церкви, к 1292 году, и сохранила до наших дней свой архаический облик. За ней идет средняя глава св. Софии, значительно поднятая кверху, быть может, самая прекрасная, самая могучая и совершенная из всех. Возможно, что такой же приблизительно была и глава Николо-Дворищенской церкви до ее порчи, заменившей острие шлема второй, маленькой главкой. Четвертой надо поставить великолепную главу полатной башни св. Софии, а также четыре ее угловых главы. Затем следуют главы Георгиевского собора Юрьева монастыря.

В них, как и во всех главах св. Софии, кроме средней, заметно уже легкое выпячивание общей массы у ее основания, но в то время как в Софийском соборе все главы вытянуты в вышину, и бока их не выходят за стенки барабана, а только поджимаются в своей нижней части, - в Георгиевском соборе они получили формы более округлые и своими боками выступили за линии барабана. Приблизительно так же поднимается из барабана глава церкви Покрова Богородицы в Зверине монастыре, но она выше георгиевских по своим пропорциям и стройнее – одна из красивейших глав Новгорода. Несомненно, что она осталась неизменной во время перестройки в самом конце XIV века, и поэтому ее надо отнести ко времени самого сооружения храма, к 1335 году. Совсем иначе нарисована глава Спаса-Нередицы.

Выступая у основания за линию барабана, она несколько пониже одной трети вышины, стремится своими контурами по прямому направлению к кресту и образует почти правильный конус. Из этого принципа, быть может, вышел тот тип главы, чарующий образчик которой мы видим у Петра и Павла на Софийской стороне [в Кожевниках]. Округлость, присущая главам Георгиевского собора, выразилась и в главе Благовещения на Мячине [в Аркажах], но ее сильно удлиненная верхняя часть заставляет предполагать, что она была переделана уже в эпоху, когда стали сказываться московские влияния, - всего вернее, в XVI веке. Еще более поздним является тот необычайно вытянутый тип главки, который мы видим на церкви Фомы Апостола и который едва ли может быть отнесен ранее, нежели к XVII веку. Такая же приблизительно главка поставлена и на приделе Петра и Павла у церкви Николая Чудотворца подле Зверина монастыря. Мы не останавливаемся на целом ряде других типов, о которых будет идти речь в отделах деревянного церковного зодчества, а также при описании зодчества московско-ярославского, как опускаем и те вычурные формы, которые появились в XVIII и XIX веках и исказили не одну из древних новгородских глав. Ограничиваясь только приведенными, наиболее характерными типами, которых не коснулась порча совсем недавнего времени, мы должны сделать оговорку, что без тщательного исследования древности самых стропил всех этих глав невозможны безусловно точные заключения о времени возникновения той или другой формы. Если глава Николо-Липненской церкви появилась вместе с окончание храма в 1292 году, то это дает повод думать, что в то время форма ее была более или менее обычной в Новгороде. Между тем трудно допустить, чтобы такая явно архаическая форма была придана ей при какой-либо позднейшей переделке, и поэтому сомневаться в ее современности с сооружением церкви нет оснований. Но раз тип николо-липненской главы был еще в ходу в самом конце XIII века, то естественно думать, что как удлиненные главы св. Софии, так и округлые Юрьева монастыря появились либо незадолго до того, либо вскоре после нее, в начале XIV века. Летописи отмечают пять пожаров, во время которых "святая София огоре"², и после таких пожаров всегда возможны были переделки глав. Основная форма средней главы ее с большим вероятием может быть отнесена к 1261 году, когда "Владыка Далъмат поби святую Софию всю свиньцом, и устрои себе в память в веки"³. В другом списке летописец, упоминая о том же событии, прибавляет: "и дай Бог сему спасенная молитва и отпущение грехов"⁴. В этих летописных прибавках едва ли можно видеть простое украшение речи, и гораздо естественнее предположить, что новая кровля храма, а вместе с ней и новое покрытие глав произвели на новгородцев настолько глубокое впечатление, что нашли свое выражение в летописи. Весьма вероятно, что тогда именно была создана основная концепция куполов св. Софии, и форма полатного купола была, быть может, тождественна с главным, и лишь после пожара 1394 года, когда "у святей Софии маковица огорела полатная"⁵, ее силуэт принял нынешний свой облик. Остальные четыре главы, видимо, возникли еще несколько позже.

Кресты новгородских храмов были обыкновенно деревянные, обитые жестью или железные⁶. Более сложные формы появляются только позже и начиная с XVI и XVII веков они принимают очень затейливый и часто чрезвычайно нарядный вид, выработавшийся, однако, уже не в Новгороде, а перенесенный сюда из Москвы.

Когда в Новгороде завелись свои местные мастера, то вполне естественно, что на первых порах они вынуждены были избегать всех тех технических трудностей, с которыми так легко справлялись их греческие учителя, и поневоле начали по возможности упрощать все наследованные от них приемы. Раньше всего это отразилось на кладке стен. Строгая система византийской кладки, состоявшая в чередовании рядов камня и кирпича, сменяется более упрощенной, смешанной кладкой. Последняя отличалась тем, что плитняк уже не обтесывался, а клали его в вперемежку  с простым булыжником, а местами и кирпичом. Таким образом складывались две стенки, причем все пространство между ними заливалось известью, растворенной со щебнем из обломков того же камня. Это кладка, известная под именем "полубутовой", была небезопасна при возведении более или менее массивных стен на мелких фундаментах, и, чтобы предохранить их от неминуемого падения, стройка производилась "в коробку", т.е. стены обкладывали с обеих сторон досками, которые отнимали только после окончательной просушки⁷. Самая известь готовилась превосходно и отличалась необыкновенной клейкостью, что вместе с чрезвычайной толщиной стен, арок и свода, дающая те живые линии и глади, которые так чаруют современный глаз. Связи были деревянные, и в некоторых церквах их еще до сих пор можно наблюдать. Кирпич употреблялся в это время почти исключительно для наружных украшений стен и изготовлялся неравной величины, то шире, то уже, то короче, смотря по тому, для чего он предназначался.

Вместе с упрощением строительной техники упрощается постепенно и самый план храма, из которого удаляется все, что его усложняет и что не является безусловно необходимым. Сначала очень ясно выделяются три восточных полукружия, но позже, вследствие упорного стремления создать менее холодный, более уютный и тесный тип храма, эти полукружия начинают все продвигаться к основному кубу, пока два боковых не отбрасываются окончательно. Алтарь только в самой восточной своей части, только горним местом выдается из восточной стены церкви, а главная его часть занимает уже восточное отделение самого куба вплоть до двух ближайших столбов купола, к которым прикрепляется иконостас. В это же время во всех церквах устраиваются "полати", первоначально на сводах, соединяющих два западных столба со стенами, а позже на дубовых бревенчатых настилах.

Но самая существенная перемена была внесена в новгородский храм вместе с созданием фронтонного типа кровли. Трудно сказать точно, когда появился этот тип, как не легко объяснить с безусловной определенностью, как и откуда он возник, но наиболее вероятное объяснение его происхождения могут дать формы, выработанные деревянным зодчеством Севера. Покрытие таких церквей, как Феодора Стратилата, Спаса Преображения на Торговой стороне или Петра и Павла на Софийской представляет, в сущности, не что иное, как две обыкновенные двускатные крыши крестьянской избы, которые поставлены так, что пересекают одна другую.  Над местом их пересечения возвышается верх храма в виде барабана с куполом, увенчанным главой. Благодаря такой системе покрытия церковь получила со всех четырех сторон по довольно высокому фронтону, очень напоминающему лоб или так называемый щипец избы. Возможно, что одновременно тут сказалось и влияние романских форм Германии, с которой Новгород имел деятельные сношения. Восточные части многих немецких церквей XII века имеют три фронтона и в месте соединения четырех крыш у них возвышается высокая башня. Этот архитектурный тип напоминает приемы новгородских четырехфронтонных или так называемых восьмискатных церквей. Такова церковь Годегарда в Гильдесгейме и соборы в Майнце и Вормсе, но особенно близка к новгородским небольшая часовня в Мургардте. Могло быть и так, что фронтонный тип выработался в обеих странах совершенно самостоятельно и как в Германии, так и в России решающее значение имело перенесение формы светской архитектуры на храм и влияние деревянных конструкций на камень.

Что касается церковных фасадов, то едва ли можно сомневаться в том, что в древнейшую эпоху каждая из четырех сторон церкви представляла собой стену, разбитую вертикальными лопатками на несколько частей. Эти лопатки, выделявшиеся из стены на 5 – 6 вершков в виде плоских пилястровидных выступов, отвечали на фасаде внутренним столбом церкви и в малых, четырехстолпных церквах на каждой наружной стене было посередине по две лопатки. К ним присоединялись еще две крайних, выступавших на ребре стены. Все четыре лопатки соединялись вверху полуциркульными арками, которые выводились по так называемым "кружалам". Таким образом, каждая сторона церкви имела по три арки, причем под восточными находились алтарные полукружия. В Новгороде нет ни одного храма, который сохранил бы в целости свое первоначальное арочное покрытие, но недавние исследования, предшествовавшие реставрациям Софийского собора и Спаса-Нередицы, не оставляют сомнения в том, что они имели на всех фасадах арки, и эти замечательные памятники были возобновлены в таком именно направлении. Этого типа храмы сохранились почти полностью во Владимиро-Суздальской земле. Когда появились первые фронтонные церкви, то привычка к древним аркам или так называемым "закомарам" дала себя знать и здесь, несмотря на то, что надобности в них уже не было. По мнению Забелина, "первоначальная идея о трех закруглениях стен в их вершине сохранилась и в этой трехугольной обделке каждой стены. Лицо стены и здесь также делилось на три доли пилястрами-лопатками, но верхние закругления, находясь под двумя косыми линиями стенного угла – фронтона, сами собою должны были получить иную форму и разверстались соответственно этим косым линиям кровельного ската, причем среднее кружало разбилось на три доли, а боковые обделались как половины среднего"⁸. Так постепенно выработалась разбивка фасада, обычная для новгородских церквей восьмискатного типа.