Восточные Отцы IV века. Григорий Нисский

VI. Судьба человека

Судьба человечества определяется Божественным предназначением и свободным избранием воли. Человек создан свободным и ему поставлена динамическая задача. Эта задача не была решена. Напряжение воли ослабело, инерция природы превозмогла над стремлением к Богу. Это вызвало распад человеческого существа и разлад во всем мире. Вселенная перестала быть зерцалом Божественных красот, ибо вписанный в мир образ Божий помутился. Так вошло в мир зло. Зло - из несущих, и не имеет для себя основания в Божественной воле. И потому, есть несущее, - "само по себе не существует, но - чрез лишение добра..." Как говорит Григорий, "зло есть название того, что вне мысли о добре..." Именно как "несущее", зло прежде всего противоположно сущему Благу, - тому в мире, что имеет свое основание в творческой воле Божией. Однако, - говорит Григорий, - "парадоксальным образом зло в самом небытии имеет свое бытие..." Зло не есть призрак, хотя и имеет лишительную природу, - есть лишение, недостаток добра... "Вне свободного произволения нет никакого самобытного зла", вся реальность зла в превратном произволении. Это - трава несеянная, лишенная корней... И, однако, зло реально, хотя и неустойчиво, "не имеет ипостаси..." Это некая тень, появляющаяся по удалении луча. Из этого св. Григорий заключает к последнему упразднению зла, которое как нарост и кора должно спасть с доброго и добротного естества. Но это упразднение зла не есть в его глазах рассеяние призрака, это есть трудное изживание злой действительности. Этим определяется содержание исторического процесса. В этих взглядах Григорий близок скорее к Оригену, нежели к Платону, у которого он берет только слова.

Источник зла - в изломе воли, - в том, "что переменчивость естества поползнулась у человека в противоположную сторону". Этот поворот воли противен естеству и потому его повреждает, разрушает. "Отпадение от истинно Сущего", говорит Григорий, - "есть порча и разрушение существующего..." Но как возможен этот поворот воли от сущего к несущему? Как может воздействовать на волю и мотивировать ее то, чего не было и чего нет? Разгадка этой тайны первого греха и отпадения - в том, что первому человеку была поставлена динамическая задача. Врождено человеческому естеству стремление к добру, но не различение добра; и опознание блага есть для человека задача. Что именно есть добро и благо, - это надлежало узнать. И смысл падения - в обмане: обманутый внешней личиной, "ошибившись в пожелании истинного добра", человек принял "призрак хорошего" за истинное благо, по безрассудству признал прекрасным то, что веселит чувства. Это - обман суждения, суждение по несоответственному мерилу... "Ибо ложь есть какое-то рождающееся в уме представление о несущем, будто бы существует то, чего нет, - а истина есть несомненное понятие о Сущем..." - Человек не только обманулся, но был обманут, - обманут из зависти... Некий высший ангел оскорбился созданием человека по образу Божию... Таков второй корень зла и греха, - в мире ангельском. И соблазнившийся ангел, как некий камень разорвав естественные связи с добром, собственною тяжестью катится по скату. Он вводит человека в обман, - "коварно приступает к человеку с обманом, убеждая самому себе нанести смерть и стать самоубийцею..." Змий прельщает Еву "призраком добра", чувственным удовольствием, "что прекрасно для взора и приятно для вкуса". Трудно сказать, как понимал св. Григорий запретное древо, реалистически или иносказательно; но ясно, в чем видел он смысл райского запрета: "повелено было прародителям вместе с познанием добра не приобретать и познания о том, что противоположно ему, но удаляясь от того, что является вместе и добрым и злым, наслаждаться чистым благом, не смешанным и не причастным зла..." Зло по природе своей двойственно, обманчиво, - яд, смешанный с медом. И древо познания добра и зла так названо потому что "оно произращало некий слитый и смешанный плод, срастворенный из противоположных качеств..." Познание добра и зла означает не различение, но влечение, - влечение к смутному, ко злу в обличие добра. Плод запрещенного древа не есть ни отрешенное зло (ибо цвел красотою), но и не чистое добро (потому что сокрывал в себе зло), - это смесь того и другого. Иначе сказать - двусмысленность... Чувственный соблазн родился в человеке из низшей сферы души, из ее вожделевательной силы, отвлекшейся к вещественному и при том ускользнувший от сдержки ума, - ум тем самым утрачивает свою царственную власть. И нарушается запрет. Это значит, что грех есть еще и преслушание воли, т. е. зло имеет не только объективный, но и этический смысл. Не чувственное, как таковое, но влечение к чувственному, "страсть удовольствия", "вещественное и страстное расположение" есть грех и зло, корень и начало греха и греховности. Ум подобно зеркалу, обращенному в противоположную сторону, "оставляет неизображенными светлые черты добра, отражает же в себе безобразие вещества". Впрочем, вещество оказывается безобразным именно через обособление от высшего... - Через грехопадение человек подпадает законам вещественного мира, становится смертным, тленным, умирает. Смерть, умирание, смена форм и поколений, рождение и возрастание, - все это изначально и естественно в природном мире, и в природе не есть ни порочность, ни болезнь. Смерть противоестественна, и потому болезненна, только в человеке; впрочем, по мнению св. Григория, и для человека, она есть в то же время и некое благодетельное врачевание, путь к воскресению и очищению. Потому исцеление греховной порчи совершится в воскресении, которое есть вместе с тем восстановление первозданной нетленности.

Это восстановление, исцеление и обращение человека невозможно, неисполнимо естественными силами. Есть необратимость в зле, инерция ложного движения. Для спасения требуется и необходимо новотворческое действие Божие. Правда, св. Григорий допускает некое самоисчерпание зла, невозможность для зла быть нескончаемым, бесконечным, беспредельным, - ибо это есть свойства бытия, предполагающие причастность Сущему, причастность благу. Он хочет сказать, что только для стремления к добру есть бесконечная среда, делающая возможным бесконечное движение. Ибо предел недоступен. В противоположном же направлении нет бесконечного протяжения. "Так как порок не простирается в беспредельность, но ограничен необходимыми пределами, говорит Григорий, то по сему самому за пределами зла следует преемство добра..." Это рассуждение связано с мнением св. Григория об исчерпывающей полноте грядущего восстановления, о невозможности последнего упорства во зле, устойчивости зла. Однако, при этом Григорий уже предполагает пришествие Христово, явление Искупителя, предполагает искупление совершившимся, и как раз не может допустить ограничения в объеме этого искупительного действия. Помимо Богоявления во Христе он не говорит о самоисчерпании зла. Напротив, в Воплощении Слова он видит единственный выход из "черного и мрачного моря человеческой жизни". В искупительном деле Христа он, подобно св. Афанасию видит прежде всего возвращение жизни, победу над смертью и смертностью. Это невозможно иначе, как чрез соединение Божественной жизни с составом человеческим, - жизни свойственно истребление смерти... "Присноживущий принимает на себя телесное рождение, не в жизни имея нужду, но нас возвращая от смерти к жизни... и собственным телом Своим дает естеству начало воскресения, силою Своей совоставив целого человека", т. е. все человеческое естество... Св. Григорий предлагает и другое обоснование необходимости Божественного вмешательства в мир человеческих зол, вслед за Оригеном говорит о выкупе диаволу, точнее о выкупе у диавола. Человек согрешил добровольно, - постольку диавол справедливо властвует над ним, как отдавшимся ему в рабство. Потому, с одной стороны, неполезно и несправедливо насильственное врачевание", - это значило бы нанести естеству (нашему) ущерб в величайшем из благ", в свободе... Это было бы "лишением Богоподобной чести". С другой стороны, было несправедливо употребить насилие и полновластие против диавола, приобретшего падшего человека в рабство... Отсюда единственный способ освобождения, - выкуп по договору... Очевидно, что лукавый демон не обменял бы лучшего на худшее. Во Христе он привлечен и как бы очарован (а не устрашен) необычайностью жизни и чудесами. Он спрашивает цену и получает в надежде, что "если чрез смерть он овладеет плотью, то овладеет и всею находящейся в ней силой". Расчет обманщика был обманут, - "проглотив приманку плоти, пронзается удою Божества..." В этой неудачной "юридической" теории св. Григорий следует Оригену и даже сгущает краски. Не говоря уже о том, что она плохо согласуется с основным строем богословской системы Григория, она внутренне противоречива. Основная мысль, что только Бог может справедливо избавить человека от греха оборачивается выводом об обмане; и Григорий доказывает, что обманщика только обманывать и подобает, - "так и здесь по закону справедливости обманщик воспринимает то, чему семена вложил по собственному произволению, и обманувший человека приманкой удовольствия и сам обманывается человеческим видом". Григорий впадает здесь в неуместный и недоказательный антропопатизм. Нужно припомнить, что эту теорию со всею резкостью опровергал св. Григорий Богослов. - Во всяком случае основная цель воплощения Слова есть "воскресение и обожение человека". Он "вступил в единение с нашим (естеством), чтобы оно чрез соединение с Божеством стало Божественным, изъято было от смерти, избавлено от мучительства сопротивника..." Это язык Афанасия и Иринея.

Св. Григорий предчувствует; "домостроительство Бога Слова по человечеству" и иудей и эллин равно найдут "невероятным и неприличным". Иудейский и эллинский соблазны повторяются в христианских ересях, - в арианстве и аполлинаризме. Учение о Богочеловеческом единстве св. Григорий и раскрывает в противоположность этим ересям и под сотериологическим углом зрения. "Ибо одному только давшему жизнь в начале возможно и вместе с тем прилично было бы и воззвать жизнь погибающую". И вместе с тем, "что было бы за исправление нашей природы, если бы... Божество восприняло в единение с Собою какое-либо иное небесное существо..." Так от реальности искупления надлежит заключать о двояком единосущии Христа, во "единстве ипостаси" Богочеловека. Выражения "две природы" Григорий видимо избегает и даже выражается так: "двоякое познаем во Христе, - Божеское и человеческое, по естеству - Божеское, а по домостроительству - человеческое". Образ соединения естеств, конечно, остается для нас непостижимым, отчасти его уясняет сопребывание души с телом. В полемике с аполлинаризмом св. Григорий с большой полнотой излагает учение о человечестве Спасителя. И, прежде всего, подчеркивает полноту воспринятого человечества. "Никто из христиан не говорит, что соединившийся с Богом человек был половинный, но во всей целости вступил в соединение с Божескою силою..." Ведь "нельзя назвать человеком того, у кого не достает чего-либо такого, без чего не полна его природа..." Это бесспорно под сотериологическим углом зрения. Господь пришел и воплотился ради спасения, - "погибало же не тело, но гиб всецелый человек, срастворенный душею; если надлежит сказать слово справедливое, то прежде тела гибла душа..." Господь приходит спасти погибшую овцу, - "и находит погибшее, и восприемлет на собственные рамена целую овцу, а не одну только кожу овцы", ибо "не в части овцы последовало заблуждение, но вся совратилась, - и возвращает ее всю". Моющие одежду никогда так не поступают, приводит Григорий другое сравнение, - чтобы одни пятна оставить, а другие свести, но всю ткань с одного конца до другого очищают от загрязнения, чтобы одежда стала одинаковой цены, во всех частях своих от мытья получив равную чистоту. "Так, поелику жизнь человеческая осквернена грехом в начале и в конце и во всех средних частях, омывающая сила должна была коснуться всего и не делать так, чтобы одно уврачевано было очищением, а другое оставлено без уврачевания..." Нужно припомнить, что для Григория "человек" есть имя естества... Св. Григорий подчеркивает целостность человеческого состава: "Тело без души есть мертвец, а душа без разума есть скот..." В частности Григорий (снова против аполлинаристов) подчеркивает тождественность плоти Христа "с остальным человечеством", - "ибо мы знаем, из чего было составлено тело Его, когда по человечески жил Он между людьми". Телесное домостроительство смущает многих, замечает Григорий - "человеческое рождение, возрастание от младенчества до совершеннолетия, вкушение, питие, утомление, сон, печаль, слезы, оклеветание, судилище, крест, смерть, положение во гроб, - все сие, входя в таинство, ослабляет как то веру людей низкого рода мыслей". И в ответе он развивает апологию человеческой природы. Во всем перечисленном нет ничего порочного, - постыдны только порочные страсти... "Бог же рождается, - говорит Григорий, - не в пороке каком, но в естестве человеческом", а в составе человеческом нет ничего противного добродетели. В самом рождении нет ничего нечистого. Нечисто сластолюбие и вожделение, а не рождение человека в мир. И "что же неприличного содержит в себе наше таинство, когда Бог вступил в единение с человеческой жизнью посредством того, чем естество борется со смертью", замечает Григорий. Не воспринята Господом только страсть, - в узком смысле этого слова. Григорий так подробно и часто говорит о телесности Спасителя в обличение учения аполлинаристов о "небесной плоти Христа", которым они старались обойти соблазн воплощения, - напрасно и неудачно старались, ибо все тварное равно бесконечно удалено от Творца, а обожествление плоти неприлично для Божества.

Человечество Спасителя, во-первых, развивается по первозданной норме естества. Во-вторых, - обожествляется в соединении с Богом. Это и есть спасение естества, - спасение, оживотворение и восстановление в начатке. По выражению Григория, Бог Слово затем и "сделался плотью по человеколюбию... и принял на Себя все наше естество, - чтобы чрез срастворение с Божеским обожествилось человеческое, и начатком оным освятился вместе весь состав нашего естества". Соединенное с Божеством человеческое естество подъемлется на равную высоту; и возносится именно то, что подъемлется из уничиженности. "И все вообще, что ни есть в естестве нашем немощного и тленного, срастворившись с Божеством, соделалось тем, что есть Божество". Вслед за Оригеном Григорий резко различает два фазиса в развитии или обожении человеческого естества во Христе. Первый - до воскресения, - время врачевания и врачевания послушанием. Смерть, вошедшая чрез преслушание первого человека, изгоняется "послушанием второго человека", говорит он. "Истинный Врач" освобождает от болезни одержимых недугом за то что отступили от Божьей воли, - "единением с Божьей волей". Вместе с тем Божество врачует и тело и душу. "По соединении Божества с каждою из частей человека, - говорит Григорий, - в обоих явились признаки всепревосходящего естества. Ибо тело обнаруживало (находящееся в нем) Божество, совершая исцеления чрез прикосновение, а душа показывала Божественную силу могущественною силою". Однако предстояло еще страдание и смерть, крестное жертвоприношение, когда Спаситель "в неизреченном и невиданном людьми священнодействии Самого Себя принес в жертву и в приношение за нас, будучи вместе и священником и агнец Божиим, взъемлющим грех мира..." Это значит, что немощь плоти не была еще оживотворена Божеством. И в Гефсиманском молении сказывается "немощь, одинаковая с человеческой". Впрочем, Григорий вслед за Оригеном объясняет: "смиренные речения, выражающие человеческий страх и состояние страха, Господь усвояет себе, чтобы показать, что Он имел истинно нашу природу, чрез приобщение к немощам заверяя действительность своего человеческого естества". Григорий подчеркивает особенность смерти Спасителя. Смерть вообще есть разлучение души и тела, причем, потерявши в душе свою "жизненную силу", тело разлагается. Смерть Спасителя есть действительная смерть, - душа и тело разделились. Однако, "Соединивши в Себе то и другое, т. е. душу и тело, не отделяется ни от той, ни от другой". И в этом начало воскресения. Ибо и душа, и тело остаются в общении с Божеством, т. е. с Жизнью. В самой смерти обоженное тело Спасителя остается нетленным, и чрез нетление тела уничтожается смертность. Душа же входит в рай и вселяется в дланях Отчих... Воссоединение души и тела становится необходимым "Ибо единством Божеского естества, равно присущего и в теле и в душе, разрозненное снова соединяется вместе. И таким образом смерть происходит от разъединения соединенного, воскресение же от соединения разделенного..." И это было воскресением всего естества. Господь дает человеческому естеству "силу (или возможность) воскресения. Господь сошел во ад, в "сие велеречивое сердце земли", - "чтобы уничтожить там великий во зле ум и просветить тьму, чтобы смертное было поглощено жизнью, а зло обратилось в ничтожество..." В тридневие смерти Господь уничтожает "все скопление зла, собиравшееся от устроения мира", уничтожает не в борьбе, но одним нисхождением своим, - "одно простое и непостижимое пришествие Жизни и присутствие Света для сидящих во тьме и сени смертной произвело полное уничтожение и исчезновение смерти и тьмы". Так смерть Господа оказалась воскресением и совоскресением всего человеческого естества. Начинается второй фазис Богочеловеческой жизни, - окончательное обожение и прославление человеческого естества. "Явившая в себе Бога плоть после того, как чрез нее исполнилось великое таинство смерти, чрез растворение претворяется в высшее и божественное, соделавшись Христом и Господом, преложившись и изменившись в то, чем был Явившийся в сей плоти". Человек становится превыше всякого имени, что свойственно Божеству (Ср. Фил. 2:10). "Тленное естество чрез срастворение с Божественным, претворившись в преобладающее, соделалось причастным силы Божества, подобно тому, как капля уксуса, смешанная с морем, при чем естественное качество этой жидкости уже не сохраняется в беспредельности пребывающего вещества..." Так совершилось спасение: "пришло царство жизни и разрушилась держава смерти, - явилось новое рождение, другая жизнь, претворение самой природы нашей". В своем воскресении Христос "совоскресил все лежащее", разрешил узы и болезни смерти, чтобы проложить нам "путь к рождению чрез воскресение", путь "к возрождению от смерти". В этом смысле Христос есть Путь, Воскресение и Жизнь. Так Бог творит новое небо и новую землю. "Ибо устроение Церкви есть мироздание".
В смерти и воскресении Спасителя человек действительно участвует не по кровному сродству и единосущию, но чрез веру. "Пакибытие свершается двояко" - крещением и воскресением.

Крещение есть новое рождение, "не растлением начинающееся, и не истлением оканчивающееся, но вводящее рожденного в жизнь бессмертную". Крещение есть начинающееся воскресение, выход из "лабиринта" этой жизни, - "лабиринтом же называю иносказательно безысходную стражу смерти, в которой заключен жалкий род человеческий". Символика крещения указывает на "тридневную мертвость и оживление во Христе", - "подражание смерти", "подражание тридневной благодати воскресения..." В смерти разъединяемое очищается от порока, чтобы в воскресении воссоединиться в чистоте. Так и в крещальном "подражании смерти", "в образе умерщвления, представляемом посредством воды", как стихии наиболее близкой к земле, которая есть собственное и естественное место для всего умершего, - Божественною силою, "изволением Божьим и наитием Духа, таинственно нисходящего для нашего освобождения", производится, "правда, не совершенное уничтожение, но некоторое пресечение непрерывности зла..." Здесь полагаются "начала и причины" того, что исполнится в "великом воскресении", - "начало восстановления в состояние блаженное, божественное и далекое от всяких печалей". Вода заменяет огонь,- "омытые таинственной водою от скверны зла не имеют нужды в ином роде очищения. А не освященные сим очищением, по необходимости очищаются огнем..." Видимое не меняется, - старец не становится отроком, и морщины не разглаживаются. Но обновляется внутреннее, - "запятнанное грехом и состарившееся в злых навыках царскою благодатью возвращается к невинности младенца", "восстанавливается та первоначальная красота, которую запечатлел в нас при создании Бог, этот величайший художник". От крещаемого требуется вера и покаяние, т. е. отвращение от порока, поворот воли. Вера свободна, - "одних неодушевленных и бессловесных можно чужою волею приводить к чему угодно..." Благодать призывает, но произволение должно отозваться. И крещальная благодать должна быть усвоена и претворена волей: признаки новорожденного человека "состоят в наклонности к лучшему" - в "свободных движениях души", движущейся по новому пути. Ветхий человек исчезает только в делах правды... Крещальная благодать свидетельствует о помиловании, но не о добродетели прощенных... "Приявший баню пакибытия подобен молодому воину, только что внесенному в воинские списки, но еще ничего не выказавшему ни воинственного, ни мужественного..." От него ждут подвигов. И только за подвиги подобает воздаяние и награда, - блаженство. "Вера требует сопутствуя сестры своей, - доброй жизни..." Крещение есть рождение в сыновство Богу; и в рожденных должно раскрываться подобие Родителю, "родство должно быть оправдано жизнью..." "Если же кто не оправдывает отеческое благородство делами, то это дурной признак, - он незаконнорожденный, подкидыш..." Св. Григорий дерзает сказать, что для тех, чья жизнь после тайнодействия сходна с жизнью до таинства, чья душа не свергла с себя страстных нечистот, - "вода остается водою, потому что в рождаемом ни мало не оказывается дара святого Духа, ибо Христос, соединивший Собою с Богом человека, соединяет только то, что достойно соединения с Богом". Новая жизнь должна раскрыться и раскрыться в свободном творчестве: "в обновленном рождении мера и краса души, даруемые благодатью, зависят от нашего желания, ибо, - насколько простираем мы подвиги благочестивой жизни, настолько же простирается и величие души". Благодать одействотворяется в свободе и сама свободу одействотворяет, - здесь нет противоборства, но синергизм...

Путь подвига определяется призванием к сыновству, - "предписав в молитве говорить, что Бог есть Отец наш, не иное что повелевает Господь, как боголепною жизнью уподобляться небесному Отцу". В этом смысле можно сказать, "христианство есть подражание Божьей природе..." Начало подвига - в любви к Богу; и любовь изливается в молитве: "кто пламенеет любовью, тот никогда не находит насыщения в молитве, но всегда сгорает желанием блага..." Заповедь уподобления и "подражания" не превышает смирения и меры нашего естества, ибо первое устроение человека было именно по подражанию подобию Божию... Однако, актуальное Богоуподобление возможно только для человека обновленного, в котором очищен и восстановлен образ, и при том только через Христа, в котором и совершилось это обновление. Вместе с тем, это - процесс бесконечный, "ибо есть подражание или сообразование бесконечному". Путь восхождения можно определять с разных сторон. Во-первых, - это победа над плотским и чувственным, освобождение "от всякого чувственного и неразумного движения", восстановление царственного господства ума, этого "кормчего души..." "Не иначе можно возвыситься до Бога, как только всегда взирая горняя и имея непрекращающееся вожделение высшего". Эта победа есть бесстрастие, и говорит Григорий, - "бесстрастие служит началом и основанием добродетельной жизни". Нужно подчеркнуть, по мысли св. Григория, - бесстрастие есть путь средний и "срединность есть свойство добродетели"; это - по Аристотелю. Добродетель должна быть соразмерною и благовременной. Путь добродетели вьется как узкая тропинка над склонами двух бездн. Душа должна побеждать чувственные пристрастия, но в борьбе с ними не должна впадать в чрезмерность, - слишком настойчивое "наблюдение за телом" отвлекает душу от лучшего, вовлекает ее "в круг мелочных забот и попечений"; и увлеченные борьбою люди "уже не в состоянии возноситься умом и созерцать горнее, будучи погружены в заботу о том, чтобы удручать и сокрушать свою плоть". Подлинная задача воздержания - не в том, чтобы удручать тело, но чтобы обращать его на служение душе. Ни робость, ни дерзость не суть добродетели, но среднее меж ними мужество. Ни хитрость, ни простота, - но мудрость. Ни чувственность, ни гнушение, - но целомудрие. И даже благочестие есть среднее между суеверием и безбожием. Струна должна быть натянута в меру, иначе не будет издавать чистого и хорошего звука.

Св. Григорий предпочитал девство и воспевал его чистоту, но не гнушался и браком. И при том подчеркивал, что главное не в физическом девстве, но в "благочестивом образе жизни", который равно обязателен для всех, и при отсутствии которого и самое девство оказывается как бы "серьгою в носу свиньи..." "Ни на каком основании нельзя отвергать требования природы и осуждать почетное, как бесчестное", говорит он. И резко осуждает брезгливых энкратитов, - "наученные демонами, они на сердцах своих выжигают некоторые знаки, гнушаясь творениями Божьими, как нечистыми..." Задача подвига не в умерщвлении тела но в умерщвлении страстей и греха, в подчинении тела закону разума, в умиротворении души и тела, - в том, чтобы "междоусобный мятеж естества в самом себе приводить в мирное согласие". Добродетельная жизнь есть собирание и упрощение души, - простоту Григорий разумеет не в смысле бескачественности, но в смысле целостности. В победе над развлекающими и разлагающими страстями человек "делается чуждым сложения из двойственного, в точности возвращается во благо, становясь простым, неописуемым, и как бы подлинно единым, так что в нем одно и то же есть видимое с тайным, и сокровенное с видимым..." Эта цельность выражается в любви, особенно в любви всепрощающей и милостивой. Кого и за что Господь обещает ублажить на общем суде? "Ни за то что облеклись одеждою нетления, ни за то, что омыли грехи свои, - но за то, что совершали дела любви. И тотчас же следует список напитанных, напоенных, одетых..." Яко же и мы оставляем должником нашим, - это верх добродетели, уже за пределами естества... Ибо прощать свойственно единому Богу, и кто прощает, тот, "по-видимому, и сам делается вторым Богом". В милости сказывается сознание общности, сознание общих долгов и грехов человеческого естества, преодоление самолюбия и обособления... Все созданы по образу Божию, все носят на себе образ Спасителя нашего и о всех благоволит Бог. Любовь к ближним неразделима с любовью к Богу. Одно не возможно без другого. И любовь есть некая внутренняя связь или срастворение с любимым. Эта связь осуществляется в Церкви, - в символике Песни Песней Церковь обозначается "подобием верви", "так что вся делается единой вервию и единой цепью..." Совершенная любовь изгоняет страх и страх претворяется в любовь, - "спасаемое оказывается тогда единицею по взаимном между собою соединении всех в сродстве с единым Благом". Это сродство с единым Благом, в единстве Святого Духа, и есть основание человеческого единства любви. Только в духоносной жизни человечество воссоединяется и единство личной жизни укрепляется единством жизни братской. - Вершина христианской жизни - в таинстве Евхаристии. И вместе с тем, это есть пища нетления, противоядие против смертоносной отравы, "целебная сила" - "вкусив разрушающего естество наше, по необходимости возымели мы нужду в том, что разрушаемое снова совокупляло бы в нетление..." Это противоядие есть то Тело, "которое оказалось сильнее смерти", воскресло и прославлено... Как возможно, что это единое тело, раздробляемое и разделяемое верующим, не разделяется и, напротив, разделенных воссоединяет, "в каждом из части делается целым, и само в себе так же пребывает целым?" Св. Григорий отвечает сравнением с пищей, из которой составляется и естественное тело. "Слово Божие, - продолжает Григорий, - вступило в единение с естеством человеческим, и быв в нашем теле, не иной какой новый состав устроило естеству человеческому, но обыкновенными и приличными средствами продолжало существование Тела своего, снедью и питием поддерживая его ипостась... И иное тело в действительности было хлеб, освещалось обитанием Слова... Посему, от чего хлеб в оном Теле претворившись, приял Божественную силу, оттого же самого равно бывает и ныне. Ибо то благодать Слова святым делала тело, которого состав был из хлеба и которое само некоторым образом было хлеб. И здесь так же хлеб, по слову Апостола, освящается словом Божьим и молитвою (1 Тим. 4:5), не ядением и питием входя в Тело Слова, но прямо претворяясь в Тело Слова". Богоприемная плоть Бога Слова приемлет новые частицы "в состав свой", и чрез них "сообщает себя всем уверовавшим, срастворяясь с телами их, чтобы единением с бессмертным и человек соделался причастником нетления..." Так в таинстве Евхаристии осуществляется и воссоединение человечества - во Христе, и воскресение... Впрочем, только начаток воскресения. Только во всеобщем воскресении исполнится всецело совершенная Спасителем победа над тлением и смертью.