Святой Иоанн Златоуст и его враги

Б. Ни о чем св. Иоанн Златоуст не говорил так много и так часто, как о богатстве и бедности. Он рассматривает этот вопрос с различных сторон и по различным поводам. Поэтому высказанные им идеи составляют сложное целое, в котором нелегко разобраться. В
целях правильного понимания их необходимо прежде всего отметить основную точку зрения проповедника.

Имущественные отношения можно обсуждать с политической, социальной и моральной точки зрения. Соответственно различию этой последней получаются неодинаковые результаты, хотя их частичные совпадения не исключаются. В лице св. Иоанна Златоуста перед нами стоит проповедник религиозно-нравственного возрождения общества. По одному этому можно уже догадываться об общем характере его учения.

Как бы велики ни были совпадения между отдельными элементами этого учения и социалистическими теориями, в общем оно сохраняет свою своеобразность и движется как бы в совершенно иной плоскости.

Чтобы раздельнее изложить взгляды св. Отца на собственность, мы расположим их в следующем порядке:

а) имущественные отношения в конечном идеале,

б) рекомендуемые проповедником способы осуществления идеала в реальной действительности,

в) критика действительных имущественных отношений,

г) заботы святителя о развитии нравственного самосознания бедных.

а) В идеальном христианском обществе, по учению Златоуста, не должно быть никакого неравенства. Отличительная черта христианского общества — это любовь, которая связывает между собой всех его членов. Но "любви свойственно отвергать всякое неравенство, не знать преимущества и достоинства, но нисходить к низшему из всех". Отсюда истинных христиан не должны разделять жестокие слова "твое" и "мое", тем более что это не соответствует воле Божией, так ясно выраженной в создании мира. "У животных все общее — земля, источники, пастбища, горы и леса, и ни одно из них не имеет больше другого". У людей также общая природа, общая участь и многое, кроме природы и участи: общее небо, солнце, луна, воздух, море. Общие также и духовные блага: Тело и Кровь Господа, баня возрождения, обетование Царствия. "Поэтому, — заключает св. Отец свои слова, не безумно ли тем, которые имеют между собой столько общего — и природу, и благодать, и обетования, и законы, — быть пристрастными к богатству, не соблюдать в этом равенства, но превосходить свирепостью зверей".

б) Учение св. Иоанна Златоуста о способах осуществления идеала имущественного равенства в реальной действительности не отличается единством. Святитель высказывает две существенно различные теории и ставит их друг подле друга, не пытаясь примирить между собой. Одна из них является более радикальной, другая не затрагивает существенно сложившийся строй жизни. Можно догадываться, что сознание неосуществимости первой побуждало проповедника чаще, подробнее и настойчивее останавливаться на второй. Точкой отправления для той и другой служили известные церковные учреждения, предносившиеся уму проповедника и расширяемые им на все христианское общество. Первый рекомендуемый святителем способ разрешения имущественного вопроса — добровольный коммунизм, второй — индивидуальный, но для каждого обязательный отказ от части имущества в пользу бедных. Библейским основанием для проповеди коммунистического пользования имуществом святителю служил пример Иерусалимской Церкви апостольского времени.

Члены этой общины "изгнали из своей среды неравенство". Они продавали все свое имущество и сносили деньги к ногам апостолов, а те, как распорядители, распределяли эти богатства между всеми. Но опыт Иерусалимской Церкви, по мысли св. Иоанна Златоуста, можно повторить и в более крупных размерах. Описав единодушие верующих в Иерусалиме, он приглашал жителей столицы сделать подобный же опыт — принести Церкви все свои деньги, поля, имения, жилища, с тем чтобы эти средства были употреблены на удовлетворение общих нужд. Рассчитывая составить таким образом сумму в три миллиона литров золота, а также принимая во внимание выгоды общего хозяйства, он приходит к заключению, что все были бы с избытком удовлетворены, что, испробовав на деле и убедившись в благе общения имуществ, все охотно перешли бы к новому строю жизни, что это привлекло бы к вере во Христа всех язычников. Свою речь проповедник заканчивает словами полными надежды: "Послушайтесь меня, устроим дела таким порядком, и если Бог продлит жизни, то я уверен, что мы скоро будем вести такой образ жизни". Предлагая жителям столицы предоставить все свое имущество в распоряжение Церкви, которая из общего достояния выдавала бы всем на удовлетворение необходимых потребностей, Златоуст упоминает о монастыре. Экономическую жизнь большого города он предполагал организовать по типу монастырской. Он исходил не из отвлеченной идеи, а из того, что было уже осуществлено в церковной жизни, хотя и в малых размерах. Тем не менее в этих призывах к добровольному коммунизму во имя братской любви к ближнему было более благородной мечты, чем практического расчета. Между порядками, принятыми в тогдашних монастырях, и тем, что рекомендовал Златоуст жителям столицы, была одна существенная разница: в монастырях был принят не только коммунизм потребления, но, как его необходимое дополнение, и коммунизм труда. Поскольку община, устроившаяся на коммунистических началах, не пользуется притоком средств извне, она необходимо должна требовать от своих членов обязательного труда и участия в производстве необходимого для жизни. Возможность же социализации труда в крупных масштабах — в городах и государствах — стояла вне кругозора того времени. Поэтому, говоря об общении имуществ в Иерусалиме и о желательности перехода к нему в Константинополе, проповедник христианской любви и милостыни не связывает этот переворот с идеей совместного труда и не решает вопроса, откуда будут пополняться средства общины. Ближе подходит он к основной проблеме современных социалистических теорий в другом месте, где говорит о городе богатых и городе бедных. Город, населенный бедными ремесленниками, не знающими, что такое золото и драгоценные камни, но имеющими мозолистые, привычные к труду руки, может существовать, производя для себя все необходимое; город же богатых, не умеющих и не желающих трудиться, должен или пригласить ремесленников, или отказаться от праздности, или погибнуть. Но это сравнение двух воображаемых городов сделано проповедником только для того, чтобы показать бессилие богачей и невозможность для них обходиться без бедных. Общность же и обязательность труда не связывается в сознании Златоуста с общением имуществ, как условие последнего. Вследствие этого он ясно видел невозможность осуществления коммунистического устройства общества и обычно свой идеал имущественного уравнения выражал в другой форме, обращаясь с ним не к обществу, а к индивидуальной совести.

Неравенство состояний необходимо, потому что именно на нем держится весь порядок жизни. Нужда есть изобретательница всех искусств. "Уничтожь бедность, и тогда не будет ни корабельщика, ни кормчего, ни земледельца, ни домостроителя, ни кузнеца, ни кожевника, ни хлебопекаря и никого из подобных ремесленников, а без них у нас все расстроится. Теперь бедность служит для них лучшей учительницей, как бы сидя при каждом из них и даже против воли побуждая к работе".

Чтобы сохранить побуждение к труду, Бог вверяет все материальные блага, принадлежащие в собственном смысле Ему, немногим лицам, богатым, на определенных условиях.

Прежде всего, богатый не должен смотреть на имущество как на свою личную собственность, с которой он может поступать по своему усмотрению. Он только казнохранитель Божий, которому вверено богатство не для того, чтобы тратить его на свои удовольствия, а для совершенно определенных целей. Отсюда богатство не всегда есть зло. Оно является благом при наличности двух условий. Во-первых, если оно действительно подается Богом, а не наживается путем хищения, несправедливости и присвоения чужого. Во-вторых, в том случае, если оно расходуется на нужды бедных.

Иногда богатство подается Богом. Таково было богатство Авраама и Иова. Златоуст признает имущество этих праведников богодарованным потому, что оно состояло главным образом из скота, размножение которого в условиях патриархальной жизни очень часто не зависит от владельца, а обусловлено стоящими вне его власти стихийными силами. Богатство вверяется Богом отдельному лицу для раздачи его бедным. "Как казнохранитель, получивший царские деньги, если не раздаст их кому приказано, а истратит на собственную прихоть, подвергается наказанию и гибели; так и богач есть как бы приемщик денег, следующих к раздаче бедным, получивший повеление разделить их нуждающимся из его сослужителей; посему если он истратит на себя сколько-нибудь сверх необходимой нужды, то подвергнется за грабеж жесточайшей ответственности, потому что имущество его принадлежит не ему собственно, но его сослужителям". Богатство — благо, если человек, умеренно пользуясь им, остальное раздает бедным на пропитание. Идеал богатого, который смотрит на имущество, находящееся в его руках, как на общее достояние, был осуществлен апостолами. Верующие, продавая свое имущество, сносили вырученные деньги к их ногам, но апостолы остались выше богатства. Далее, примером подобного же праведного отношения к богатству служит Иов и особенно Авраам. Последний отказывал себе во всякого рода излишествах. Его жилищем, несмотря на богатство, были не роскошные палаты, а куща у дуба. Он не ждал, пока бедный обратится к нему с просьбой о помощи, но, выходя из своего жилища, искал, "нет ли где странника, нет ли где нищего, чтобы помочь нищете и принять путника".

Во всем сказанном ранее предполагается, что богатый может употреблять часть своего имущества и на удовлетворение своих личных нужд. Несколько раз и прямо делаются оговорки в этом смысле. Богатый умеренно должен пользоваться удовольствиями имущественной обеспеченности, остальное же должен раздавать на пропитание бедным. Не на излишества, а на необходимое он может удерживать для себя из вверенного ему достояния. В связи с этой мыслью нужно отметить и тот факт, что Златоуст обыкновенно говорит не об имуществе, а о богатстве. Он отрицает не всякое вообще владение, а роскошь. "Что такое богатство, — спрашивает он в одном месте и тотчас отвечает: золото, серебро, драгоценные камни, шелковые, пурпуровые и золотые одежды". "Хотел бы я узнать, — говорит он в другом месте, — зачем люди так много заботятся о богатстве? Ведь Бог назначил природе меру и границы, чтобы мы не имели никакой необходимости искать богатства. Он повелел, например, одевать тело одной или двумя одеждами, а затем лишняя не нужна для защиты тела. Для чего же тысячи одежд — эта молеедина? Положена также и мера в принятии пищи, и употребленное выше этой меры необходимо вредит всякому живому существу; для чего же эти стада, пастбища и скопление мяса? Нам нужен только один кров, для чего же эти хоромы, эти многоценные жилища?"

Таков принципиальный взгляд Иоанна Златоуста на богатство. В основе этой теории лежит идеализированная церковная практика. Как исходной точкой для предложения жителям столицы передать все свое имущество на общие нужды служил тогдашний монастырь с его строгим коммунизмом, так прототипом праведного богача был епископ, распределяющий церковные имущества. Главное назначение церковного имущества состояло в помощи нуждающимся, поэтому на языке того времени оно называлось достоянием бедных, и такое словоупотребление не было фразой. Известная часть этого имущества шла на нужды богослужения; из него же получал на свое содержание клир. Это последнее обстоятельство нисколько, однако, не противоречило понятию о церковном достоянии как имуществе бедных, потому что клир сам был беден, добывал себе средства к жизни собственным трудом и получал пособие из церковных средств только на необходимое и только в том случае, если не мог снискивать пропитание собственными руками. Епископ тоже пользовался церковными доходами, но и от него требовалось, чтобы он жил в бедности и был умерен в пище и питии. Полновластный распорядитель церковных имуществ, он мог взять на свое личное содержание больше или меньше по своему усмотрению, но он должен был помнить, что все, обращенное им на собственные нужды, взято у бедных. А это, при отсутствии юридического контроля, создавало для человека с совестью страшную ответственность и могучее нравственное ограничение. Вот этот-то взгляд на епископа Златоуст и стремится распространить на всякого собственника вообще.

Теперь поставим вопрос, отрицал ли Златоуст богатство. Ясно, что на этот вопрос можно ответить и да и нет, и такой двойственный ответ допустим с двух различных точек зрения. Великий святитель не только не требовал насильственного отчуждения богатства, что противоречило бы всем его принципам, но не отрицал его принципиально и с нравственной точки зрения. Он постоянно повторяет, что борется не с богатством, а с дурным употреблением богатства. Однако допустимость богатства он обставляет такими ограничениями, которые равносильны самому отрицанию его. Если человек искренно станет считаться с этими ограничениями, то фактически он не в состоянии будет обогатиться, а если и получит в свои руки значительное состояние, то не в состоянии будет удержать его. Богатство хорошо, если оно нажито без нарушения интересов другого. Но трудно и вообразить такой способ обогащения. Богатство благо, когда оно расходуется на бедных. Но так как бедных много и все они страшно нуждаются, то при серьезной попытке помочь им богатство растает очень скоро. Та же двойственность получается при взгляде на предмет еще и с другой точки зрения. Решение вопроса о способах приобретения богатства и о границах допустимого пользования им вверяется совести самого богатого, но совесть растяжима. Для человека с покладистой совестью очень многие способы приобретения богатства могут казаться невинными и понятие необходимого может раздвигаться до очень широких границ. Напротив, для чуткой совести все способы обогащения покажутся чуждыми Евангелию, а понятие необходимого сузится до одной одежды и куска хлеба. Он станет рассуждать так, как рассуждает Василий Великий в беседе о богатом юноше: "Видно, что ты далек от заповеди любви и ложно засвидетельствовал о себе, что возлюбил ближнего, как самого себя. Ибо вот повелеваемое Господом вполне изобличает тебя, что нет в тебе истинной любви. Если б справедливо было утверждаемое тобой, что от юности сохранил ты заповеди любви и столько же воздавал каждому, сколько и себе, то откуда у тебя такое огромное состояние? Попечение о нуждающихся расточительно для богатства. Хотя каждый на необходимое содержание берет немного, однако же, так как все вместе получают часть из имения, то издерживают его на себя. Поэтому кто любит ближнего, как самого себя, тот не имеет у себя ничего излишнего перед ближним. Но ты оказываешься имеющим стяжания многа. Откуда же это у тебя? Не ясно ли из этого, что собственное удовольствие предпочитаешь ты облегчению участи многих?.. Если бы одевал ты нагого, если бы отдавал хлеб свой алчущему, если б дверь твоя отворена была всякому страннику, если б ты был отцом сирот, если б ты сострадал всякому немощному, то о каком имении стал бы ты скорбеть теперь?" Что действительно в существе подобных воззрений лежала неопределенность, что вся сумма этих понятий является слишком растяжимой, лучше всего показывает пример отношений к церковному имуществу тогдашних епископов. Григорий Богослов, Василий Великий, Иоанн Златоуст ограничивали свои потребности до последней степени, чтобы не пользоваться предназначенным для бедных, а Нектарий и Сисинний тратили эти деньги на роскошь и удобства жизни. Таким образом, при той постановке вопроса об имуществе, какая дана была Златоустом, его разрешение ставилось в зависимость от чуткости индивидуальной совести. Поэтому самый план реформы имущественных отношений требовал суровых обличений. Логика вещей вызывала на резкие обращения к богатым с целью дать им почувствовать, что богатство их и приобретено неправильно, и употребляется не так, как должно. Сводя все к решению индивидуальной совести, необходимо было по крайней мере обострить ее и не позволить ей успокоиться на мысли, что если вообще возможно праведное богатство, то оно является таковым и в эмпирической действительности. Именно в этом видел необходимость строгих обличений и сам святитель. "От кого ты услышишь слова обличения, если не от меня, — обращается он к богатому. — Все боятся тебя, а я не смотрю на тебя, презираю тебя, презираю страсть твою. Я делаю разрез, ты кричишь, но я не боюсь крика твоего, потому что я — врач"121. Эти соображения заставляли Златоуста как можно чаще возвращаться к вопросу, законно ли приобретены богатства, которые он видел вокруг себя, и правильно ли они употребляются. Так мы переходим к третьему пункту.

в) На первый вопрос он отвечает почти всегда отрицательно. Допуская абстрактную возможность происхождения богатства от Бога, он с большим сомнением относится к богатствам, которые видел в окружающей действительности. Он не имел перед глазами ни одного случая, когда богатство было бы приобретено вполне безукоризненно, и искал таких примеров в отдаленном прошлом — в лице Авраама и Иова. Рассказав в слове "О Лазаре", как разбойники на больших дорогах грабят прохожих и делают хищнические набеги, он прибавляет: "Так рассуждай о богачах корыстолюбивых. Они какие-то разбойники, засевшие при дорогах, грабящие проходящих и зарывающие имущество других в своих кладовых, как бы пещерах и подземельях". В другом месте он говорит: "Не всякий богат от Бога, но многие и от неправды, грабительства и любостяжания. Разве Тот, Кто повелел не собирать богатства, подаст то, чего не велел приобретать?" Исходя из этой мысли, Златоуст не только осуждает богатство, приобретенное явно бесчестным путем (богатство блудницы, гробокопателя, хищника), но и вообще высказывает сомнение в возможности нажить большое состояние, не обижая других. "В отношении имущества, — говорит он, — невозможно быть одному богатым без того, чтобы наперед другой не сделался бедным". "Не с богатством приходит правда; хотя через него, но не с ним приобретается. Невозможно любостяжанию  и правде  обитать  вместе". "Если  хочешь  оставить детям  богатство, приобретай богатство честное, если только таковое бывает". Многие, защищая свои богатства, ссылались на то, что они получены по наследству. Св. Иоанн Златоуст по этому поводу говорит, что наследование имущества не разрешает вопрос о его происхождении, а только отодвигает его. "Скажи мне, откуда ты приобрел богатство? От кого ты получил его? А другой откуда взял? От деда, скажешь ты, от отца. Но можешь ли ты, восходя через длинный ряд поколений, доказать таким образом, что имущество это законно приобретено? Никак не можешь этого сделать. Напротив, начало и корень его непременно должны скрываться в какой-нибудь несправедливости. Почему так? Потому что сначала Бог не сделал одного богатым, а другого бедным и, приведши (людей), не показал одному многих золотых сокровищ, а другого лишил этого приобретения, но всем предоставил для возделывания одну и ту же землю. Каким же поэтому образом, когда она составляет общее достояние, ты владеешь столькими-то и столькими участками, а ближний не имеет ни клочка земли?"

Употребление богатства в окружавшем обществе вызывало не менее резкие обличения и порицания святителя. Безумная роскошь и полное равнодушие к жалкому положению, в котором находились бедные, шли рука об руку. Златоуст смотрел на эти излишества как на похищение собственности бедного, как на оскорбление Христа, отождествившего Себя с нуждающимся. "Господь твой, — говорит проповедник, — ходит алчущим, а ты живешь в роскоши! И не это одно странно, а и то еще, что, живя в роскоши, ты дерзаешь презирать Его, притом тогда, когда Он просит не многого чего-либо, а только одного хлеба, чтобы утолить голод. Он ходит, цепенея от холода, а ты, одетый в шелковые ткани, не обращаешь на Него внимания, не показываешь никакого сострадания, но без всякого милосердия проходишь мимо. Какого извинения может это заслуживать?" "Для чего, скажи мне, ты носишь шелковые одежды, ездишь на златосбруйных конях и украшенных лошаках? Лошак украшается снизу; золото лежит и на покрывале его; бессловесные лошаки носят драгоценности, имея золотую узду; бессловесные лошаки украшаются, а бедный, томимый голодом, сидит при дверях твоих и Христос мучится голодом". "Покажи мне руку жены, любящей украшение, и ты увидишь, как эта рука снаружи покрыта золотом, а внутри подвергнута осаде. Достояние скольких бедных, скажи мне, носит рука твоя?" "Ты, вымывшись в бане, облекаешься в мягкие одежды и возвращаешься с радостью и веселием, поспешая к приготовленному роскошному ужину, а бедный, непрестанно гонимый холодом и голодом, ходит по всем площадям с поникшей головой, протягивая руки и даже от страха не смея напомнить сытому и покоющемуся о необходимой пище, и часто отходит, осыпанный укоризнами. Потому, когда ты возвратишься домой, когда возляжешь на ложе, когда в доме твоем будет устроено блистательное освещение и приготовлена роскошная трапеза, вспомни об этом бедном и несчастном, который, подобно псам, ходит по переулкам во мраке и грязи и возвращается оттуда часто не домой, не к жене, не на ложе, а на кучу сена, подобно псам, лающим всю ночь… Какой зверь не будет поражен этими обстоятельствами?"