Предназначение поэта и тема невыразимого в лирике А.А. Фета

Образная структура

Образная структура стихотворения характеризуется антитезами и оксюморонами. Ключевая антитеза "мир идеальный – мир земной", воплощенная посредством противопоставленных метафорических образов "этого" (его приметы - "наглаженные отливами пески", обозначающие однообразие, недолговечность и бесплодность; "отлив" как духовный упадок) и иного миров – "берегов" (его черты – принадлежность к "вышине", "цветение", "ветр", символизирующий веяние поэтического духа). Образ "ладьи живой", вероятно, восходит к лирике Ф.И. Тютчева: это строка "Уж в пристани волшебной ожил челн" из стихотворения "Как океан объемлет шар земной…". Эти метафорические образы предвосхищают образность русского символизма, в частности символику лодки и берегов в "Стихах о Прекрасной Даме" А.А. Блока.

Оксюмороны или "полуоксюмороны", призванные выразить парадокс поэзии, существующей в земном пространстве, но причастной вечности: "Упиться вдруг неведомым, родным", "Шепнуть о том, пред чем язык немеет", "Усилить бой бестрепетных сердец" и в какой-то степени "Дать жизни вздох" (с точки зрения логики, если жизнь существует, она уже наделена "вздохом").

Поэтический словарь стихотворения отчетливо и намеренно архаичен, он напоминает стихотворную лексику эпохи В.А. Жуковского и А.С. Пушкина: "сон" как метафора жизни, "сладость", "певец" в значении ‘поэт’, "венец" в значении ‘венок’". Нарочито архаичен поэтический "ветр" вместо обыкновенного "ветер"; оттенки значения у этого поэтического понятия (концепта) в фетовском стихотворении восходят к поэзии В.А. Жуковского с ее семантикой "веянья"; полуметафорический "ветер" встречается и у самого Фета: ("Ах как пахнуло весной, / Это наверное ты!" - "Жду я, тревогой объят…", 1886). Оксюморон "неведомым, родным" напоминает "полуоксюморон" В.А. Жуковского, также составленный из субстантивированных прилагательных и причастий (прилагательных и причастий в функции существительных) "о милом сладостном и скорбном старины" ("Невыразимое"), "И под воздушной пеленой печальное вздыхало" ("Вадим"), "давнишнего привет", "прекрасное, отжившее", "И Верная была незримо с нами" ("Цвет завета"). Ориентация Фета на поэтический словарь этой традиции придает стилю стихотворения особенные оттенки значения: одновременно "классичность" (в значении соотнесенность в признанными поэтическими текстами) и "романтичность" (В.А. Жуковский значим для Фета именно как романтик, певец "невыразимого").

Метр и ритм. Синтаксическая структура. Рифма

Стихотворение написано пятистопным ямбом с чередующимися женскими и мужскими окончаниями стихов. В фетовское время пятистопный ямб преимущественно употреблялся в лирике с "элегической и смежной с ней тематикой" (Гаспаров М.Л. Очерк истории русского стиха: Метрика. Ритмика. Рифма. Строфика. М., 1984. С. 167). Но от элегии в фетовском стихотворении осталось немногое – мотивы тоски повседневного существования и  отчуждения от жизни, переоценка прожитого.

Метрическая схема пятистопного ямба: 01/01/01/01/01 (в нечетных строках стихотворения Фета за последней, пятой стопой следует наращение в виде безударного слога).

Отличительные особенности синтаксиса стихотворения – повторы начальных слов в нескольких строках (анафоры), элементы синтаксического параллелизма, череду инфинитивных предложений – Б.М. Эйхенбаум объясняет установкой Фета на музыкальность стиха: "Естественно ожидать, что при своих тенденциях к построению музыкальных периодов, основанных не мелодическом нарастании, Фет должен избегать обычных логических форм и стремиться к образованию (интонационного. – А. Р.) подъема <…> лишь при помощи системы повторений и параллелизмов". В этом стихотворении "нарастание создается непрерывным синтаксическим параллелизмом, повторением формы "инфинитив + его дополнение" в простом и осложненном другими членами виде". Как замечает исследователь, "сильные нечетные строки ("О д н и м  толчком… О д н о й  волной…") чередуются с более слабыми четными. Сравнительной своей слабостью особенно выделяется вторая строка, занятая второстепенными членами и потому лишь примыкающая к первой как ее продолжение. <…> В первой и третьей строфах мы имеем полный синтаксический параллелизм (одним толчком согнать – одной волной подняться); в четвертой инфинитив уже выдвинут на первое место. Следующая строфа не имеет анафор в четных строках и не членится на два периода – она образует <…> тип повышения к третьей строке".

В синтаксический параллелизм вносится разнообразие благодаря инверсии во второй строке по сравнению с первой: "О д н и м  т о л ч к о м  согнать  л а д ь ю  ж и в у ю  - т о с к л и в ы й  с о н  прервать  е д и н ы м з в у к о м". Во второй строфе "создается впечатление возврата к начальной форме (содержащейся в первой строке первой строфы. – А. Р.), но в то же время инверсия делает первую строку второй строфы более напряженной и реализует интонационный подъем. Во второй строфе мы находим еще одну инверсию – и именно там, где необходимо создать интонационный апогей: "дать жизни в з д о х  - дать  с л а д о с т ь  тайным мукам" (асb – abc)".

Своеобразие синтаксического рисунка стихотворения создается прежде всего благодаря колебаниям позиции инфинитивов в строках – с постепенным утверждением неопределенных форм глаголов в сильной позиции – в начале строк (Эйхенбаум Б. Мелодика русского лирического стиха. Петербург, 1922. С. 190-193).

Был ли Фет романтиком?

Как уже упоминалось, оба стихотворения  Фета принято считать  поэтическими манифестами Фета-романтика. Характеристика Фета как романтического поэта почти общепризнанна. Но есть и иное мнение: "Кажутся сомнительными распространенные идеи о романтическом в своей основе характере лирики Фета. Будучи таковой по психологическим предпосылкам (отталкивание от прозы жизни), она противоположна романтизму по результату, по осуществленному идеалу. У Фета практически отсутствуют характерные для романтизма мотивы отчуждения, ухода, бегства, противопоставления "естественной жизни искусственному бытию цивилизованных городов" и пр. Фетовская красота (в отличие, скажем, от Жуковского и, впоследствии, от Блока) полностью земная, посюсторонняя. Одну из оппозиций обычного романтического конфликта он попросту оставляет за границей своего мира. <…>

Художественный мир Фета однороден" (Сухих И.Н. Шеншин и Фет: жизнь и стихи. С. 40-41]. При характеристике антитез, оппозиций, выражающих представление о двоемирии, как признака романтизма И.Н. Сухих ссылается на книгу Ю.В. Манна "Динамика русского романтизма" (М., 1995). Между тем разграничение мира идеального и мира реального в поэзии, относимой к романтической, совершенно не обязательно имеет характер жесткой антитезы; так, на единстве мира идеального и мира реального делали акцент ранние немецкие романтики (ср.: Жирмунский В.М. Немецкий романтизм и современная мистика. С. 146-147).

Представление об отсутствии в поэзии Фета дисгармонии, разлада, о ее мажорном  тоне широко распространено, хотя обычно так аттестующие стихотворца не делают из этого вывода о его чуждости романтизму. По словам В.Л. Коровина, "поэзия Фета – ликующая, праздничная. Даже трагические его стихи несут какое-то освобождение. Едва ли у какого еще поэта найдется столько "света" и "счастья" – необъяснимого и беспричинного счастья, которое у Фета испытывают пчелы, от которого плачут и сияют листы и былинки. "Безумного счастья томительный трепет" – этими словами из одного раннего стихотворения обозначено господствующее в его лирике настроение, вплоть до самых поздних стихов" (Коровин В.Л. Афанасий Афанасьевич Фет (1820-1892): очерк жизни и творчества // http://www.portal-slovo.ru/rus/philology/258/421).

Это "общее место" литературе о Фете, которого принято именовать "одним из самых "светлых" русских поэтов" (Лотман Л.М. А.А. Фет // История русской литературы: В 4 т. Л., 1982. Т. 3. С. 425). Впрочем, в отличие от многих других, писавших и пишущих о Фете, исследовательница делает несколько очень важных уточнений: мотивы гармонии мира природы и человека характерны для лирики периода 1850-х гг., в то время как в 1840-е гг. изображаются конфликты в природе и в душе человека, в лирике конца 1850 – 1860-х гг. гармонии природы противопоставлена дисгармония переживаний "я"; в лирике 1870-х нарастает мотив разлада и преобладает тема смерти; в произведениях 1880 – начала 1890-х гг. "низкой действительности и жизненной борьбе поэт противопоставляет не искусство и единение с природой, а разум и познание" (Там же. С. 443). Эту периодизацию (как, строго говоря, и любую другую) можно упрекнуть в схематичности и в субъективности, но представление о Фете – певце радости жизни она справедливо корректирует.

Еще в 1919 г. поэт А.В. Туфанов говорил о поэзии Фета как о "жизнерадостном гимне восторгу и просветлению духа" художника (тезисы доклада "Лирика и футуризм"; цит. по статье: Крусанов А. А.В. Туфанов: архангельский период (1918-1919 гг.) // Новое литературное обозрение. 1998. № 30). По мнению Д.Д. Благого, "ничему ужасному, жестокому, безобразному доступа в мир фетовской лирики нет: она соткана только из красоты" (Благой Д. Афанасий Фет – поэт и человек // А. Фет. Воспоминания / Предисл. Д. Благого; Сост. и примеч. А. Тархова. М., 1983. С. 20). Но: поэзия Фета для Д.Д. Благого, в отличие от И.Н. Сухих, все же "романтическая по пафосу и по методу", как "романтический вариант" пушкинской "поэзии действительности" (Там же. С. 19).

А.Е. Тархов трактовал стихотворение "Я пришел к тебе с приветом…" (1843) как квинтэссенцию мотивов фетовского творчества: "В четырех его строфах, с четырехкратным повторением глагола "рассказать", Фет как бы во всеуслышание именовал все то, о чем пришел он рассказать в русской поэзии, о радостном блеске солнечного утра и страстном трепете молодой, весенней жизни, о жаждущей счастья влюбленной душе и неудержимой песне, готовой слиться с веселием мира" (Тархов А. Лирик Афанасий Фет // Фет А.А. Стихотворения. Поэмы. Переводы. М., 1985. С. 3).

В другой статье исследователь, исходя из текста этого стихотворения, дает своеобразный перечень повторяющихся, неизменных мотивов поэзии Фета: "На первое место поставим излюбленное критикой выражение: "благоуханная свежесть" – оно обозначало неповторимо-фетовское "чувство весны".

Далее упомянем "младенческую наивность": так может быть названа "невольность", непосредственность фетовского "пения" <…>.

Наклонность Фета находить поэзию в кругу предметов самых простых, обыкновенных, домашних можно определить как "интимную домашность".

Любовное чувство в поэзии Фета представлялось многим критикам как "страстная чувственность".

Полнота и первозданность человеческого естества в фетовской поэзии – есть ее "первобытная природность".

И наконец, характерный фетовский мотив "веселья" <…> можно назвать "радостной праздничностью"" (Тархов А.Е. "Музыка груди" (О жизни и поэзии Афанасия Фета) // Фет А.А. Сочинения: В 2 т. М., 1982. Т. 1. С. 10).

Однако А.Е. Тархов оговаривается, что такая характеристика может быть отнесена прежде всего к 1850-м годам – к времени "высшего взлета" "поэтической славы" Фета (Там же. С. 6). Как переломный, кризисный для поэта А.Е. Тархов называет 1859 год, когда были написаны тревожное "Ярким солнцем в лесу пламенеет костер…" и безрадостное, содержащее мотивы безблагодатности и тоски бытия и старения "Кричат перепела, трещат коростели…" (см.: Там же. С. 34-37). Следует, однако, учитывать, что 1859 год – это время издания обоих стихотворений, когда они были написаны, точно не известно; см. Бухштаб Б.Я. Примечания  // Фет А.А. Полное собрание стихотворений. Л., 1959. С. 740, 766).

А вот мнение А.С. Кушнера: "Пожалуй, ни у кого другого, разве что у раннего Пастернака, не выразился с такой откровенной, почти бесстыдной силой этот эмоциональный порыв, восторг перед радостью и чудом жизни — в первой строке стихотворения: "Как богат я безумных стихах!..", "Какая ночь! На всем какая нега!..", "О, этот сельский день и блеск его красивый…" и т.д.

"Незнакомого лирического стихотворения нечего читать дальше первого стиха: и по нем можно судить, стоит ли продолжать чтение", — писал Фет.

И самые печальные мотивы все равно сопровождаются у него этой полнотой чувств, горячим дыханием: "Какая грусть! Конец аллеи…", "Какая холодная осень!..",  "Прости! Во мгле воспоминанья…"" (Кушнер А.С. Вздох поэзии // Кушнер А. Аполлон в траве: Эссе/стихи. М., 2005. С. 8-9). Можно вспомнить и условное расхожее импрессионистическое определение свойств поэзии Фета, приведенное и в целом принятое М.Л. Гаспаровым: "Мир Фета – это ночь, благоуханный сад, божественно льющаяся мелодия и переполненное любовью сердце…" (Гаспаров М.Л. Фет безглагольный: Композиция пространства, чувства и слова // Гаспаров М.Л. Избранные статьи. М., 1995. С. 281). Однако эти свойства поэзии Фета не мешают исследователю причислять его к романтикам (см.: Там же. С.. 287, 389; ср. с. 296). Движение смысла в фетовских стихотворениях от изображения внешнего мира к выражению мира внутреннего, к вчувствованию в окружающую лирическое "я" природу, - "господствующий принцип романтической лирики" (Там же. С. с. 176).

Мысль эта не нова, она высказывалась еще в начале прошлого века Д.С. Дарским в книге "Радость земли". Исследование лирики Фета (М., 1916.). Б.В. Никольский описывал эмоциональный мир фетовской лирики так: "Вся цельность и восторженность его стремительного ума наиболее наглядно сказывалась именно в культе красоты"; "жизнерадостный гимн неколебимо замкнутого в своем призвании художника-пантеиста (верящего в божественную сущность, одушевленность природы. – А. Р.) изящному восторгу и просветлению духа среди прекрасного мира – вот что такое по своему философскому содержанию поэзия Фета"; но при этом фон радости у Фета – страдание как неизменный закон бытия: "Трепетная полнота бытия, восторг и вдохновение – вот то, чем осмыслено страдание, вот где примирены артист и человек" (Никольский Б.В. Основные элементы лирики Фета. С. 48, 52, 41).

Об этом же писали еще первые критики, но они знали лишь раннюю поэзию Фета. Так, В.П. Боткин замечал: "Но мы забыли еще указать на особенный характер произведений г. Фета: в них есть звук, которого до него не слышно было в русской поэзии, - это звук светлого праздничного чувства жизни"( Боткин В.П. Стихотворения А.А. Фета (1857) // Библиотека русской критики / Критика 50-х годов XIX века. М., 2003. С. 332).

Такая оценка фетовской поэзии очень неточна и во многом неверна. В какой-то степени Фет начинает выглядеть так же, как в восприятии Д.И. Писарева и других радикальных критиков, но только со знаком "плюс". Прежде всего, в представлении Фета счастье – "безумное", то есть невозможное и ощутимое только безумцем; это трактовка безусловно романтическая. Показательно, например, стихотворение, которое так и начинается: "Как богат я в безумных стихах!.." (1887). Ультраромантическими выглядят строки: "И звуки те ж и те ж благоуханья, / И чувствую – пылает голова, / И я шепчу безумные желанья, / И я шепчу безумные слова!.." ("Вчера я шел по зале освещенной…", 1858).

Д.Д. Благой указал на то, что "…эпитет "безумный" – один из наиболее часто повторяющихся в его любовных стихах: безумная любовь, безумная мечта, безумные сны, безумные желанья, безумное счастье, безумные дни, безумные слова, безумные стихи" (Благой Д.Д. Мир как красота (О "Вечерних огнях" А. Фета) // Фет А.А. Вечерние огни. М., 1979. С. 608).

Как пишет С.Г. Бочаров о стихотворении "Моего тот безумства желал, кто смежал / Этой розы завои (завитки. – А. Р.), и блестки, и росы…" (1887), "эстетический экстремизм такого градуса и такого качества ("Безумной прихоти певца"),  <…> коренящийся в историческом отчаянии"  (Бочаров С.Г. Сюжеты русской литературы. М., 1999. С. 326).

Представление о "безумии" как об истинном состоянии вдохновенного поэта Фет мог почерпнуть из античной традиции. В диалоге Платона "Ион" говорится: "Все хорошие <…> поэты слагают свои <…> поэмы не благодаря искусству, а лишь в состоянии вдохновения и одержимости <…> они в исступлении творят эти свои прекрасные песнопения; ими овладевают гармония и ритм, и они становятся <…> одержимыми. <…> Поэт может творить лишь тогда, когда сделается вдохновенным и исступленным и не будет в нем более рассудка; а пока у человека есть этот дар, он не способен творить и пророчествовать. <…> …Ради того бог и отнимает у них рассудок и делает их своими слугами, божественными вещателями и пророками, чтобы мы, слушая их, знали, что не они, лишенные рассудка, говорят столь драгоценные слова, а говорит сам бог и через них подает нам свой голос" (533е-534d, пер. Я.М. Боровского) (Платон. Сочинения: В 3 т. / Под общ. ред. А.Ф. Лосева и В.Ф. Асмуса. М., 1968. Т. 1. С. 138-139).  Эта идея встречается и у других древнегреческих философов, например у Демокрита. Однако в романтическую эпоху мотив поэтического безумия прозвучал с новой и большей силой – уже в изящной словесности, и Фет не мог не воспринимать его вне этого нового романтического ореола.


Страница 4 - 4 из 5
Начало | Пред. | 1 2 3 4 5 | След. | КонецВсе

© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru

 
 
 
Rambler's Top100

Веб-студия Православные.Ру