"Евгений Онегин" роман А.С.Пушкина. Глава десятая (сожженная)

Литература XIX века

"Евгений Онегин" роман А.С.Пушкина. Глава десятая (сожженная)

Летом 1829 г. на Кавказе Пушкин рассказывал своему брату и адъютанту Н. Раевского М.В. Юзефовичу, что по первоначальному плану "Онегин должен был или погибнуть на Кавказе или попасть в число декабристов". П.А. Вяземский 19 декабря 1830 г. записал в дневнике, что поэт третьего дня читал ему "строфы о 1812 годе и следующих" из "предполагаемой X главы", и отметил, подчеркнув, следующие слова: "У в д о х н о в е н н о г о Н и к и т ы, у о с т о р о ж н о г о И л ь и". В 1832 г. А.И. Тургенев передавал в письме из Мюнхена своему брату, Николаю Ивановичу, в Париж: "Александр Пушкин не мог издать одной части своего Онегина, где описывает путешествие его по России, возмущение 1825 года и упоминает, между прочим, и о тебе:

               Одну Россию в мире видя,
               Преследуя свой идеал,
               Хромой Тургенев им внимал
               И, плети рабства ненавидя,
               Предвидел в сей толпе дворян
               Освободителей крестьян.

В этой части у него есть прелестные характеристики русских и России, но она останется надолго под спудом".

Сам Пушкин 21 ноября 1830 г. в предполагаемом предисловии к изданию двух последних глав романа (VIII и IX: VIII называлась "Странствие Онегина", IX — "Большой свет") писал: "Вот еще две главы Евгения Онегина, последние, по крайней мере для печати". По указанию Н.О. Лернера, на последней странице "Метели" (в черновой тетради "Повестей Белкина") сохранилась заметка, сделанная пушкинской рукой: "19 окт. сожж. X песнь". Это аутодафе было совершено в болдинскую осень 1830 г. Но Пушкин, несмотря на опасения, что отрывки из десятой главы могут попасть в жандармские руки, записал их особым приемом. Опасения были основательны: X глава вся насыщена была политическим содержанием, что Пушкин для себя подчеркнул пометкой на листе со строфой "Путешествия" ("Наскуча или слыть Мельмотом"), на полях стиха "С ее политикой сухой": "в X песни".

В 1910 г. П.О. Морозов расшифровал сохранившиеся отрывки, отдельные стихи из этой сожженной главы ("Пушкин и его современники", выпуск XIII). Целый ряд позднейших исследователей внес поправки в чтение П.О. Морозова, Н.О. Лернер, Д.Н. Соколов, М.Л. Гофман, С.М. Бонди и др. Но несколько кусков до сих пор остались неразобранными, а главное, в их расположение, порядковое размещение внесен был неправильный принцип, приведший пушкиноведов к ложному истолкованию идейного смысла наиболее значительных строф, к ложному пониманию вопроса об отношении Пушкина к декабризму в 1830 г. Здесь предлагается иное, сравнительно с общепринятым, размещение некоторых строф, в итоге чего читатель приходит к другим выводам, более соответствующим мировоззрению Пушкина и современной поэту исторической действительности.

Еще в 1913 г. Н.О. Лернер указал на историческую и логическую несообразность заключать X главу строфой "Сначала эти заговоры"; по, поместив ее между строфами: "У них свои бывали сходки... Витийством резким знамениты" и строфой "Друг Марса, Вакха и Венеры", исследователь ошибочно понял эту строфу как "жестокий приговор" поэта Северному обществу декабристов. Н.О. Лернер не заметил, что содержание этой строфы, относящееся к Союзу благоденствия, заставляет поместить ее раньше, перед описанием "тайной сети" декабристских организаций.

Последующие редакторы X главы — М. Гофман в гизовском издании "Евгения Онегина", 1919 (см. его же "Пропущенные строфы "Евгения Онегина", П. 1922), Б. Томашевский в шеститомнике — приложении к "Красной ниве" (и в последующих изданиях) и те, кто приготовлял к печати роман в разных изданиях в гизовской "Дешевой библиотеке классиков",  все утвердили в общественном мнении принятую П.О. Морозовым систему читать X главу с концовкой "Сначала эти заговоры", на основании которой прочно осело в разных учебных руководствах и исследовательских работах представление, что, в оценке Пушкина 1830 г. "вообще декабризм" был делом несерьезным, что отрывки X главы "иронические, порой почти издевательские" и пр. Каким образом могла сложиться эта традиция?

Никаевский жандарм, разбиравший посмертные бумаги Пушкина, на том черновом листке, который у Пушкина на одной стороне начинался стихом "Сначала эти заговоры", а на другой стороне "Друг Марса, Вакха и Венеры", поставил клеймо цифру 55 на страничке, начинавшейся стихом "Друг Марса...". Этому неизвестному жандарму пушкиноведение обязано признанием, что о с н о в н а я страничка пушкинского автографа — та, которая начинается: "Друг Марса, Вакха и Венеры", а о б о р о т н а я — та, которая начинается стихом: "Сначала эти заговоры". П.О. Морозов, не разбираясь в эволюции декабристского движения и, в полном согласии с господствовавшей в буржуазной науке эстетической критикой, полагая, что "его [Пушкина] общественные убеждения были сбивчивы, лишены программной прямолинейности... что Пушкин был прежде всего и больше всего п о э т, т. е. человек впечатления и чувства, воплощаемых в художественном творчестве, а не мыслитель и публицист", — П.О. Морозов авторитетно утвердил случайную жандармскую помету.

Так о с н о в н а я страничка Пушкинского автографа была признана о б о р о т н о й; так возникла пресловутая традиция печатать пушкинскую строфу в конце X главы вопреки историческому содержанию, заключенному в ней, вопреки элементарной логике чтения по связи с предыдущими и последующими строфами; так благодаря текстологам-пушкинистам, игнорировавшим историю дворянского движения 20-х годов XIX в., не взявшим на учет конкретную историческую обстановку поэтической работы Пушкина над его романом, утвердилась неверная, ложная концепция социального мировоззрения Пушкина, механически разрывавшая автора X главы по дробным хронологическим клеточкам, подменявшая конкретный анализ общественных мнений поэта ссылками на их изменение под влиянием прочитанных поэтом в промежутке между 1830 и 1834 гг. книг по русской истории.

Комментатору романа важно уяснить идеологический смысл данной строфы ("Сначала эти заговоры"); правильный анализ ее политической тематики, проливая свет на идейный комплекс X главы, помогает раскрыть основную тенденцию романа, его публицистическую подоснову, его идеологическую направленность, место Пушкина-художника в классовой борьбе 20-х и 30-х годов. Признавая антиисторичным заканчивать X главу строфой, изображающей Союз благоденствия, совершенно не относящейся к подлинно декабристским организациям, мы предлагаем новую композиционную перестановку строф, вследствие чего сдается в архив начатая П.О. Морозовым и поддержанная некоторыми пушкинистами традиция видеть в Пушкине противника идеологии дворянских революционеров 20-х годов.

Считается (впредь до новых находок автографов X главы) установленным, что Пушкин записал особым приемом первые четверостишия 16 строф и что печатать основной корпус X главы необходимо согласно тому порядку, какой указан поэтом. Но варианты отдельных стихов, пропуски между строфами, стихи, не укладывающиеся в общую концепцию главы, — все это свидетельствует против утверждения, что перед нами завершенная художественная работа.

П. Вяземский, прослушав отрывки X главы, записал в дневнике: "Славная хроника". У него осталось впечатление, что строфы этой главы связаны исторической нитью, дают своего рода историческое обозрение. Мы располагаем строфы и отдельные стихи, напечатанные в современных изданиях в случайных связях, руководствуясь хронологическим стержнем событий, входивших в план X главы. При таком порядке устраняется непонятность двустиший и единичных стихов, восстанавливается их необходимость в общей смысловой композиции главы.

В таком ли порядке находились эти строфы в п о с л е д н е й р е д а к ц и и X главы, — вопрос при современном состоянии пушкинских фрагментов неразрешимый и, следовательно, бесполезный.
_______________

До сих пор наши литературоведы в большинстве случаев приходили к выводу об отрицательном отношении к декабризму Пушкина в 30-х годах, и лишь сравнительно недавно наметился решительный отход от этой <…> точки зрения.
Вопрос о правильном прочтении этой главы и об осмыслении ее строф имеет исключительно важное значение для определения политической позиции Пушкина после крушения декабрьского движения. Необходимо твердо порвать с рутиной и остановиться на мнении, соответственном историческому положению дел.

Мы полагаем, что таковым должно служить следующее утверждение: строфа "Сначала эти заговоры" характеризует период дворянского либерализма до организации конспиративных тайных обществ; ею нельзя заканчивать X главу после характеристики Северного и Южного обществ (с упоминанием Общества соединенных славян); ее место — в композиции главы перед строфой: "У них свои бывали сходки".

Логика исторического движения в зарисовке Пушкина, мыслившего исторически и собиравшегося в X главе дать историческую хронику, диктует этот вывод как наиболее отвечающий политическому мировоззрению поэта, продолжавшего и в 30-х годах оставаться верным декабристской идеологии, продолжавшего бороться с самовластием Николая I, с абсолютистско-бюрократической монархией, как он боролся в одних рядах с декабристами в эпоху аракчеевщины, возглавлявшейся "кочующим деспотом". В тот год, когда Пушкин читал X главу П.А. Вяземскому и другим, он писал замечательные строки: "Д у х в е к а т р е б у е т в е л и к и х п е р е м е н". Декабристская глава "Евгения Онегина", если б она была окончена поэтом и напечатана, вновь напоминала бы его читателям, что идеи декабристов о борьбе с самовластьем и крепостничеством были вызваны исторической действительностью и что их реализация должна стать исторической задачей "николаевской" современности, если последняя не хочет погибнуть от надвигающейся бури — крестьянского движения, грозовые раскаты которого уже были слышны и скоро разразились "трагедией" (по выражению Пушкина) в восстании 1831 г.

             Вл[аститель]5 слабый и лукавый,
             Плешивый щеголь, враг труда,
             Нечаянно пригретый славой,
             Над нами царствовал тогда.
             ..................................................

Внешний облик Александра I метко схвачен в двух словах. Отношение поэта к внутренней политике "плешивого щеголя" дано в 1830 г. с той же направленностью, которая была присуща Пушкину и "либералистам" 20-х годов.

Когда-то в юности воспевавший императора, в полном согласии с патриотическим одушевлением дворянской массы ("Воспоминания в Царском Селе", 1815, "На возвращение государя императора из Парижа в 1815 г.", "Принцу Оранскому", 1816), поэт в изменившейся общественной атмосфере стал "подсвистывать" Александру I, и свист этот раздавался не только "до самого гроба" (как писал Пушкин Жуковскому), но и значительно позже. "Noёl", "Воспитанный под барабаном", эпиграмматические зарисовки ("венчанный солдат" и пр.), "К бюсту завоевателя" (1829), — все эти стихотворения по адресу "кочующего деспота", "в лице и в жизни а р л е к и н а", ярко свидетельствовали, что Пушкин, действительно, "с своим тезкой не ладил", что он выражал и организовывал недовольство против "лукавого властителя", обещавшего в 1818 г. ввести в России "законно-свободные учреждения" и ставшего душителем европейских революционных движений и столпом политической реакции своей страны.

В л а с т и т е л ь [владыка?] с л а б ы й и л у к а в ы й. Историческая верность этой характеристики подтверждается П. В. Долгоруковым, который на основании исторических документов и бытового предания писал об Александре I: "Ум имел он недальний и невысокий, но хитрый до крайности; лукавый и скрытный, он вполне заслужил сказанное об нем Наполеоном I: "Александр лукав, как грек византийский". Слабый характером, он скрывал эту слабость под величавостью своей осанки. Его постоянною, но главною заботою было привлечь и удержать на "своей стороне общественное мнение Европы, и в этом, равно как в хитрости и в лукавстве своего характера, он был достойным внуком Екатерины, хотя весьма далек был от нее умом" ("Петербургские очерки", М. 1934, стр.413).
В р а г т р у д а. Ср. в стихотворении 1818 г. "Noёl": "И д е л о м н е и з м у ч е н".
Н е ч а я н н о п р и г р е т ы й с л а в о й — в этой оценке Пушкина Александр — полное ничтожество, незаслуженно и случайно, благодаря грандиозным историческим событиям, приобретший славу.

Его мы очень смирным знали,
Когда не наши повара
Орла двуглавого щипали
У Бонапартова шатра.
…………………………..

Указание на поражение армии Александра I при Аустерлице (в Моравии) в 1805 г. Этот эпизод из неудачной борьбы Александра с Наполеоном был отмечен Пушкиным в эпиграмме 1824 г.:

Воспитанный под барабаном,
Наш царь лихим был капитаном,
Под Австерлицем он бежал,
В двенадцатом году дрожал...

Пушкинская характеристика Александра I относилась и к следующему, 1806 г., когда русский император был испуган неудачами его армии, участвовавшей в прусском походе против Наполеона.

Пушкин весьма непочтительно отзывается о государственном гербе российской империи. В 1830 г. этот герб вызывает в нем те же протестующие размышления, которые возникали у него и у будущих декабристов в начале 20-х годов. На заседании "Зеленой лампы" читался "Сон", произведение утопического содержания, где находим следующую сценку: "Мы находились посреди Дворцовой площади. Старый флаг вился над черными от ветхости стенами дворца, но вместо двуглавого орла с молниями в когтях я увидел феникса, парящего в облаках и держащего в клюве венец из оливковых ветвей и бессмертника. — Как видите, мы изменили герб империи, — сказал мне мой спутник. — Две головы орла, которые обозначали деспотизм и суеверие, были отрублены, и из пролившейся крови вышел феникс свободы и истинной веры"8.
Вольнолюбивый поэт, в юности бичевавший "кочующего деспота", в 1830 г. продолжал отрицательно относиться к деспотическому режиму абсолютистской монархии Николая I. <…>

III

Гроза двенадцатого года
Настала — кто тут нам помог?
Остервенение народа,
Барклай, зима иль русский Бог?

Первый стих был повторен в стихотворении "Была пора" (1836):

Тогда гроза двенадцатого года
Ещё спала...

Весь фрагмент — прямая антитеза официальной, казенно-патриотической истории Отечественной войны. Неподготовленность страны к войне, всяческая расхлябанность, случайности вроде зимы, бескультурье и азиатчина политического строя, символизируемые "русским богом"9, — иронически приводятся, как причины спасения в войне с Наполеоном. "Остервенение народа" надо понимать так же, как у Грибоедова в плане драмы "1812 год": народная масса — единственная сила, с страшным напряжением вынесшая невзгоды войны и нанесшая сокрушительный удар врагу. "Сам себе преданный, — что бы он [т. е. народ] мог произвести?" — спрашивает герой драмы, размышляя "о юном, первообразном сем народе". "Всеобщее ополчение без дворян". См. еще комментарий к следующему фрагменту.

Б а р к л а й д е Т о л л и был привлекателен Пушкину как исторический деятель со "стоическим сердцем", как человек, "несмотря на вражду и злоречие, убежденный в самого себя, молча идущий к сокровенной цели" ("Полководец", 1835, и "Объяснение" к нему). План борьбы с наполеоновскими армиями путем отступления внутрь страны, признанный, по словам Пушкина, "ныне ясным и необходимым действием", вызвал нарекания на Барклая и обвинения его в измене.

Пушкин называл Барклая "высоко поэтическим лицом" и в применении к военным событиям 1812 г. придавал ему огромное значение:

Народ, таинственно спасаемый тобой...

Образ Барклая в стихотворении "Полководец" явно идеализирован. Военные историки — русские, как Д.В. Давыдов, и европейские, как прусский офицер, участник Бородинского сражения в русской армии, Клаузевиц, — иначе расценивали главнокомандующего русской армией: первый говорил, что "эта высокая личность... имела, однако, слабые стороны… малую природную сметливость к окружающим и подчиненным"; второй писал: "Простой, честный, дельный, но умственно убогий Барклай был неспособен просмотреть до дна обстановку в целом и был подавлен моральной потенцией французских побед". "На его траурном и глубоко озабоченном лице каждый солдат мог прочитать, что положение армии и государства — отчаянное". Впрочем, Пушкин и сам знал о теневых сторонах Барклая: "не знаю, можно ли вполне оправдать его в отношении военного искусства", отвечал он в октябре 1836 г. Н. Гречу на письмо по поводу "Полководца".

IV
Но бог помог — стал ропот ниже,
И скоро, силою вещей,
Мы очутилися в Париже,
А русский царь — главой царей.

Декабристы, участники войны, указывали на огромное возбуждение, вызванное событиями двенадцатого года. По словам декабриста Якушкина, "война двенадцатого года пробудила народ русский к жизни и составляет важный период в его политическом существовании. Все распоряжения и усилия правительства были бы недостаточны, чтобы изгнать вторгшихся в Россию галлов и с ними двунадесять языцы, если бы народ по-прежнему остался в оцепенении. Не по распоряжению начальства жители при приближении французов удалялись в леса и болота, оставляя свои жилища на сожжение. Не по распоряжению начальства выступило все народонаселение Москвы вместе с армией из древней столицы".

А. Бестужев писал из крепости Николаю I: "Наполеон вторгся в Россию, и тогда-то народ русский впервые ощутил свою силу; тогда-то пробудилось во всех сердцах чувство независимости, сперва политической, впоследствии народной. Вот начало свободомыслия в России. Правительство само произнесло слова: "свобода, освобождение!" Само рассевало сочинения о злоупотреблении власти Наполеона, и клик русского монарха огласил берега Рейна и Сены. Еще война длилась, когда ратники, возвратясь в домы, первые разнесли р о п о т в классе народа. "Мы проливали кровь", говорили они, "а нас опять заставляют потеть на барщине. Мы избавили родину от тирана, а нас опять тиранят господа".

Война 1812-1815 гг. повлекла за собой тяжелые экономические последствия: разорение крестьянских хозяйств, расстроенных реквизициями, грабежами, призывами многочисленных ополчений, рост налогов и разнообразных государственных повинностей, дороговизна товаров, обесценение рубля, сокращение торговых операций, сожжение московских фабрик, уничтожение живой человеческой силы по указанию историка той эпохи, одно крестьянство потеряло более миллиона человек, т. е. не менее 6% всей земледельческой массы страны); все это вызывало ропот в разнообразных слоях населения. "Вопиющие язвы самодержавно-крепостного порядка обнажились с особенной резкостью. Уже в начале 1813 г. доверенный корреспондент сообщал Аракчееву: "Чем далее идут военные действия, тем чувствительнее становятся общие тягости. Со всех мест пишут и говорят со вздохом". Немного позднее полицейский чиновник, собиравший петербургские слухи, доносил уже о критике недовольных, которые действуют против правительства сатирою и насмешками. Недовольство накапливалось на обоих полюсах русского общества: крестьянские массы начинали открыто сопротивление вотчинной власти, помещичье дворянство прониклось глухой оппозицией против правительственной бюрократии... Послевоенный кризис затянулся на несколько лет; в экономической сфере он скоро сменился торгово-промышленным и сельскохозяйственным оживлением, но в социальной и политической области еще долго звучали отголоски всеобщего возбуждения. Крестьянство бродило и волновалось надеждою на близкое освобождение; консервативное дворянское большинство нападало на частности, но охраняло незыблемые устои существующего порядка; прогрессивные дворянские группы переносили свою критику на самые основы политического порядка. Так настроение послевоенного кризиса сделалось исходным моментом широкого либерального течения".

"М ы о ч у т и л и с я в П а р и ж е". — Союзные войска, действовавшие против Наполеона, вместе с русской армией вступили в Париж в 1814 г. (19 марта).

По указанию редакции "Пушкин и его современники" (вып. XVI, стр. 7), прозвание Александра I "главой царей" не придумано Пушкиным, а происходит из стихотворения, пропетого со сцены Большой оперы в Париже 20 марта 1814 г. актером Лаисом (Lays) и начинавшегося стихами (на мотив бурбонского гимна "Vive Henri Quatre"):

Vive Alexandre,
Vive le roi des rois...

Сей муж судьбы, сей странник бранный,
Пред кем унизились цари,
Сей всадник, папою венчанный,
Исчезнувший, как тень зари,
Измучен казнию покоя…

Образ Наполеона сходно был зарисован в стихотворении 1823 г. "Недвижный страж дремал на царственном пороге":

То был сей чудный муж, посланник провиденья,
Свершитель роковой безвестного веленья,
Сей всадник, перед кем склонилися цари,
……………………………………………….
Сей царь, исчезнувший, как сон, как тень зари.

Тождественная зарисовка в стихотворении "Герой", 1830:

Всё он, все он — пришлец сей бранный,
Пред кем смирилися цари,
Сей ратник, вольностью венчанный.
Исчезнувший, как тень зари.

В этом же стихотворении стих:

С е й, м у ч и м к а з н и ю п о к о я —

тянется из отрывка 1823 г.:

... не обличали в нем изгнанного героя,
Мучением покоя,
В морях казненного по манию царей.

Корсиканский офицер, ставший императором буржуазной Франции, заставил трепетать охранителей феодальных порядков на континенте: Пушкину, конечно, известны были случаи унижений, которым Наполеон подвергал европейских монархов (например, приглашение Наполеоном прусского короля охотиться в тех местах под Иеной, где он нанес сокрушительный удар прусской армии). Сочувствием к Наполеону дышат строки, посвященные его жизни в ссылке на острове св. Елены, где он провел последние годы (с 1815 по 1821), где "угас великий человек", искупив "стяжания и зло воинственных чудес тоскою душного изгнанья под сенью чуждою небес".

Моря достались Альбиону.
……………………………..

Англия, разбившая в 1805 г. французский и испанский флоты в бою при Трафальгаре (у берегов Испании), содействовавшая заточению Наполеона на острове св. Елены, торжествовала свою победу, но, — видимо, таков был ход мыслей Пушкина, — французский император, "сей ратник, в о л ь н о с т ь ю венчанный", недаром был детищем французской революции; борьба с идеями этой революции, занесенными в разнообразные уголки Европы наполеоновскими войсками, была нелегка для защитников реакции. Всюду возникали революционные восстания, в руках отдельных лиц вспыхивало лезвие "карающего кинжала".

Припоминая собственные настроения в эти годы, автор "Вольности", "Кинжала", естественно, должен был дать широкую картину западноевропейского общественного движения, за всеми перипетиями которого он сам и его современники, как известно, жадно следили. Немецкий студент Занд, заколовший 23 марта 1819 г. реакционного деятеля Коцебу, рабочий Лувель, заколовший 13 февраля 1820 г. герцога Беррийского, претендента в королевском роде Бурбонов на французский трон, встречали яркий отклик в поэзии Пушкина.

На листке, где сохранились шифрованные отрывки X главы, имеется стих с четко написанным первым словом Кинжал; в чтении последующих слов исследователи разошлись: Н.О. Лернер читает: "Л. пел Б.", М. Л. Гофман: "Л. тень Б.", Д.Н. Соколов весь стих предлагает читать: Кинжал Лувеля пел Бирон. Н.О. Лернер считает это чтение "довольно вероятным". Не вызывает возражений чтение первых двух слов. Третье слово — тень должно быть признано наиболее точным (у П.О. Морозова тем). В стихотворении "Кинжал" (1821) Пушкин, обращаясь к Занду, восклицал:

О Занд, твой век угас на плахе;
Но добродетели святой
Остался глас в казненном прахе.
Твоей Германии он вечно тенью стал,
Грозя бедой преступной силе —
И на торжественной могиле
Горит без надписи кинжал.

Итак, к и н ж а л Л у в е л я — т е н ь, угрожающая "преступной силе". Такой "силой" был продолжавший существование род Бурбонов, олицетворение Франции "старого порядка". Так как большинство исследователей согласно читают начальную букву последнего слова (Б), а чтение Б и р о н а можно признать несостоятельным из-за отсутствия у Байрона поэтического отклика на "кинжал Лувеля", то остается возможность прочитать шифр этого стиха:

Кинжал Лувеля тень Бурбону.

Время, когда Пушкин писал X главу, подчеркивало тему о непрочности династии Бурбонов. Июльская буржуазная революция 1830 г. в Париже привела Карла X к отречению от престола и оставлению Франции (19 августа). Лозунг "долой Бурбонов" раздавался на парижских улицах. Революционные движения в том же году в Бельгии (август), Дрездене (сентябрь), в Дармштадте (2 октября) падают на месяцы, предшествующие сожжению X главы. Мы не знаем, когда Пушкин стал восстанавливать сожженную главу, но движение народной массы в Париже в связи с очередным выступлением монархистов и реакционного духовенства в день годовщины убийства принца Беррийского Лувелем (13 февраля 1831 г.) вызвало уничтожение герба Бурбонов, что могло быть известно Пушкину, проявлявшему значительный интерес к французским событиям. В лицейскую годовщину 1831 г. поэт отметил:

С престола пал другой Бурбон.

Воспоминание о кинжале, карающем монарха, стояло перед Пушкиным и в 1835 г., когда Фиески покушался на жизнь преемника Карла X, представителя Орлеанской ветви, короля Луи-Филиппа, выдачи которого французский пролетариат требовал еще в октябрьские (17-18) дни 1830 г.
В вышеприведенной строке один из исследователей, предлагая читать: Кинжал Лувеля, тень Бурбона, видит криптограмму поэтической формулы, в которую Пушкин вкладывал политический смысл, намереваясь его раскрыть (или раскрыв в не дошедшей до нас строфе!) приблизительно в таком направлении: Александра I — деспота, опирающегося на такого "преданного" ему слугу, как Аракчеев, — ожидает или гибель от к и н ж а л а Л у в е л я (т. е. цареубийство, свершенное кем-либо индивидуально), или вследствие суда революционного народа т е н ь, т. е. п р и з р а к (например, Людовика XVI).

VII

Тряслися грозно Пиринеи,
Балкан Неаполя пылал,
Безрукий князь друзьям Мореи
Из Кишинева уж мигал.
............................................

В январе 1820 г. вспыхнула революция в Испании, временно закончившаяся победой инсургентов под предводительством Квироги и Рафаэля Риеги, воспетого Пушкиным, Рылеевым и др.; революция, которую восторженно встретили Чаадаев, Н. Тургенев и другие декабристы, о которой приходил беседовать с Пушкиным, сидевшим под арестом, даже старик Инзов, кишиневский начальник поэта.

Неаполитанское восстание в июле 1820 г., вскоре задушенное австрийскими войсками, также вызвало отклик Пушкина. В начале 1821 г. в послании к В.Л. Давыдову, вспоминая итальянских карбонаров, за здоровье которых поэт и его "демократические" друзья в Каменке "спасенья чашу наполняли беспенной, мерзлою водой" и "до дна, до капли выпивали", Пушкин, не желая примириться с мыслью, что исчез "луч надежды" на победу народов, восклицал:

Но — нет! мы счастьем насладимся,
Кровавой чашей причастимся...

Особенно горячо Пушкин и его либеральные современники встретили известие о революционном движении в Греции. "Безрукий князь" (упоминаемый в том же послании 1821 г.), лишившийся под Дрезденом руки 16 генерал князь Александр Ипси-ланти (1783-1828), 22 февраля (6 марта) 1821 г. перешел русскую границу и поднял восстание в Молдавии против турок. Он жил в Кишиневе, откуда подготовлял к национальному движению греческих гетеристов с полуострова Мореи17, на этом полуострове для руководства восстанием в июне 1821 г. высадился один из братьев А. Ипсиланти. По поводу греческого восстания Пушкин в марте 1821 г. писал В. Л. Давыдову (?): "Восторг умов дошел до высочайшей степени; все мысли [греков] устремлены к одному предмету — на независимость древнего отечества. ...В лавках, на улицах, в трактирах — везде собирались толпы греков, все продавали за ничто свое имущество, покупали сабли, ружья, пистолеты; все говорили об Леониде18, о Фемистокле19, все шли в войско счастливца Ипсиланти: жизнь, имения греков в его распоряжении!.. Первый шаг Ипсиланти прекрасен и блистателен! Он счастливо начал — 28 лет, оторванная рука, цель великодушная! Отныне и мертвый или победитель, он принадлежит истории!"

К.Ф. Рылеев откликнулся двумя стихотворениями (1821) на греческое движение, выражая сожаление, что не может лететь туда, в Морею; Пушкин, пережив в той же Одессе разочарование в "современных Леонидах", много лет спустя называл Грецию "страной героев и богов", вновь обращался к ней с призывом расторгнуть "рабские вериги" ("Восстань, о Греция, восстань!..").

VIII-IX

"Я всех уйму с моим народом!" -
Наш царь в конгр[ессе] говорил.
.......................................................
И чем жирнее, тем тяжеле.
О русский глупый наш народ,
Скажи, зачем ты в самом деле
......................................................

"Двуязычный" Александр показан Пушкиным путем антитезы: активный политик, содействовавший торжеству на Западе реакционного Священного союза и вялый, ленивый, жиреющий царь. Увеличение тучности царя — иронизирует поэт — шло параллельно с ростом в России общественно-политической тяжести, испытываемой всеми классами и общественными группами, особенно крестьянской крепостной массой.

Потешный полк Петра Титана,
Дружина старых усачей,
Предавших некогда тирана
Свирепой шайке палачей.
............................................

Организованный из потешных при Петре I Семеновский гвардейский полк, в солдатской массе насчитывавший немало героев военных походов, в октябре 1821 г. в знак протеста против невыносимых условий службы при командире Шварце отказался подчиниться приказам начальства и был подвергнут жестоким на- казаниям (военному суду было предано 802 человека). Большинство солдат было разослано по другим полкам. Они были, по свидетельству декабриста Горбачевского, "ревностными агентами Тайного общества, возбуждая в своих товарищах ненависть и презрение к правительству". В том же Семеновском полку служили будущие деятели Южного общества — С.И. Муравьев-Апостол, М.П. Бестужев-Рюмин.

Движение нижних чинов Семеновского полка было первой репетицией того военного восстания, которое в 1825-1826 гг. было связано с Черниговским полком под начальством С. И. Муравьева-Апостола. Это движение в пушкинской концепции свидетельствовало о непрочности самодержца Александра: восстание вспыхнуло в том полку, шефом которого был Александр I в бытность наследником престола, караула которого дожидался он, чтобы дать разрешение на убийство Павла — т и р а н а, у в е н ч а н н о г о злодея, павшего под "бесславными ударами" "вином и злобой упоенных" убийц, вторгшихся 11 марта 1801 г. во дворец, "как звери" ("Вольность" — стихотворение, написанное на квартире Н.И. Тургенева).

Россия присмирела снова
И пуще царь пошел кутить,
Но искры пламени23 иного
Уже издавна может быть
……………………………

Внешним поводом перемены политического настроения Александра I было восстание в Семеновском полку и целый ряд военных восстаний в Западной Европе (в Испании, Неаполе, Пьемонте). Реакционная внутренняя политика с 1821 г. окончательно стала определять систему управления в России. Пушкин, исторически точно указывая на более ранние побеги либерализма в стране, чем в эпоху господства аракчеевщины, подошел к изображению оппозиционных течений русской общественности. Где же и как первоначально сверкали эти "искры пламени" дворянского либерализма?

XII

Сначала эти за[говоры]
Все это были разговоры
Между лафитом и клико
[Куплеты, дружеские споры]

И не [входила] глубоко
В сердца мятежная наука.
[Все это было подражанье]
[Все это было только] скука,
Безделье молодых умов,
Забавы взрослых шалунов.
Казалось [пал]
Но

[Везде беседы недовольных]
Узлы к узлам
[И постепенно сетью тайной]
[Россия]
Наш ц[арь] дремал

В начальных стихах этого фрагмента обычно видят ироническое отношение Пушкина к либеральным заговорщикам 20-х годов. Необходимо указать, что пушкинская терминология полна иного осмысления, чем наша современная: з а б а в ы у Пушкина означают и светский образ жизни (м и л ы е з а б а в ы с в е т а, 1819), и чувство любви:

Что ж истинно? — Одна забава,
Поверь, одна любовь не сон. (1816)

и творческую работу ("но скрылись от меня парнасские з а б а в ы", 1816; "душе наскучили парнасские з а б а в ы", 1825; роман "Онегин" — "небрежный плод моих з а б а в"). В поэтическом языке Пушкина встречаем: "философическая з а б а в а" (1815), "площадная з а б а в а" (1830), "гармоническая з а б а в а" (1820), "суровой простоты з а б а в ы", "сии кровавые з а б а в ы" (1820—1821), "исчезли юные з а б а в ы" (1818). Во всех этих словосочетаниях выражение з а б а в а применяется с различной и совершенно иной, чем теперь, семантической наполненностью.
В "Первом послании к цензору" (1822) Пушкин писал:

... Поверь мне, чьи забавы
Осмеивать закон, правительство иль нравы,
Тот не подвергнется взысканью твоему...
....................................................................
Радищев, рабства враг, цензуры избежал,
И Пушкина стихи в печати не бывали...

Ш а л у н (ш а л о с т ь, ш а л и т ь) в языке Пушкина и его современников обычно в той или иной степени и форме нарушитель порядка, чинной жизни, протестант.
Вольтер — "седой ш а л у н" ("Городок", 1814); ш а л у н может быть и ф и л о с о ф о м, о с т р я к о м н е б о г о м о л ь н ы м (А.М. Горчакову, 1819). Дельвиг — одновременно "муз возвышенный пророк" и "ш а л у н, мой брат по крови, по душе" ("К Языкову", 1824). Ш а л у н — участник "Зеленой лампы":

Вот он приют гостеприимный,
Приют любви и вольных муз,
Где с ними клятвою взаимной
Скрепили вечный мы союз...
Где своенравный произвол
Менял бутылки, разговоры,
Рассказы, песни шалуна…

("Я.Н. Толстому", 1822)

Ср. ещё:

Тогда, мой друг, забытых шалунов
Свобода, Вакх и музы угощают. (1818)

Ср. ещё:

Мне ль было сетовать о толках шалунов? (1821)

Граф М. С. Воронцов называл Пушкина ш а л у н о м, узнав о попытках его бегства из Одессы за границу перед ссылкой в Михайловское (в письме 24 декабря 1824 г. А. Булгакову). Сообщая об этом своему брату, А. Булгаков также назвал Пушкина п о э т о м - ш а л у н о м (12 июня 1825 г.). Пушкин демонстративными выходками против церковных лиц и полицейского строя заслужил то же прозвание ш а л у н а у своего кишиневского начальника Инзова, у своего приятеля П.А. Вяземского, который при известии о ссоре поэта с Воронцовым воскликнул: "эх, он ш а л у н!.. Грешно тем, которые не уважают дарования даже и в безумном". Пушкин сам называл себя еще в лицее ш а л у н о м, а Булгарин в политическом доносе 1826 г. ("Нечто о Царскосельском лицее и о духе оного") писал о лицеистах: "Молодые люди, желая дать доказательства своего вольнодумства, начали писать пасквили и эпиграммы противу правительства, которые приносили громкую славу молодым ш а л у н а м".

Об итальянских революционерах Пушкин писал:

Но те в Неаполе шалят.

("В.Л. Давыдову")

Раненный на площади 14 декабря граф Милорадович, "когда ему вырезывали из раны пулю, то он, не смотря на оную, сказал: "Я уверен был, что в меня выстрелил не солдат, а какой-нибудь ш а л у н, потому что эта пуля не ружейная" ("Смерть Милора-довича"). Марлинский (Бестужев), вспоминая о возвращении гвардии из Парижа, писал в 1829 г., что офицер, который метил в генералы, привозил оттуда "чугунную статуйку Наполеона и томы Жомини", а "ветреник для ш а л у н о в – п р и я т е л е й песни Беранжера" ("Альциона", Альманах на 1832 г., П. 1832, стр. 4).

Ш а л о с т ь ю Вяземский называл "Гавриилиаду" и одну из политических эпиграмм Пушкина; ш а л о с т ь ю назывались "Бесы" и "Румяный критик мой"; ср. "в архиве ш а л о с т и младой" (1818), "сладкие тревоги любви таинственной и ш а л о с т и младой" (1818);

И мы не так ли дни ведем,
Щербинин, резвый друг забавы,
С Амуром, шалостью, вином? (1819)

В набросках к "Капитанской дочке": "Башарин за ш а л о с т и послан в гарнизон". 13 октября 1824 г. С.М. Салтыкова, приятельница Ольги Сергеевны Пушкиной, писала подруге: "Дорогой наш Пушкин выслан в деревню к своему отцу за новые ш а л о с т и". Булгарин считал ш а л о с т ь ю поступок воспитанника виленской гимназии, выразившийся в том, что тот написал на доске: "Виват, да здравствует Конституция 3 мая", за что был сослан в солдаты. Пушкин писал о "студенческих ш а л о с т я х" Радищева и его товарищей, которые "проказничали и вольнодумствовали". П. А. Вяземский 12 июня 1826 г. советовал ссыльному Пушкину сознаться Николаю I в "ш а л о с т я х языка и пера", чтобы получить скорейшее освобождение. Батюшков вспоминал в письме к Жуковскому от 3 ноября 1814 г. московские вечера с ним и Вяземским: "и споры, и ш а л о с т и, и проказы". В 1825 г. Баратынский писал Дельвигу перед его женитьбой:

Так распрощался с братством шумным
Бесстыдных, бешеных, но добрых шалунов;
С бесчинством дружеским весёлых их пиров
И с нашим счастьем вольнодумным.

Евгений Онегин в характеристике Полевого — "ш а л у н с умом" (1825, в "Московском телеграфе").

Ш а л о с т ь ю называл А. И. Одоевский либеральные кружки: "Эти общества для многих одна только шалость, но шалость до случая, как это оказалось"; следственной комиссии он рассказал, что 14 декабря после подавления восстания он зашел к П. Н. Чебышеву и, передавая подробности "безумного и преступного возмущения, употребил слово тогда ш а л о с т и! но теперь не смею и повторить такое непристойное слово, когда дело идёт о злодеяниях".
В "Алфавите членам бывших злоумышленных тайных обществ и лицам прикосновенным к делу, произведенному Высочайше учрежденною 17 декабря 1825 г. следственною Комиссиею" (1827) есть указание, как подпоручик Вилламов вместе с прочими отказывался от присяги Николаю, как офицеры кричали солдатам: "Ребята! измена! вас обманывают, Константин Павлович не отказывается, ура, Константин!" Когда полковник Гербель приказал схватить их, то Малиновский, обнажив саблю, ударил одного часового в лицо и все разбежались. По возвращении в казармы они были арестованы. Николай, по донесению об оном, "повелеть соизволил освободить их с тем, что не желает знать и имени сих шалунов" ("Восстание декабристов", т. VIII, стр. 5354).
Герцен в 1862 г. писал: "И прежде были шалуны. 14 декабря они доигрались до виселицы" (Сочинения, т. XV, стр. 114).

Поэтому в з а б а в ы в з р о с л ы х ш а л у н о в могло быть отнесено и демонстративное показывание молодым Пушкиным в театре портрета Лувеля и политические разговоры м о л о д ы х у м о в из "Зеленой лампы", которых скука, порожденная б е з д е й с т в и е м (ср. ум, к и п я щ и й в д е й с т в и и п у с т о м), в скованной аракчеевщиной стране, толкала на разнообразные шалости, косо встречавшиеся благонамеренным обществом. С к у ч а ю щ и й, б е з д е л а, у м н ы й в з р о с л ы й ш а л у н, дело заменяющий з а б а в а м и — разного рода выходками против Максим Петровичей, Скалозубов всяческих рангов — типичный молодой либералист из пушкинского круга перед ссылкой поэта на юг.

Если припомнить высказывания декабристов о внутренней жизни Союза спасения (1817), Союза благоденствия (1818-1821), если представить заседания "Зеленой лампы" — филиала Союза благоденствия, то характеристика раннего периода декабристского движения, набросанная в пушкинском отрывке, существенно не отклонялась от оценки и восприятий исторической действительности у целого ряда общественных деятелей той эпохи.
Один из активных участников движения, Н.И. Тургенев, 17 апреля 1826 г., узнав за границей о привлечении его к следственному делу, высказал резкое суждение о тайном обществе: "Мое убеждение всегда было, и есть, и будет, что все эти общества и так называемые заговоры — вздор. Думая об этом, идя по улице, невольно "Ребятишки!" — сорвалось с языка. Этот упрек жесток, ибо они теперь несчастны". Так думал Тургенев, припоминая дела, преимущественно в Союзе благоденствия: "Было восстание, бунт. Но в какой связи наши ф р а з ы — может быть, две или три в течение нескольких лет произнесенные — с этим бунтом? Какое правосудие может требовать отчета в р а з г о в о р а х, между приятелями бывших? А что было, кроме р а з г о в о р о в? И можно ли судить за мнения?" Умеренный либерал, принципиальный противник Пестеля, аграрный проект которого показался ему доказательством "необыкновенного невежества", оставаясь в рядах даже Северного общества, упорно держался с 1823 г. мысли о практической бесполезности, бездейственности общества29.
Пушкинская оценка ранних общественных организаций настолько совпадает с точкой зрения Н.И. Тургенева, изложенной им во второй оправдательной "Записке" (18 октября 1826 г.), что возникает предположение, не был ли известен этот материал Пушкину, которого мог познакомить с ним Жуковский, подавший Николаю I в конце декабря 1827 г. вместе с своим письмом о помиловании Тургенева его "Записку" о тайном обществе? Известно, как ценил Пушкин этого общественного деятеля, выделив его в своей "Записке о народном воспитании" (1826). Оценка Союза благоденствия в "Записке" Н. И. Тургенева должна была казаться Пушкину авторитетной. Тургенев сознается царю, что он "теперь видит всю опасность существования каких бы то ни было тайных обществ, видит, что из тайных р а з г о в о р о в дело могло обратиться в з а г о в о р и от з а г о в о р а перейти к бунтам и убийствам". Но, по его убеждению, в первой стадии тайного общества, в Союзе благоденствия, по преимуществу, были только р а з г о в о р ы. "Все сии толки, все р а з г о в о р ы между членами общества не могли удивлять меня, не могли казаться особенно значительными, в каком бы то ни было отношении, ибо я то же самое слыхал и от людей посторонних, к обществу не принадлежащих... Собирались (у Муравьева) на совещания. Жаловались на худое устройство общества, но так как никто не мог придумать лучшего, то скоро р а з г о в о р ы об обществе прекращались и переходили к общим предметам: один сообщал новости о камере депутатов во Франции, хвалил новую книгу Прадта, Констана, другой читал новые стихи Пушкина, третий смеялся над цензурою журналов и театров и пр. Бывали р а з г о в о р ы общие о различных формах правления. Я не один раз мог участвовать в сих р а з г о в о р а х... П у с т о с л о в н ы е с о в е щ а н и я в Петербурге... Все и везде ограничивается о д н и м и с л о в а м и..." Так, постоянно повторяясь, Тургенев настойчиво доказывал "разговорный" характер Союза благоденствия (См. "Красный архив", т. XIII, стр. 74, 78, 81, 84, 99, 105, 131, 135). Собирались для подобных разговоров "несколько м о л о д ы х л ю д е й" (там же, стр. 99).

Отстраните от тайных обществ все злодейское, и что останется? Что, кроме заблуждения? Что, кроме р е б я ч е с т в а? — спрашивал Тургенев (стр. 110) и вновь подчеркивал, ссылаясь на мнение Никиты Муравьева, "ничтожность общества, р е б я ч е с т в о (его) членов" (стр. 134, 135). Из той же "Записки" Пушкин мог почерпнуть сведения о "цареубийственных замыслах" некоторых членов тайного общества (стр. 78; ср. ниже у Пушкина: ц а р е у б и й с т в е н н ы й к и н ж а л). Оценочный материал собраний Союза благоденствия Пушкин мог получить от Жуковского, Вяземского, знавших содержание первой оправдательной записки Н. И. Тургенева (май 1826 г.), а также и от А.И. Тургенева.

В бездействии упрекали членов Союза благоденствия Пестель и Лунин; С.П. Трубецкой в своих записках говорит о развале этой организации. У Пушкина споры в Каменке с "демократическими друзьями" (Раевские, М.Ф. Орлов, Давыдов) рисовались в такой специфически барской обстановке:

...В беседе шумной
За ужином с бутылками Аи
Сидят Раевские мои.

Политические беседы в кружке "Зеленой лампы" обычно разгорались "между лафитом и клико"... Но все эти аморфные объединения (от Союза спасения до Союза благоденствия с его филиалами) ни в какой мере не характеризуют декабристских заговорщических организаций. Настоящий заговор возник с момента ликвидации Союза благоденствия.

Пушкин и не смешивал ранней эпохи дворянского либерализма с заговором декабристов. Там были "куплеты и дружеские споры", но "мятежная наука" еще не забирала глубоко общественную сердцевину. Лишь тогда, когда "везде [стали звучать] беседы недовольных", когда экономические и политические факторы стали вызывать быструю и сложную реакцию в общественной психологии разнородных классовых группировок, Россия стала покрываться сетью тайных, конспиративных организаций.

Пушкин совершенно точно констатировал состояние страны во второй половине 20-х годов: в е з д е н е д о в о л ь н ы е. Достаточно привести несколько строк из письма декабриста А.А. Бестужева к Николаю I, чтоб убедиться в тождественности оценок тогдашнего настроения в общественных кругах, сделанных поэтом декабристов и поэтом-декабристом: "Во всех углах виделись н е д о в о л ь н ы е л и ц а; на улицах пожимали плечами, везде шептались — все говорили, "к чему это приведет?", все элементы были в брожении". Пушкин своими зарисовками Северного и Южного обществ дал ответ, к чему шли идеологи революционного дворянства, обе фракции дворянской интеллигенции 20-х годов в намечавшейся перестройке политической и экономической жизни страны под напором роста капитализма и крестьянского движения.

Наш царь дремал.

Александр I знал о существовании тайных обществ. В 1821 г. Бенкендорф представил ему обширную записку Грибовского о Союзе благоденствия с перечнем участников и характеристикой некоторых лиц (Н. Тургенева, Муравьевых и других), но записка эта оставалась без движения. Бенкендорф, извещая о закрытии Союза благоденствия, высказал предположение, что активные члены его, освободившись "от излишнего числа с малым разбором навербованных, коим неосторожно открыли все", пожелают составить "скрытнейшее общество и действовать под завесою безопаснее".

Действительно, в 1821 г. вместо Союза благоденствия возникли конспиративные организации южан и северян.

Александр I получил донос от Шервуда и также не дал ему ходу. Органы власти не могли не знать о широком разливе в дворянских кругах либеральных настроений. В "Записках одного недекабриста" переданы любопытные подробности о том, насколько распространено было дворянское фрондирование в 20-х годах: "Кто не знал о донкихотских выходках Якубовича [который хвастался, что хочет убить Александра I]? В то время жалобы на правительство возглашались громко. Все желали перемены, но не надеясь на великого князя Константина Павловича и не понимая характера Николая, предавались всяким предположениям и мечтаниям. Если бы сослать всех тех, которые слышали о необычайных замыслах и планах того времени, не нашлось бы места в Сибири... Эти вольные разговоры, пение не революционных, а сатирических песен и т. п. было дело очень обыкновенное, и никто не обращал на то внимания. Однажды Булгарин давал нам ужин. Собралось человек пятнадцать. После шампанского давай читать стихи, а там и петь рылеевские песни. Не все были либералы, а все слушали с удовольствием и искренно смеялись. Помню антилиберала В. Н. Верха, как он заливался смехом..."

XIII

У них свои бывали сходки,
Они за чашею вина,
Они за рюмкой русской водки
...............................................
Витийством резким знамениты,
Сбирались члены сей семьи
У беспокойного Никиты,
У осторожного Ильи.
.........................................

ХIV

Друг Марса, Вакха и Венеры,
Им резко Лунин предлагал
Свои решительные меры
И вдохновенно бормотал,
Читал свои ноэли Пушкин ,
Мел[анхолический?] Я[кушкин],
Казалось, молча обнажал
Ц[ареубийственный] кинжал.
Одну Россию в мире видя ,
Лаская в ней свой идеал ,
Хромой Тургенев им внимал
И, слово рабство — ненавидя,
Предвидел в сей толпе дворян
Освободителей крестьян.

Таково было в изображении Пушкина Северное общество, возникшее в то время, когда он находился в южной ссылке, в его отсутствие развивавшее свою работу. Историк найдет в этой картине ряд неточностей: поручик Илья Долгоруков, как указано в "Алфавите декабристов", после ликвидации Союза благоденствия "не только не принадлежал ни к какому обществу, но и не подозревал существования оного и ни с кем из бывших членов не имел никакого сношения". "Осторожный" князь, некогда принимавший участие в выработке устава Союза благоденствия, не пострадал: следственная комиссия, судившая декабристов, признавала, что он "заслужил при милостивом прощении совершенное забвение кратковременного заблуждения, извиняемого отменною молодостью".

Включив себя в декабристскую организацию северян, Пушкин допустил другую ошибку против исторической правды: он не был членом тайного общества, как ни стремился к этому (см. воспоминания Якушкина, Пущина). Тем не менее поэт исторически точно обозначил свое место среди декабристских организаций: Северное общество соответствовало его социальной идеологии. Автор проекта конституции, Никита Муравьев, противник "крепостного состояния и рабства", но оставлявший "земли помещиков за ними", признававший "право собственности, заключающее в себе одни вещи, священным и неприкосновенным"; Н. И. Тургенев, Лунин и Якушкин, сторонники конституционной монархии и освобождения крестьян, — все эти перечисленные Пушкиным члены Северного общества, выступая против феодально-крепостнического строя, выражали точку зрения той передовой помещичьей группы, которая расчищала дорогу промышленному капитализму. Их взгляды в отношении к "самовластью", к "рабству" народа разделял Пушкин; но одновременно реалистическим изображением современной ему жизни поэт преодолевал свою классовую ограниченность, художественной и публицистической критикой господствовавшего помещичье-крепостнического строя переходил на позиции демократического фронта от Белинского, еще не ставшего революционным демократом, до представителей "крепостной интеллигенции".

Исторически верно Пушкин подчеркнул наличие среди декабристов идеи цареубийства. И.Д. Якушкин, одним из первых предложивший эту идею (см. в его "Записках", изд. 2-е, стр. 14), Якубович, Каховский, Рылеев и другие северяне, не говоря уже о Пестеле, С. Муравьеве-Апостоле, не раз ставили вопрос о "цареубийственном кинжале". Припоминая собственную настроенность 20-х годов, Пушкин, воспевавший в 1821 г. "свободы тайный страж" — кинжал, конечно, без всякой иронии рисовал образ Лунина (1787-1845), предлагавшего "решительные меры". Гвардейский офицер, проделавший военные походы своего времени ("друг Марса"), отличавшийся исключительной храбростью, Лунин, несмотря на бретерские выходки и разные молодечества (друг "Вакха и Венеры"), выделялся своим оригинальным характером, умственными способностями, поражавшими, между прочим, французского мыслителя Сен-Симона, он принадлежал к числу тех людей пушкинского круга, о которых поэт сказал, что "дружно можно жить с Киферой, с портиком, и с книгой и с бокалом, что ум высокий можно скрыть безумной шалости под легким покрывалом". Лично известный Пушкину, сохранившему много лет спустя после последней встречи с Луниным (1825) впечатление о нем как о подлинно выдающемся человеке (в 1835 г. на балу у кн. С. Голицына Пушкин сказал племяннику Лунина, А.Ф. Уварову: "Michel Lounin est un homme vraiment remarquable"—Михаил Лунин человек действительно выдающийся), Лунин схвачен поэтом в наиболее характерной черте его личности, проявлявшейся и в его политических высказываниях на заседаниях декабристов. Рылеев показывал на следствии: "О Лунине… слышал я от Никиты Муравьева, что он ч е л о в е к р е ш и т е л ь н ы й и исполненный любовью к отечеству. Причем Муравьев заметил: "Жаль, что его нет, он был бы пламенный член общества".

Пушкин, помимо личных впечатлений, как справедливо предполагает С. Гессен, в 1830 г., когда писал X главу, мог почерпнуть следующее примечание о Лунине из "Донесения Следственной комиссии" "Пестель утверждает, что еще прежде (вызова на цареубийство Якушкина), в том же 1817 г., Лунин говорил, что если "при начале открытых действий Общества" решатся убить императора, то можно будет для сего выслать на царскосельскую дорогу несколько человек в масках. Лунин признается, что он, м е ж д у п р о ч и м, говорил это". Один из первых директоров Северного общества, Лунин в 1821 г. снова завел разговор о покушении на Александра. Сергей Муравьев-Апостол, Бестужев-Рюмин, А. Поджио и другие показывали на следствии, что в 1823 г., обсуждая с Пестелем вопрос о цареубийстве, предполагали с этой целью организовать специальную группу под названием "garde perdue", под начальством Лунина. Лунину принадлежала идея завести литографский станок для размножения уставов, воззваний. Комментатор пушкинского отрывка о Лунине по поводу текстологических исправлений поэта верно отметил: "осуждающий эпитет г у б и т е л ь н ы е м е р ы поэт заменил нейтральным — р е ш и т е л ь н ы е, который, в общем контексте, окрашивается в явно положительный тон".
Ч и т а л с в о и н о э л и П у ш к и н, — Ноэль (Noёl) — святочная (рождественская) песенка сатирического содержания. Пушкину принадлежало несколько таких песен. Одна из них до нас дошла ("Ура! В Россию скачет кочующий деспот", 1818); о другой известно из письма поэта брату Льву (Михайловское, в декабре 1824г.): Пушкин опасался, как бы его письмо, где была вложена "святочная песенка", не было затеряно "ветреным юношей" Рокотовым (соседом по имению) — "ничуть не забавно мне попасть в крепость pour des chansons". В пасквильном стихотворении на Пушкина одного его современника А. Родзянко, читаем:

И все его права: иль два иль три Ноэля,
Гимн Занду на устах, в руках портрет Лувеля.

"Noёl" 1818 г., по словам И.Д. Якушкина, "распевали чуть не на улице".
Б е с п о к о й н ы й Н и к и т а. — Пушкин чрезвычайно точно подметил в Н.М. Муравьеве ту особенность молодого офицера, полного тревожных исканий, которую близко знавший Никиту Муравьева Батюшков включил в свое послание будущему декабристу-северянину:

Твой дух встревожен, беспокоен,
Он рвется лавры пожинать.

М е л а н х о л и ч е с к и й Я к у ш к и н — Пушкин указал в молодом Якушкине характерную черту его личности. В 1821 г. Якушкин писал Чаадаеву: "Ах, бог мой, ты позволяешь себе слишком быстро осудить человека, которого не знаешь. Вынести приговор, меня не выслушав, приписать мне лишенное любви сердце и омертвевшую душу! Но если бы это и было так, разве ты знаешь, что меня таким сделало? Причина — в печальной участи не иметь сердечного друга, никогда не слышать слова приязни. Правда, моя душа утратила часть своей энергии, она устала от страданий и разбилась, она не хотела принять жизнь, полную горечи, и ослабела в борьбе. Я выносил бремя существования одиноким. Время от времени встречалась душа, способная, может быть, симпатизировать мне, — но судьба, обстоятельства, я уж не знаю, что именно — нас всякий раз разлучали, и я оказывался более одиноким и обособленным, чем раньше. Над жизнью моей тяготели годы разочарований, горькие слезы жгли мне лицо, лишенный утешения молитвы, я был предоставлен себе. Не суди же меня по наружности, будь настолько проницателен, чтобы понять, каков я на самом деле; мне тяжело видеть, что и ты разделяешь суждение обо мне толпы, полагающей, будто душа, сложившаяся в таком мире, который несколько возвышается над людской пошлостью, ничего иного, кроме одиночества, и не заслуживает. Слишком длинно то, что я тебе написал; взгляни на эту полуисповедь как на одну из редких минут излияний, которым подвержены люди, всегда сосредоточенные и замкнутые в себе самих".

О н и з а р ю м к о й р у с с к о й в о д к и. — Указание на знаменитые "русские завтраки" на собраниях у Рылеева. Русская капуста, русская водка, русское платье, рассуждения о русских названиях государственных учреждений (после будущей революции) — все это было отражением своеобразного национального чувства первых дворян-революционеров.

Поместив себя рядом с Луниным и Якушкиным, Пушкин сохранил в отрывке 1830 г. свой психологический облик начала 20-х годов, когда темы "кровавых чаш", "карающего кинжала", "вольнолюбивого Брута" особенно волновали поэта.
Из всех декабристов только Н. И. Т у р г е н е в у он придал черты общественного деятеля с определенной социальной программой: Тургенев — пропагандист идеи "уничтожения рабства", крепостного состояния. Сам Тургенев именно в преданности этой идее видел пафос своей жизни, называл ее своей "нравственной болезнью, какой-то лихорадкой, которая мучила [его] беспрестанно и не позволяла [ему] хладнокровно видеть вещи в настоящем их виде" ("Красный архив", т. XIII, стр. 123). В своей "Записке", текст которой мог быть известен Пушкину, Тургенев пространно рассуждал:
"Одна главная мысль владела и направляла моими поступками во всю мою жизнь, — мысль уничтожения крепостного состояния в России. Сия цель казалась мне священною и достойною целью всей жизни. В стремлении к ней я видел все мои обязанности и иногда почитал себя каким-то миссионером в святом деле. Я почитал для себя непременным долгом всегда и везде содействовать к достижению сей цели, цели моего существования. На все обстоятельства, на все дела, на все происшествия я смотрел с одной и той же точки зрения. Везде и во всем я искал одного. При всяком случае я спрашивал самого себя: нельзя ли из этого извлечь чего-либо для освобождения крестьян? Эта мысль, наконец, так сильно овладела мною, что все прочее казалось мне незаслуживающим внимания. Просвещение, законодательство, одним словом, все казалось мне ничтожным в сравнении с освобождением крестьян. Эту мысль, это убеждение я всегда желал сообщить и другим членам и не членам общества. Я солгал бы, если б сказал, что никогда не любил конституции вообще. Нет, я в сем отношении мог разделять мнения других. Но в отношении к России все мои мысли, все желания были подчинены условию, в моем мнении гораздо важнейшему, — уничтожению рабства. В разговорах о предметах политических и с членами общества и с посторонними лицами я всегда представлял освобождение крестьян самою главною необходимостью" (там же, стр. 96-97).

Тургеневу казалось, что, пропагандируя в тайном обществе свои идеи, он имел дело с людьми, которые или его не понимают или не хотят понять, но он "старался извлечь из них пользу для дела, ему священного": "они молоды, необразованы, думал я, но они помещики, имеют крепостных людей. Разговаривать с ними для меня скучно, но разговоры мои могут иметь последствием несколько отпускных!" — писал он в своей "Записке", несколько раз повторяя ту же тему (стр. 123, 78) 50, которую Пушкин схватил в двух строчках:

[Тургенев] предвидел в сей толпе дворян
Освободителей крестьян.

Когда пушкинские строки дошли до декабриста-эмигранта, он написал (20 августа 1832 г.) брату, А.И. Тургеневу, что стихи Пушкина "заставили [его] пожать плечами. Судьи, меня и других осудившие, делали свое дело: дело варваров, лишенных всякого света гражданственности, цивилизации. Это в натуре вещей. Но вот являются другие судьи! . . Можно иметь талант для поэзии, — много ума, воображения и при всем том быть варваром. А Пушкин и все русские — конечно, варвары..." ("Журнал Мин. народн. просв.", 1913, март, стр. 17). Раздражение Н.И. Тургенева, мирно проживавшего в Париже, можно объяснить только тем, что пушкинские стихи напомнили ему содержание той "Записки", которую он согласился послать царю Николаю, наполнив ее, по совету Александра Тургенева, лживыми вставками и такими репликами по адресу казненных и ссыльных товарищей по общему делу, как "настоящее скопище разбойников", "истинные злодеи", "адское дело со всеми подробностями беспримерного разврата и бешеной кровожадности"... ("Красный архив", т. XIII, стр. 73).

Включив себя в группу северян раннего призыва, выделив Н. И. Тургенева как мирного защитника идеи о "рабстве падшем", зная принципиальную вражду последнего против бунта, против революционного насилия, его исконное убеждение, что "волею правительства", опирающегося на просвещенную группу передового дворянства, могут быть разрешены в России основные вопросы общественной жизни, Пушкин выразил определившиеся у него к 30-м годам симпатии тому крылу дворянской оппозиции, которое 14 декабря пыталось произвести г о с у д а р с т в е н н ы й п е р е в о р о т. (К концу жизни Пушкин отрицал реформаторскую роль современной ему государственной власти в лице Николая I и думы, считая, что не одно "просвещенное" дворянство, а более широкие общественные круги примут участие в преобразовании страны, в борьбе с самовластьем и крепостничеством.)
Самое же Северное общество в его оценке было организацией, где участники имели большую склонность к "витийству резкому", к теоретическим анализам проектов конституций и всяческих законоположений (Н. Муравьев и Н. Тургенев).

Так было над Невою льдистой.
Но там, где ранее весна
Блестит над Каменкой тенистой
И над холмами Тульчина,
Где Витгенштейновы дружины
Днепром подмытые равнины
И степи Буга облегли, —
Дела [иные уж} пошли.
Там П[естель] — кинжал
И рать... набирал
Холоднокровный генерал
Там Р[юмин]...
В союз славянов вербовал.
Его...
И Муравьев его склонял,
Исполнен дерзости и сил,
Союза [вспышку] торопил.

Здесь названы главные центры заговорщиков из Южного общества — К а м е н к а, имение В.Л. Давыдова в Чигиринском уезде Киевской губернии и Тульчин (Подольской губ.), где был штаб 2-й армии, которой командовал генерал граф П. X. Витгенштейн; названы крупнейшие представители южного заговора — командир Вятского полка полковник Пестель, подполковник Черниговского полка С. И. Муравьев-Апостол; подпоручик Полтавского пехотного полка М. П. Бестужев-Рюмин.

Первый из них, автор "Русской Правды", в оценке Пушкина — "один из самых оригинальных умов", которых знал поэт: "Только революционная голова, подобная Пестелю, может любить Россию так, как писатель только может любить ее язык", — читаем в заметках Пушкина 1822-1823 гг.
С.И. Муравьев-Апостол — активнейший член Южного общества, глава Васильковской управы, автор агитационного "Катехизиса", собиравший солдат из разных полков, в том числе ссыльных из Семеновского полка, и склонявший их к возмущению, открывший сношения с самым радикальным из декабристских кружков, Обществом соединенных славян, — поднял 27 декабря 1825 г. свой полк и двинулся на соединение с другими полками в целях захвата власти. М.П. Бестужев-Рюмин (как сказано о нём в "Алфавите декабристов") "действовал и даже мыслил нераздельно с С. Муравьевым-Апостолом", между прочим, пропагандировал среди офицеров из Общества соединенных славян идею цареубийства пушкинским стихотворением "Кинжал". Все четыре декабриста были лично известны Пушкину. Трое из них были повешены 13 июля 1826 г.
Можно ли на основании отрывков X главы говорить, что Пушкин в 1830 г. неглубоко и несерьезно отнесся к "декабризму вообще", что только после 1830 г. в итоге своих "исторических разысканий и размышлений над историческими событиями" Пушкин увидел в декабристском движении "трагический социальный конфликт", "убедился в классовом характере 14 декабря" и пр.? Наш комментарий приводит к совершенно противоположному выводу. Пушкин итоги своего классового самосознания четко вскрыл в "декабристских" отрывках X главы романа: он — за "декабризм", за освобождение народа от рабства, от "самовластья", за новый прогрессивный путь развития страны. В 1830 г., так же как и в 1834 г. во время беседы с вел. кн. Михаилом Павловичем, Пушкин с полной политической ясностью понимал причины "страшной стихии мятежей" в России, знал, какие важные общественные причины привели на Сенатскую площадь 14 декабря и к военному восстанию на юге, вызвали к жизни Никиту Муравьева и Пестеля, Тургенева и Сергея Муравьева-Апостола.

Нам неизвестно, как Пушкин развернул бы канву X главы, каковы были бы его "лирические отступления" по поводу декабристского движения66. Бесспорным остается факт: Пушкин в 1830 г. достиг наивысшей объективной правды в изображении общественного движения своего класса, обнаружил ту высокую степень политической зрелости, которая соответствовала его историческому пониманию общественного дела "дворянских революционеров".

XVI

А про тебя и в ус не дует,
Ты, А [лександровский?] холоп...
....................................................

Пушкин имел в виду всесильного при Александре I временщика Аракчеева, которого Николай не приблизил к себе после подавления восстания; после 1825 г. Аракчеев быстро сошел на нет как государственный деятель69.

XVII

Авось, о Шиболет народный,
Тебе б я оду посвятил,
Но стихоплет великородный
Меня уже предупредил.
...........................................

Слово шиболет — по-еврейски колос — встречается в библейском повествовании о том, как мужи галаадские, истребив почти все племя Ефраима, заняли проходы у Иордана, чтоб не пропустить уцелевших ефраимитов, и спрашивали каждого: "А вы не из Ефраимова племени?" — "Нет" — отвечали те. — "А скажите: шибболет! — Те, затрудняясь произнести правильно, отвечали "сибболет" и таким образом выдавали свое происхождение. И брали его, и закалали его у переправы через Иордан..."

Это слово в литературном языке современников Пушкина играло роль признака, которым отличались люди, принадлежавшие к определенному кругу, партии, от инакомыслящих; так, в 1833г. в "Московском телеграфе" Бестужев-Марлинский писал (о карамзинистах): "И слова: ч у в с т в и т е л ь н о с т ь, н е с ч а с т н а я л ю б о в ь стали шибболетом, лозунгом для входа во все общества" (Марлинский, Полное собр. соч., т. XI, стр. 282). Особенностью, определяющей политическую действительность тогдашней России, лишенной, по мнению Пушкина, твердого основания з а к о н а, было слово а в о с ь, в чем поэт соглашался со своим предшественником-поэтом.

А в о с ь как главная пружина правительственной политики было отмечено в сатире князя П. Вяземского "Сравнение Петербурга с Москвою" (1811), где Москва говорила Петербургу:

У вас авось —
России ось —
Крутит, вертит,
А кучер спит.

XVIII

Авось, аренды забывая,
Ханжа запрется в монастырь,
Авось, по манью [Николая?]
Семействам возвратит [Сибирь?]...
………………………………..
Авось, дороги нам исправят...

Д.Н. Соколов напомнил пушкинское послание к Н.И. Гнедичу (1821), где известный реакционер александровского времени ("холопская душа", "просвещения гонитель") и член следственной комиссии по делу о декабристах, князь А.Н. Голицын, был назван х а н ж о й:

...спасаясь от гоненья
Ханжи и гордого глупца.

Пушкин надеялся, что Николай "простит" декабристов, томившихся "в пропастях земли", в сибирской ссылке. Еще в январе 1826 г., до известия о приговоре, он писал А. А. Дельвигу: "Твердо надеюсь на великодушие молодого нашего царя"; 20 февраля писал ему же: "Что Иван Пущин? Мне сказывали, что 20-го, т. е. сегодня, участь их должна решиться — сердце не на месте, но крепко надеюсь на милость царскую". Приговор Верховного суда и дальнейшая судьба декабристов в связи с горькими эпизодами собственной жизни поэта подтачивали эти надежды на "милость царскую", и в год написания X главы Пушкин, судя по тому смысловому оттенку, который лежал в слове "авось", иронически относился к своим былым настроениям.
Общие жалобы на бездорожье, мешавшее хозяйственному развитию страны, нашли отклик в правительстве Николая I: к 1830 г. была закончена постройка п е р в о й ш о с с е й н о й д о р о г и - между Москвой и Петербургом.

О проекте Авторы Карта портала Ссылки Контакты

Веб-студия Православные.Ру