Алексей Константинович Толстой. Очерк жизни и творчества

Лирика

Свои лирические стихотворения Толстой начал публиковать только с 1854 г., хотя сочинял их с самой ранней юности.

В 1840-е гг. в его лирике преобладали элегические мотивы воспоминания и невозвратимости прошлого ("Шумит на дворе непогода…", "Дождя отшумевшего капли…", "По гребле неровной и тряской…" и др.), сетования о запустении дворянских гнезд ("Ты помнишь ли, Мария…", "Пустой дом"), имелись и тривиально-романтические декларации о поэте "с орлиным взглядом", парящем над толпой ("Поэт"). Более оригинальными были стихотворения мажорного звучания, включающие темы степной воли и русско-украинской истории ("Колокольчики мои…", "Ты знаешь край, где все обильем дышит…") Не случайно именно эти стихотворения первыми появились в некрасовском "Современнике".

Расцвет Толстого-лирика приходится на 1850-е гг., когда было написано подавляющее большинство его лирических стихотворений. Значительное место среди них занимает цикл стихотворений о любви, адресованных С.А.Миллер, в которых можно прочесть связное повествование об отношениях двух любящих ("Средь шумного бала, случайно…", "Слушая повесть твою, полюбил я тебя, моя радость…", "Не ветер, вея с высоты…" – все 1851; "О, не пытайся дух унять тревожный…", "Не верь мне, друг, когда в избытке горя…", "Когда кругом безмолвен лес дремучий…" – все 1856; "Порой, среди забот и жизненного шума…" – 1857; "Минула страсть, и пыл ее тревожный…", "Ты жертва жизненных тревог…", "С тех пор как я один, с тех пор как ты далеко…", "Ты клонишь лик, о нем упоминая…", "Тебя так любят все! Один твой тихий вид…" – все 1858; "К страданиям чужим ты горести полна…", "Нас не преследовала злоба…" – все 1859; "На нивы желтые нисходит тишина…" – 1862. (всего более 25 стихотворений). Но – в отличие от Н.А.Некрасова, обнажившего в своем "панаевском" цикле неприглядно-бытовую, "нервозную" сторону любви, и Ф.И.Тютчева, показавшего в "денисьевском" цикле ее высокий трагизм, – Толстой поэтизировал любовь как гармоническое начало, дающее жизнь, смысл и порядок творению, озаряющее "толпы миров".

   И вещим сердцем понял я,
   Что все, рожденное от Слова,
   Лучи любви кругом лия,
   К Нему вернуться жаждет снова;
   И жизни каждая струя,
   Любви покорная закону,
   Стремится силой бытия
   Неудержимо к Божью лону;
   И всюду звук, и всюду свет,
   И всем мирам одно начало,
   И ничего в природе нет,
   Что бы любовью не дышало.
    ("Меня, во мраке и пыли…", 1851 или 1852)

   Когда Глагола творческая сила
   Толпы миров воззвала из ночи,
   Любовь их все, как солнце, озарила,
   И лишь на землю к нам ее светила
   Нисходят порознь редкие лучи.

   И порознь их отыскивая жадно,
   Мы ловим отблеск вечной красоты;
   Нам вестью лес о ней шумит отрадной,
   О ней поток гремит струею хладной
   И говорят, качаяся, цветы.
    
("Слеза дрожит в твоем ревнивом взоре…", 1858)

По точному замечанию Владимира Соловьева, "только идеальная сторона любви выражена в его стихотворениях на эту тему". Даже когда речь идет, по-видимому, о размолвках, взаимных подозрениях, душевном смятении и т.п., у Толстого всё разрешается в "торжественном аккорде", возносится в "страну лучей", где "вокруг миров вращаются миры".

   Не верь мне, друг, когда, в избытке горя,
   Я говорю, что разлюбил тебя,
   В отлива час не верь измене моря,
   Оно к земле воротится, любя.

   Уж я тоскую, прежней страсти полный,
   Мою свободу вновь тебе отдам,
   И уж бегут с обратным шумом волны
   Издалека к любимым берегам!

("Не верь мне, друг, когда, в избытке горя…", 1856)

   О, не пытайся дух унять тревожный,
   Твою тоску я знаю с давних пор,
   Твоей душе покорность невозможна,
   Она болит и рвется на простор.

   Но все ее невидимые муки,
   Нестройный гул сомнений и забот,
   Все меж собой враждующие звуки
   Последний час в созвучие сольет,

   В один порыв смешает в сердце гордом
   Все чувства, врозь которые звучат,
   И разрешит торжественным аккордом
   Их голосов мучительный разлад.
    ("О, не пытайся дух унять тревожный…", 1856).

Такое в целом счастливое, радостное решение любовной темы в лирике Толстого вполне органично. Наиболее характерные для него стихи имеют мажорное звучание: они торжественны и романтически-возвышенны, но не за счет архаизации лексики и синтаксиса, а благодаря ритму и интонации, т.е. мелодике стиха – не случайно очень многие его стихотворения, даже мало похожие на романсы, были положены на музыку.

При всей их "торжественности" стихи Толстого довольно "просты": их отличает, в частности, простота и даже небрежность рифмовки, что является умышленный приемом, создающим впечатление безыскусности, подлинности лирической эмоции. Чаще всего он пытается запечатлеть миг душевного подъема, причем в высшей его точке, и тяготеет к весенним пейзажам.

   Звонче жаворонка пенье,
   Ярче вешние цветы,
   Сердце полно вдохновенья,
   Небо полно красоты.

   Разорвав тоски оковы,
   Цепи пошлые разбив,
   Набегает жизни новой
   Торжествующий прилив,
 
   И звучит свежо и юно
   Новых сил могучий строй,
   Как натянутые струны
   Между небом и землей.
    ("Звонче жаворонка пенье…", 1858)

   …То на любовь мою в ответ
    Ты опустила вежды –
   О жизнь! о лес! о солнца свет!
    О юность! о надежды!

   И плакал я перед тобой
    На лик твой глядя милый, –
   То было раннею весной,
    В тени берез то было!

   То было в утро наших лет –
    О счастие! о слезы!
   О лес! о жизнь! о солнца свет!
    О свежий дух березы!
    ("То было раннею весной…", 1871)

Встречается в его стихах и "уныние" – излюбленная эмоция элегических поэтов начала XIX в. (и самого Толстого в лирике 1840-х гг.), но трактуется оно чаще всего как состояние душевного упадка, с которым поэт постоянно ведет борьбу ("Что ни день, как поломя со влагой, так унынье борется с отвагой…", 1858), призывая на помощь высшие силы. Борьба эта не всегда успешна, но это именно борьба, а не "сладкая меланхолия" ("Господь, меня готовя к бою…", 1857; "В совести искал я долго обвиненья…", "Бывают дни, когда злой дух меня тревожит…", "Я задремал, главу понуря…", все 1858; "Про подвиг слышал я Кротонского бойца…", 1871). Соответствующая эмоция находит место в стилизациях народных песен, но и там это, конечно, не элегическое "уныние", а "грусть-тоска", заедающая век "добра молодца", "злая кручинушка", "горе-гореваньице" ("Уж ты мать-тоска, горе-гореваньице…", "Уж ты нива моя, нивушка…", оба 1856; "Не Божиим громом горе ударило…", "Ты неведомое, незнаемое…", оба 1857; "Вырастает дума, словно дерево…", "Хорошо, братцы, тому на свете жить…", оба 1858; "Исполать тебе, жизнь – баба старая…", 1859).

В программном послании "И.С.Аксакову" (1859) Толстой принимал упрек, что в его стихах "торжественности много и слишком мало простоты", что "не раз под голос грома, быть может, строил мой псалтырь", но объяснял это тем, что о самом важном, об "иной", необыденной красоте он просто не в состоянии поведать "на ежедневном языке". По сути, здесь речь о религиозном переживании творчества и вдохновения, которое полнее выразилось в поэме "Иоанн Дамаскин" (1859) и другом программном стихотворении о природе искусства:
  
 Тщетно, художник, ты мнишь, что творений своих ты создатель!
 Вечно носились они над землею, незримые оку.
 […]
 Много в пространстве невидимых форм и неслышимых звуков,
 Много чудесных в нем есть сочетаний и слова и света,
 Но передаст их лишь тот, кто умеет и видеть и слышать…
 […]
 О, окружи себя мраком, поэт, окружися молчаньем,
 Будь одинок и слеп, как Гомер, и глух, как Бетховен,
 Слух же душевный сильней напрягай и душевное зренье…
  ("Тщетно, художник, ты мнишь, что творений своих ты создатель!..", 1856)