«Очарованный странник» Н. С. Лескова: жанр, сюжет, композиция, образ главного героя

"Очарованный странник" Н. С. Лескова: жанр, сюжет, композиция, образ главного героя

Повесть "Очарованный странник" была написана Николаем Семеновичем Лесковым (1831 — 1895) в 1872—1873 гг. Видимо, замысел вести возник у Лескова во время поездки летом 1872 г. в Валаамский монастырь на Ладожском озере.

Впервые произведение Лескова было напечатано в газете "Русский мир" 8 августа — 19 сентября 1873 г. под заглавием "Очарованный странник, его жизнь, опыты, мнения и приключения", Год спустя вышло отдельное издание "Очарованный странник. Рассказ Н. Лескова".

Жанрово-композиционное своеобразие повести

"Очарованный странник" — произведение сложного жанрового характера. Это повесть, использующая мотивы древнерусских жизнеописаний святых (житий) и народного эпоса (былин), переосмысляющая сюжетную схему распространенных в литературе XVIII в. романов приключений.

"Очарованный странник" — это своеобразная повесть — биография героя, составленная из нескольких замкнутых, завершенных эпизодов. Сходным образом строятся жития, состоящие из отдельных фрагментов, описывающих разные события из жизни святых. Такой же принцип характерен и для авантюрного романа, романа приключений, с героем которого на его жизненном пути, в его странствиях по свету по воле судьбы случаются самые неожиданные происшествия. Между прочим, само название повести в первом издании было несомненно стилизовано под заглавия русских авантюрных философских и нравоописательных романов XVIII столетия.
Элементы житийного жанра и романа приключений в "Очарованном страннике" очевидны. Герой повести, Иван Флягин подобно персонажу жития, покаявшемуся и преображенному грешнику, идет по миру от греха (бессмысленного "удальского" убиения монашка, убийства цыганки Грушеньки, пусть и совершенного по ее же молению, но все равно, по мысли Флягина, греховного) к покаянию и искуплению вины.

"Пережив с гибелью цыганки глубокое нравственное потрясение, Иван Северьяныч проникается <…> совершенно новым для него нравственным влечением "постраждовать". Если раньше долгие годы своей жизни он сам ощущал себя вольным сыном природы, то теперь он впервые преисполняется чувством долга перед другим человеком. По его собственному признанию, смерть Груши всего его "зачеркнула". Думает он "только одно, что Грушина душа теперь погибшая" и его обязанность — "за нее отстрадать и ее из ада выручить". Следуя этому убеждению, он и берет на себя добровольно тяжесть чужой рекрутчины, сам просит отправить его в опасное место на Кавказ, а там идет под пули, налаживает переправу через горную реку" (Столярова И. В. Лесков и Россия // Лесков Н. С. Полное собрание сочинений: В 30 т. М., 1996. Т. 1. С. 56).

Лесковский странник, как и святой — герой жития, уходит в монастырь, и это решение, как он считает, предопределено судьбой, Богом.

Правда, уход в монастырь имеет и обыденную мотивировку: "<…> в контексте повествования тот жизненный шаг, который как бы должен неминуемо свершиться в жизни Ивана Северьяныча независимо ни от каких житейских перипетий, — уход в монастырь — обретает не столько провиденциальный смысл, сколько смысл социально─психологический, почти бытовой. "Совсем без крова и без пищи было остался, — объясняет он свой поступок слушателям, — так и взял и пошел в монастырь". "От этого только? — удивляются его попутчики и слышат в подтверждение сказанного: "Да ведь что же делать-с — деться было некуда". Итак, момент свободы, выбора начисто отсутствует, действует диктат житейской необходимости, а не собственное желание и воля героя" (Столярова И. В. Лесков и Россия. С. 58).

Это истолкование справедливое, но несколько одностороннее. Обыденная мотивировка, очевидно, не исключает в повести второго, провиденциального плана: Божий замысел о Флягине проявляется через внешне обыкновенные события. Жития святых знают и более неожиданные случаи воплощения промысла. Так, в житии преподобного Феодосия Печерского мать святого, препятствуя, в частности, удалению сына в Святую Землю, одержима непросветленной, эгоистической привязанностью к Феодосию, и действует она по наущению дьявола. Однако, в конечном счете, сама того не ведая, она служит исполнению провиденциального замысла о Феодосии, которому Бог предначертал стать "великим светильником" Русской земли, одним из основателей русского общежительного монашества.

Повесть сближают с житиями и пророчески сны и видения, открывающие герою, подобно святому, его грядущее. Святой в житии пред-избран на служение Богу. Так, в житии преподобного Феодосия Печерского, написанном Нестором, будущность младенца при его крещении прозревает священник; этот эпизод восходит, вероятно. К переводному греческому житию преподобного Евфимия Великого, составленному Кириллом Скифопольским. А в житии преподобного Сергия Радонежского о предначертанном святому призвании быть особенным почитателем Святой Троицы свидетельствует троекратное возглашение еще не рожденного младенца из чрева матери на литургии. В повести Лесковаэтим мотивам соответствует видение, в котором Флягину явлен монастырь на Белом море — Соловецкая обитель, куда он и направляет сейчас свой путь. Традиционный житийный мотив – искушению святого бесами – в повести также отражен, но в комическом преломлении: это "докучания бесов" Флягину, ставшему послушником.

А такой ключевой мотив, как рождение Ивана по молитвам родителей, восходит, в конечном итоге, к ветхозаветному библейскому рассказу о чудесном рождении Исаака – обетованного сына Авраама и Сарры. К этому библейскому сказанию как бы отсылает монашеское имя Ивана – Измаил, тождественное имени первого (не обетованного) сына Авраама от рабыни Агари. Но Измаил – прародитель диких, не ведающих истинного Бога кочевых народов. По-своему "дик" и Флягин, и он многого не постиг в христианской вере.

Обладающие жанрообразующими признаками сюжет и герой повести Лескова напоминают событийную канву и персонажей не только житийной литературы, но и романа приключений. Флягина постоянно подстерегают превратности, он вынужден поменять множество социальных ролей и профессий: крепостной, форейтор, дворовый графа К.; нянька-"смотритель" при малолетнем ребенке; невольник в татарских кочевьях; объездчик лошадей; солдат, участник войны на Кавказе; актер в петербургском балагане; справщик столичного адресного стола; послушник в монастыре. И эта же, последняя в повести, роль, служение Флягина, не является окончательной в кругу его "метаморфоз". Герой, следуя своему внутреннему голосу, готовится к тому, что "скоро надо будет воевать", ему "за народ очень помереть хочется".

Флягин никогда не может остановиться, застыть, закоснеть в одной роли, "раствориться" в одной службе, подобно герою романа приключений, который вынужден менять профессии, должности, по рой даже свое имя, чтобы избегнуть опасности и приспособиться к обстоятельствам. Мотив странствий, постоянного движения в пространстве также роднит "Очарованного странника" с романом приключений. Авантюрный герой так же, как и Флягин, лишен родного дома и в поисках лучшей доли должен скитаться по свету. И странствия Ивана Северьяныча, и скитания авантюрного героя имеют лишь формальное завершение: у персонажей нет определенной цели, достигнув которую, они могут успокоиться, остановиться. Уже в этом — отличие повести Лескова от житий — ее прообразов: житийный герой, обретая святость, остается затем неизменным. Если он уходит в монастырь, то этим завершаются его странствия в миру. Путь же лесковского странника открыт, незавершен. Монастырь — лишь одна из "остановок" в его бесконечном путешествии, последнее из описанных в повести мест обитания Флягина, но, возможно, не последнее в его жизни. Не случайно жизнь Флягина (который, кстати, исполняет обязанности послушника, но не постригается в монахи) в обители лишена умиротворенности и душевного спокойствия ("явления" герою бесов и бесенят). Проступки, совершенные послушником по рассеянности и невниманию, навлекают на него наказание игумена ("благословили меня без суда в стой погреб спустить"). Из монастыря Флягина не то отпускают, не то "прогоняют" в Соловки на поклонение мощам святых Зосимы и Савватия.

Ивана Северьяныча автор сближает не только с героями житий романов приключений, но и с былинными богатырями. Флягина роднит с героями былин любовь к лошадям, искусство объезжать их. Он повторяет слова, которыми бранит своего коня былинный Илья Муромец: "Ну, тут я вижу, что он (конь. — А. Р.) пардону просит, поскорее. с него сошел, протер ему глаза, взял за вихор и говорю: „Стой, собачье мясо, песья снедь!" – да как дерну его книзу – он на колени и пал…".

В "Очарованном страннике" есть и несколько трансформированный сюжетный мотив, характерный для былин: поединок русского богатыря с воином-басурманином, степняком. Флягин "порется", сечется нагайками с "татарином" (казахом) Савакиреем; наградой за победу в состязании служит караковый жеребенок, который скачет, "будто едет по воздуху" (ср. полет под облаками богатырского скакуна в былинах).

Не случайно в рассказе Флягина о своей жизни упоминаются близкие к былинам богатырские сказки о Бове Королевиче и о Еруслане Лазаревиче.

Повесть Лескова — "средний" (в сравнении с рассказом, с одной стороны, и романом — с другой) жанр, обретающий черты большой эпической формы, героического эпоса. Показательно, что Лесков первоначально намеревался назвать "Очарованного странника" "Русский Телемак" и "Черноземный Телемак", сближая Флягина, ищущего смысл жизни и свое место в ней, с героем гомеровской "Одиссеи", разыскивающим отца. Однако, несмотря на эпическую установку, судьба Флягина не теряет своей единичности, конкретности.

Лесков в письме к литератору и публицисту П. К. Щебальскому от 4 января 1874 г., по-видимому, не соглашаясь с мнением адресата о недостаточной прорисованности характера Флягина, затененного подробными описаниями "среды", замечал: "...почему же лицо самого героя должно непременно стушевываться? Что это за требование? А Дон Кихот, а Телемак, а Чичиков? Почему не идти рядом и среде, и герою?"

И. 3. Серман в преамбуле своего комментария к повести Лескова так интерпретировал эти строки: "Форма рассказа о приключениях в „Очарованном страннике" действительно напоминает и разъезды Чичикова по окрестным помещикам, и выезды Дон Кихота в поисках соперников, и даже в какой-то мере роман Фенелона (французского писателя XVIII века) о странствиях Телемака в поисках Одиссея" (Лесков Н. С. Собрание сочинений: В 11 т. М., 1956. Т. 4. С. 552).

Важно, однако, не только сходство "формы рассказа" в повести Лескова и в "Мертвых душах", "Дон Кихоте" и "Приключениях Телемака". Упомянутые в письме Лескова произведения отличает установка на максимально полное, многостороннее изображение реальности и символическое осмысление героя и его странствий. Это истории, в которых описан человек вообще, меняющийся или преображающийся в поисках истины. Параллели к "Очарованному страннику", приводимые Лесковым, - это примеры "эпоса", большой эпической формы в новоевропейской словесности.

Особенности сюжета повести

Известный литературный критик Н. К. Михайловский заметил: "Фабулы в повести, собственно говоря, нет, а есть целый ряд фабул, нанизанных, как бусы на нитку. <...> Каждая бусина сама по себе и может быть очень удобно вынута, заменена другою, а можно и еще сколько угодно бусин нанизать на эту же нитку" (Михайловский Н. К. Литературные очерки // Русское богатство. 1887. № 6. С. 97. В произведении нет сквозного сюжета. События времен молодости героя, Ивана Северьяныча Флягина (служба в должности форейтора при своем хозяине, графе К.), прямо никак не связаны с происшествиями, выпавшими на его долю позднее, — десятилетней жизнью в татарских степных кочевьях, уходом в монастырь и т. д. Нет в повести Лескова и "сквозных" персонажей, за исключением самого Флягина. Эпизоды, из которых составлена повесть, имеют свои собственные "микросюжеты". Микросюжеты выстраиваются следующим образом: 1) спасение Флягиным семьи графа К.; 2) наказание (за месть графининой кошке, съевшей флягинских голубей), порка и бегство от графа; 3) служба в "няньках" и бегство с матерью ребенка и ее любовником; 4) поединок с Савакиреем и уход в степь; 5) возвращение в Россию; 6) служба при князе, история с Грушенькой; 7) солдатская служба; 8) скитания и приход в монастырь; 8) жизнь в монастыре.

В "Очарованном страннике" отражены не только сюжетные элементы житий, былин и авантюрных романов, он не только тяготеет к эпической форме, но в нем трансформированы и коллизии и сюжетные эпизоды многих классических произведений, в частности "Кавказского пленника" А. С. Пушкина (пребывание Флягина в неволе у татар), "Цыган" А. С. Пушкина (приворожившая сердце Флягина цыганка Груша).(Об этом см. примечания И. З. Сермана [Лесков Н. С. Собрание сочинений: В 11 т. Т. 4. С. 552-553] и наблюдения Л. А. Аннинского [Аннинский Л. Почва правды. Очарование и странность "Очарованного странника" // Лесков Н. С. Собрание сочинений: В 6 т. М., 1993. Т. 5. С. 56].)

Очевидная литературная основа "Очарованного странника", однако, не свидетельствует об установке автора на восприятие его текста как "вторичного" по отношению к классическим "образцам". Лесков, напротив, хочет продемонстрировать на примере судьбы Флягина, что реальная жизнь более прихотлива и непредсказуема, чем вымышленные сюжеты. Кроме того, соотнесенность с романтическими поэмами Пушкина подчеркивает "странность" (с точки зрения романтической поэтики) поведения героя, не ощущающего ничего необычного в диковинных метаморфозах своей жизни. "Романтические" ситуации (плен, кавказская война) герой Лескова воспринимает прозаически-трезво (отчасти исключение – очарованность Грушей, но и она проявляется в поступках и словах, имеющих мало общего с действиями и речами романтического персонажа).

Все перечисленные выше эпизоды "рассказываются" самим героем. Повествование Флягина о своей судьбе выслушивают путешественники, плывущие на пароходе по Ладожскому озеру; один из них — рассказчик, знакомящий нас с Иваном Северьянычем и завершающий его историю своим комментарием. Таким образом, "Очарованный странник" в композиционном отношении — "рассказ в рассказе". Такое построение "Очарованного странника" — значимое. Во-первых, так автор придает достоверность рассказу Флягина о невероятных событиях, перипетиях его жизни. Во-вторых, форма "сказа", устной речи от первого лица, произносимой человеком из народа, мотивирует "странную" композицию сюжета: подробное изложение отдельных эпизодов из жизни Флягина и вместе с тем предельно краткий рассказ об "экзотической" (с точки зрения образованных слушателей) жизни в плену; затемненное, не описанное Флягиным убийство Грушеньки, совершаемое как бы в тумане; "магическое" преображение Флягина, завороженного женской красотой, преображение, которому придает таинственность рассказ героя, не способного внятно объяснить и внезапную перемену, и предшествовавший ей провал в сознании.

Сказовая форма позволяет автору скрыться "за героем", утаить собственную оценку и отказаться от интерпретации событий. Единственный взгляд на жизнь Ивана Северьяныча — это точка зрения самого персонажа, объяснения и круг представлений которого весьма далеки от авторских. Кстати, этот повествовательный прием внешне напоминает такую особенность героического эпоса, как совпадение авторской точки зрения и видения героя. У Лескова такого совпадения нет, но в тексте авторский "взгляд" и "взгляд" Флягина реально не разграничены, так как прямые авторские высказывания отсутствуют.

Сказовая форма мотивирует и обильное употребление просторечных слов, диалектизмов, порой — затейливую народную игру словом.

Многозначен и смысл "рамки" — рассказа, обрамляющего повествование Флягина. Подобно тому как жизнь Флягина — это постепенное преодоление собственного эгоизма и обуздание своеволия, движение к другим людям, растущее понимание их душ, забот и переживаний, так и сама ситуация рассказывания — это преодоление отчуждения, дистанции между Флягиным и другими пассажирами. Спутники Ивана Северьяновича сначала лишь ждут от него "анекдотов", забавных и интересных историй из быта монастырской братии, священников и дрессировщиков лошадей. Купец, один из слушателей, смотрит на странника немного свысока. Своеобычность и сила натуры Флягина лишь постепенно уясняются его случайными попутчиками. Реакция их как бы программирует, "моделирует" и реакцию читателей повести Лескова, размыкает ее границы. Вместе с тем роль слушателей — наметить дистанцию между мнениями, представлениями, миром чувств простого человека (бывшего крепостного графа К.) и образованной "публики".

Кроме того, обрамляющий рассказ о поездке на пароходе придает расширительный, символический смысл жизненному "путешествию" Ивана Северьяныча: не только он, но и как бы вся Россия странствует, плывет к неведомой ей цели. Иван Северьяныч Флягин — вечный странник, он и о своих прежних скитаниях рассказывает в пути.

Есть у лесковского обрамляющего рассказа и еще один смысл. Незаурядные характеры, личности нередки в народе, и случайная встреча с ними возможна всегда.

Образ главного героя в художественной структуре повести

Образ Ивана Северьяныча Флягина — это единственный "сквозной" образ, соединяющий все эпизоды повести. Как уже отмечалось, он обладает жанрообразующими признаками, так как его "жизнеописание" восходит к произведениям с жесткими нормативными схемами, а именно к житиям святых и авантюрным романам. Автор сближает Ивана Северьяновича не только с героями житий и романов приключений, но и с былинными богатырями. Вот как описывает внешность Флягина повествователь: "Этому новому нашему спутнику... по виду можно было дать с небольшим лет за пятьдесят; но он был в полном смысле слова богатырь, и притом типический, простодушный, добрый русский богатырь, напоминающий дедушку Илью Муромца в прекрасной картине Верещагина и в поэме графа А. К. Толстого. [Имеется в виду картина В. Н. Верещагина "Илья Муромец на пиру у князя Владимира" (1871) и баллада А. К. Толстого "Илья Муромец" (1871); ниже цитируется эта баллада.] Казалось, что ему бы не в рясе ходить, а сидеть бы ему на „чубаром" да ездить в лаптишках по лесу и лениво нюхать, как „смолой и земляникой пахнет темный бор"".

Характер Флягина многогранен. Основная черта его — "откровенность простой души". Рассказчик уподобляет Флягина "младенцам", которым Бог иногда открывает свои замыслы, таимые от "разумных". Автор перефразирует евангельские речения Христа: "...Иисус сказал: „...славлю Тебя, Отче, Господи неба и земли, что ты утаил сие от мудрых и разумных и открыл то младенцам"" (Матф 11, 25). Младенцами Христос иносказательно называет людей с чистым сердцем.

Флягина отличают детская наивность и простодушие. Бесы в его представлениях напоминают большую семью, в которой есть и взрослые, и шкодливые дети-бесенята. Он верит в магическую силу оберега — "тесменного пояска от святого храброго князя Всеволода-Гавриила из Новгорода". Флягин понимает переживания укрощаемых лошадей. Он тонко чувствует красоту природы.

Но вместе с тем душе очарованного странника присуща и некоторая черствость, ограниченность (с точки зрения образованного, цивилизованного человека). Иван Северьяныч хладнокровно засекает до смерти в поединке "татарина" и не может понять, почему рассказ об этом состязании ужасает его слушателей. Иван жестоко расправляется с кошкой графининой горничной, задушившей его любимых голубей. Некрещеных детей, прижитых от жен-татарок в Рынь-песках, он не считает своими и оставляет без тени сомнения и сожаления.

Природная доброта уживается в душе Флягина с бессмысленной, бесцельной жестокостью. Так, он, служа нянькой при малолетнем ребенке и нарушая волю его отца, своего хозяина-барина, отдает дитя слезно умолившей Ивана матери и ее любовнику, хотя и знает, что этот поступок лишит его верного пропитания и заставит снова скитаться в поисках пищи и крова. И он же в отрочестве из баловства засекает насмерть кнутом уснувшего монаха.

Флягин безогляден в своем удальстве: просто так, бескорыстно, он вступает в состязание с "татарином" Савакиреем, обещая знакомому офицеру подарить приз — коня. Он весь отдается овладевающим им страстям, пускаясь в пьяный загул. Пораженный красотой и пением цыганки Груши, не колеблясь, дарит ей порученную ему огромную сумму казенных денег.

Натура Флягина одновременно и непоколебимо тверда (он свято исповедует принцип: "Чести моей никому не отдам") и своевольна, податлива, открыта влиянию других и даже внушению. Иван легко усваивает представления "татар" об оправданности смертельного поединка на нагайках. Доселе не чувствующий завораживающей красоты женщины, он — как бы под воздействием бесед с опустившимся барином-магнетизером и съеденного "магического" сахара-"ментора" — оказывается очарован первой встречей с Грушей.

Скитания, странствия, своеобразные "искания" Флягина несут "мирскую" окраску. Даже в монастыре он исполняет ту же службу, что в миру, — кучера. Этот мотив — значимый: Флягин, меняя профессии и службы, остается самим собой. Он начинает свой трудный путь с должности форейтора, наездника на лошади в упряжке, и в старости возвращается к кучерским обязанностям.

Служба лесковского героя "при лошадях" не случайна, она обладает неявной, скрытой символичностью. Переменчивая судьба Флягина подобна быстрому бегу лошади, а сам "двужильный" герой, выдержавший и перенесший многие тяготы на своем веку, напоминает крепкого "битюцкого" коня. И флягинская вспыльчивость, и независимость как бы сопоставлены с гордым конским норовом, о котором поведал "очарованный странник" в первой главе лесковского произведения. Укрощение же лошадей Флягиным соотносится с рассказами античных авторов (Плутарха и других) об Александре Македонском, усмирившем и приручившем коня Буцефала. Есть к этому эпизоду и русские параллели – например, в богатырской сказке о Бове Королевиче, герой которой легко подчиняет себе могучего и своевольного скакуна.
 
А подобно герою былин, выезжающему померяться силою чисто поле", Флягин соотнесен с открытым, вольным пространством: с дорогой (странствия Ивана Северьяныча), со степью (десятилетняя жизнь в "татарских" Рынь-песках), с озерным и морским простором (встреча рассказчика с Флягиным на пароходе, плывущем по Ладожскому озеру, паломничество странника на Соловки). Герой странствует, перемещается в широком, разомкнутом пространстве, являющемся не географическим понятием, но ценностной категорией. Пространство — зримый образ самой жизни, посылающей навстречу герою-путешественнику бедствия и испытания.

В своих скитаниях и путешествиях лесковский персонаж достигает пределов, крайних точек Русской земли: живет в казахской степи, сражается против горцев на Кавказе, идет к Соловецким святыням на Белом море. Флягин оказывается и на северной, и на южной, и на юго-восточной "границах" Европейской России. Иван Северьяныч не побывал лишь на западном рубеже России. Впрочем, столица у Лескова может символически обозначать именно западную точку российского пространства. (Такое восприятие Петербурга было характерно для русской словесности XVIII в. и воссоздано в пушкинском "Медном Всаднике"). Пространственный "размах" путешествий  Флягина значим: он как бы символизирует широту, безграничность, открытость народной русской души миру. Именно "как бы символизирует". Символичность деталей, вещей, пространства движения в нем героя у Лескова неявная. Она обычно скрыта в подтексте его произведений и становится очевидной при соотнесении их с те или жанрами-образцами, играющими роль ключа-кода к сочинениям самого Лескова В случае "Очарованного странника" такие тексты и жанры — прежде всего жития и былины.

"Остановка" Флягина в Петербурге оказалась кратковременной, потому что 6к как бы расписанный по жестким правилам мир столицы отторгает Ивана Северьяныча, чья душевная широта и неуемность не сочетаются с петербургской "узостью". По сравнению с остальной Россией Петербург – город искусственный, театрализованный: не случайны и недолгая работа Флягина справщиком в адресном столе, и его служба в актерах, завершившаяся скандалом (герой заступается за "фею", оскорбляемую "принцем", и теряет место).

Но широта натуры Флягина – "русского богатыря" вовсе не равнозначна праведности. Лесков неоднократно создавал в своих произведениях образы русских праведников, людей исключительной нравственной чистоты, благородных и добрых до самоотвержения ("Однодум", "Несмертельный Голован", "Кадетский монастырь" и т. д.). Однако Иван Северьяныч Флягин не таков. Он как бы олицетворяет русский народный характер со всеми его темными и светлыми сторонами и народный взгляд на мир.

Имя Ивана Флягина — значимое. Он подобен сказочным Ивану-дураку и Ивану-царевичу, проходящим через разные испытания. От своей "дурости", нравственной черствости Иван в этих испытаниях излечивается, освобождается. Но нравственные идеалы и нормы лесковского очарованного странника не совпадают с моральными принципами его цивилизованных собеседников и самого автора. Нравственность Флягина — это естественная, "простонародная" нравственность.

Не случайно и отчество лесковского героя — Северьяныч / Северьянович (severus — по-латыни суровый). Фамилия говорит, с одной стороны, о былой склонности к питию и загулам, с другой — как бы напоминает о библейском образе человека как сосуда, а праведника — как чистого сосуда Божия.

Жизненный путь Флягина отчасти представляет собой искупление его грехов: "молодеческого" убийства монаха, а также убийства оставленной любовником-князем Грушеньки, совершаемого по ее мольбе. Темная, эгоистическая, "животная" сила, свойственная Ивану в юности, постепенно просветляется, наполняется нравственным самосознанием. На склоне жизни Иван Северьяныч готов "помереть за народ", за других. Но от многих поступков, предосудительных для образованных, "цивилизованных" слушателей, очарованный странник не отрекается по-прежнему, не находя в них ничего дурного.

В этом не только ограниченность, но и цельность характера главного героя, лишенного противоречий, внутренней борьбы и самоанализа, что, как и мотив предопределенности его судьбы, сближает повесть Лескова с классическим, античным героическим эпосом. Такая черта характера Флягина приводит иногда исследователей к неточным выводам. Так, П. П. Громов и Б. М. Эйхенбаум полагают, что необъяснимое решение Ивана отдать "барского" ребенка его матери — "это не заговоривший вдруг голос, совести, а чистая и, так сказать, последовательная и безрассудная случайность, как единственная норма внутренней жизни. Именно это полное безразличие к добру и злу, отсутствие внутренних критериев и гонит странника по миру" (Громов П., Эйхенбаум Б. Н. С. Лесков: Очерк творчества //Лесков Н. С. Собрание сочинений: В 11 т. М., 1956. Т. 1. С. 17.) С этим мнением  полемизирует Ь. С. Дыханова в своей книге  "Запечатленный ангел" и "Очарованный странник" Н. С. Лескова. (М., 1980. С. 120-121).

Б. С. Дыханова так характеризует представления Флягина о своей судьбе: "По убеждению героя, его предназначение в том, что он — сын „моленый" и „обещанный", обязан посвятить свою жизнь служению Богу, и монастырь должен, казалось бы, восприниматься как неизбежный конец пути, обретение истинного призвания. Слушатели неоднократно задают вопрос о том, исполнилось или нет предопределение, но всякий раз Флягин уклоняется от прямого ответа.

Почему же вы это так... как будто не наверное говорите?

Да потому, что как же наверное сказать, когда я всей моей обширной протекшей жизненности даже обнять не могу?

Это отчего?

Оттого-с, что я многое даже не своей волею делал.

При внешней непоследовательности ответов Флягина он здесь поразительно точен. „Дерзость призвания" неотделима от собственной воли, собственного выбора, а взаимодействие воли человека с не зависящими от нее жизненными обстоятельствами и порождает то живое противоречие, которое можно объяснить, только сохранив его. Для того чтобы уяснить, в чем его призвание, Флягину приходите рассказывать свою жизнь „с самого первоначала"" (Там же. С. 108-109).

Жизнь Флягина причудлива, "мозаична", она как бы распадается на несколько самостоятельных "биографий": герой множество раз меняет род занятий, наконец, дважды лишается собственного имен (уходя в солдаты вместо рекрута-крестьянина, затем — принимая монашество). (Здесь Лесков, очевидно, допускает противоречие – как послушник, Флягин не мог получить новое имя.) Иван Северьяныч может представить единство, цельность своей жизни, лишь пересказав ее всю, от самого рождения. Внутреннюю связность случившемуся с Флягиным придает мотив предопределенности. В этой предопределенности судьбы  героя, подчиненности и "завороженности" какой-то властвующей над ним силой, "не своей волей", которой движим Флягин, — смысл назван повести.

В судьбе, в поступках лесковского героя причудливо переплелелись возвышенное и комическое. Комическое, смешное подчас оказывается формой, оболочкой серьезного. Очарованность Грушенькой, захватившая Ивана, — чувство искреннее, высокое, беспредельно-глубокое, но мотивировано оно почти комически: любовь к цыганке внушает полупьяному Флягину опустившийся барин-магнетизер своими гипнотическими речами и неким чудодейственным сахаром.

Улыбку должен вызвать рассказ Флягина об открывшемся в пророческом даре и "прорицаниях" и "вещаниях", произносимых из погреба. Безусловно, отношение образованного ("цивилизованного") автора к "прорицаниям" Флягина иронично. Но ирония направлена на "форму" пророчеств, а не на их "содержание". Флягину действительно свойственны то интуитивное чувство правды и безоглядность в ее отстаивании, которые отличали пророков. Поэтому бестрепетная готовность Флягина к пророческому служению вызывает уважение у повествователя.

На характер героя и его судьбу проливают свет "сны" и "видения", исполняющие в повести роль пророчеств, предопределяя жизнь Флягина, даже вопреки его намерениям. "Сновидения" бывают порой опоэтизированными, как в "явлении" убитого Флягиным монаха: "Ан вдруг вижу: это надо мною стоит тот монах с бабьим лицом, которого я давно, форейтором будучи, кнутом засек. <...> А он так ласково звенит: „Пойдем, Иван, пойдем! тебе еще много надо терпеть, а потом достигнешь". <...> А он вдруг опять облаком сделался и сквозь себя показал мне и сам не знаю что: степь, люди такие дикие, сарацины, как вот бывают при сказках в Еруслане и Бове Королевиче, в больших шапках лохматых и с стрелами, на страшных диких конях. И с этим, что вижу, послышались мне и гогот, и ржанье, и дикий смех (приметы бесов, бесовского поведения в житиях. - А. Р.), а потом вдруг вихорь... взмело песок тучею, и нет ничего, только где-то тонко колокол тихо звенит, и весь как алою зарею облитый большой белый монастырь на вершине показывается, а по стенам крылатые ангелы с золотыми копьями ходят, а вокруг море, и как который ангел по щиту копьем ударит, так сейчас вокруг всего монастыря море всколышется и заплещет, а из бездны страшные голоса вопиют: „Свят!"".

Порой "видения", в сценах с бесами и бесенятами, описаны с откровенным комизмом: "Да ведь ребятишки, и притом их там, в аду, очень много, а дела им при готовых харчах никакого нет, вот они и просятся на землю поучиться смущать, и балуются, и чем человек хочет быть в своем звании солиднее, тем они ему больше досаждают. <... > Подставят, например, вам что-нибудь такое или подсунут, а опрокинешь или расшибешь и кого-нибудь там смутишь и разгневаешь, а им это первое удовольствие <...>".

Эти "сны" и "видения", не только играющие роль предсказаний (как в первом примере), но и раскрывающие многогранность натуры героя, богатство его воображения, лишены, однако, таинственности, загадочности, необычности (по сравнению с романтическими произведениями): для такого "непосредственного" героя, каким является Флягин, сверхреальное, мистическое, и повседневное не отделены друг от друга.

Нравственный идеал Н. С. Лескова

Поступки Флягина лишены авторской оценки, но Лескову симпатичны такие черты героя, как широта, открытость миру, благородство, чувство чести и сострадания, готовность заступиться за обиженных, простодушие и наивность, бесстрашие и бескорыстие, наконец, способность к "праведным" деяниям (не случайно прозвище Ивана в юности — Голован, — перекликающееся с прозвищем героя-праведника из повести "Несмертельный Голован"), то есть именно те свойства, которые отражают светлые, идеальные стороны русского народного характера.

Лескову близка и понятна детски-народная религиозность Флягина, в которой отсутствует полное осуждение и отвержение грешников (рассказ героя о священнике, молившемся за самоубийц).

В конце повести Лесков дает прямую характеристику своему герою, подчеркивая кротость и сердечную мудрость, сближающую его с праведниками.

Жизнь Флягина и его путь остаются незавершенными, а сам образ — "очарованного странника" запечатлел цельный русский характер.

Говоря словами Л. Аннинского, Лесков "ощущал странное пpoтиворечивое целое в дробной и дробящейся, рассыпающейся и пересыпающейся российской реальности. То самое целое, которое через миф и легенду держит и питает самосознание народа, не давая ему распасться" (Аннинский Л. Почва правды // Лесков Н. С. Собрание сочинений: В 6 т. М., 1993. Т. 5. С. 108.