Варяги и варяжский вопрос в судьбе России

Эти предания возникли не на пустом месте. В средневековых европейских генеалогиях приводится подробная и обширная родословная вендо-ободритских королей и князей. Согласно этой родословной, Рюрик и его братья Сивар и Трувар, ставшие, как она же утверждает, "основателями русского правящего дома", были сыновьями ободритского князя Годлиба (Godlieb), убитого в 808 г. датчанами. В начале XVIII в. в Германии звучали споры по поводу народности Рюрика. В 1716 г., в связи с заключением брака мекленбургского герцога Карла Леопольда с Екатериной Ивановной, племянницей Петра I, вспыхнула дискуссия между Фридрихом Томасом и Георгом Фридрихом Штибером. Первый из них в своих работах затронул два вопроса: о родстве между русскими и южнобалтийскими славянами (венедами) и о родстве между правящими российской и мекленбург-шверинской династиями. Отвечая положительно на оба вопросы, Фридрих Томас отверг скандинавское происхождение Рюрика и вывел его из славянской Вагрии8.

О приходе варягов на Русь именно с южных берегов Балтийского моря говорит не только приведенный исторический материал, но и другие источники9. Так, в 1922 г. Н.М. Петровский, а 1954 г. Д.К. Зеленин пришли к выводу, что близость в языке и чертах народного быта новгородцев и балтийских славян объясняется лишь фактом переселения последних на озеро Ильмень, которое, по мнению Зеленина, произошло так рано, что до летописца ХI в. "дошли лишь глухие предания об этом". В 40ѕ50-х гг. П.Я. Черных напомнил давно подмеченный факт, что в русском языке почти нет ни одного достоверно норманского слова, тогда как в шведском языке заимствованы весьма значимые слова из древнерусского, например, лодья (грузовое судно), торг (рынок, площадь) и другие.

С 50-х гг. ХХ в. в научный оборот начинает вводится обильный археологический материал, свидетельствующий о давнем и тесном взаимодействии жителей южнобалтийского Поморья с Северо-Западной Русью. Мысль об южнобалтийском происхождении варягов получила, таким образом, важное материальное подтверждение. В землях ильменских словен и псковских кривичей археологами обнаружен широко представленный керамический материал, аналогичный и синхронный по времени (VIIIѕХI вв.) керамическим комплексам, открытым в Дании, Северной, Северо-Восточной Германии и Северной Польше, принадлежавшим славянскому и славяноязычному населению. О масштабах распространения керамики западнославянского типа в словено-кривичских древностях говорит не только та обширная территория, на которой она имела место (доходила до Верхней Волги и Гнездова на Днепре), но и удельный вес ее представительства среди других керамических типов. Так, например, на посаде Пскова она составляет 80%, в Городке на Ловати ѕ около 30%. В Городке под Лугой ее выявлено 50% из всей достоверно славянской. Производилась эта посуда тут же, на месте, о чем свидетельствует как объем ее присутствия, так и характер сырья, шедшего на ее изготовление. В ранних археологических слоях Новгорода заметный компонент составляет керамика, имеющая аналогии на южном побережье Балтики, в Мекленбурге.

С керамическими свидетельствами полностью совпадают антропологические данные. Как считает археолог В.В. Седов, "ближайшие аналогии раннесредневековым черепам новгородцев обнаруживаются среди краниологических серий, происходящих из славянских могильников Нижней Вислы и Одера. Таковы, в частности, славянские черепа из могильников Мекленбурга, принадлежащих ободритам". К тому же типу, по его мнению, принадлежат и черепа из курганов Ярославского и Костромского Поволжья, активно осваиваемого новгородцами. Важные антропологические исследования, проведенные в 1977 г. среди населения Псковского обозерья, показали, что оно относится к западнобалтийскому типу, который "наиболее распространен у населения южного побережья Балтийского моря и островов Шлезвиг-Гольштейн до Советской Прибалтики..." Нумизматический материал также свидетельствует, что самые ранние торговые связи Руси на Балтийском море фиксируются не со Скандинавией, а с его южным побережьем. Так, на Готланде нет кладов ранее IХ в., а в Швеции древнейший клад относится лишь к середине этого столетия. В славянском же Поморье ранние клады датируются VIII веком. В 1966 г. А.В. Арциховский справедливо заключил, что "первые транзитные торговые пути через Восточную Европу были проложены не скандинавами, а на Запад восточные монеты проникли при внутриславянской торговле".

Таким образом, о родине варягов ѕ южном береге Балтийского моря ѕ утвердительно говорит наша самая древняя летопись ѕ ПВЛ, на эту же территорию указывает "августианская" легенда второй половины XV в., олицетворявшая собою традицию, издавна бытовавшую в нашем Отечестве. Та же традиция, сохранившаяся в Малороссии в народной памяти, была зафиксирована в связи с политической ситуацией в универсале Богдана Хмельницкого 1648 г. и в Синопсисе 1674 года. В пользу южнобалтийского происхождения варягов убедительно свидетельствуют показания иностранцев ѕ Герберштейна, Селлия, Мармье, западноевропейские генеалогии. О том же говорят археологические (прежде всего керамические и нумизматические), лингвистические и антропологические данные. Именно на южно-и восточнобалтийском побережье находились единственные в Балтийском Поморье четыре Руси. Это остров Рюген, устье Немана, устье Западной Двины, западная часть Эстонии (Роталия-Русия) с островами Эзель и Даго. В каких-либо других местах Поморья Русий более не существовало. Не было ее и в Скандинавии. Из одного или из нескольких указанных "русских" районов в Северо-Западную Русь прибыл в VIIIѕIХ вв., несомненно, в ходе нескольких переселений, весьма пестрый по своему этническому составу колонизационный поток, включавший в себя славянские и славяноязычные народы, о чем говорят славянские названия городов, "срубленные" переселенцами. В это движение на восток лишь в конце Х столетия, как вытекает из показаний саг, были втянуты, наряду с другими германскими народами, шведы. До этого времени они если и посещали Русь, то лишь в единичных случаях. Переселение на территорию Северо-Западной Руси определенной части населения южнобалтийского побережья получило свое отражение в "варяжской легенде", когда-то целостного памятника, при занесении в ПВЛ помещенного под 859, 862 и 882 годами.

О полной несостоятельности разговоров норманистов по поводу начала Киевской Руси говорит сама историческая память скандинавов, отразившаяся в исландских сагах. В науке давно обращено внимание на тот принципиально важный факт, который не могут объяснить норманисты, что саги из числа русских князей первым называют лишь Владимира Святославича (978/980-1015) и совершенно не знают его предшественников. Не знают они и никого из византийских императоров ранее Иоанна Цимисхия (ум.976), причем знают они его не непосредственно, а лишь по устным припоминаниям. В сагах также отсутствуют хазары и половцы. Таким образом, скандинавы начали посещать Русь уже после исчезновения из русской истории хазар, разгромленных в 60-х гг. Х в. Святославом, и посещали ее примерно с 980-х гг., т.е. с вокняжения Владимира Святославича на киевском престоле, и до появления в причерноморских степях половцев, о которых под 1061 г. летописец сказал, что "придоша половци первое на Русьскую землю воевать..."Эти рамки еще более сужает тот факт, что саги после Владимира называют лишь Ярослава Мудрого (ум.1054) и не знают никого из преемников последнего. К очень позднему времени относится появление норманнов и в Византии. Так, сага называет первого норманна, служившего в 1027ѕ1030 гг. в русско-славянской дружине варангов (варягов): "У нас нет предания, чтобы кто-нибудь из норманнов служил у константинопольского императора прежде, чем Болле, сын Болле". Многозначительным молчанием обходят норманисты факт отсутствия в языческом пантеоне Киевской Руси, возглавляемой варяжскими князьями, скандинавских богов Тора и Одина, наиболее почитаемых норманнами. Хотя в нем в то же время присутствовали угро-финские и иранские божества, что говорит об изначальной полиэтничности русского общества, в котором были представлены многие народы, но в котором не было скандинавов. И если ни в славянском, ни в русском язычестве нет скандинавских черт, то из этого следует лишь одно: варяги не были скандинавами.

Своих оппонентов норманисты обычно стараются дискредитировать обвинением в ложном понятом ими патриотизме. Но они прекрасно знают, что истинная любовь к Родине не ослепляет, наоборот, она заставляет дотошно и методично докапываться до истины, не зависимо от того, горька она или нет, нравится или не нравится исследователю, т.к. и от нее в чем-то, пусть даже и в малой мере, могут зависеть настоящее и будущее России. Никогда не стоит забывать и тот факт, что норманская теория возникла в политической сфере и изначальна имела антирусскую направленность. Ее появление в шведской историографии XVII в. было вызвано притязаниями Швеции на господство в Балтийском регионе, чему противостояла Россия. Тезисом о норманском, германском происхождении Киевской Руси Миллер и Шлецер усилили политическое звучание варяжской проблемы. Тому еще больше способствовали рассуждения немецких философов XIX в. об "исторических" и "неисторических" народах, способных и неспособных создавать государства, т.к. к первой группе народов были отнесены германцы, а ко второй славяне. В нацистской Германии идея превосходства германской нации над славянской достигла своего апогея. Как утверждал Гитлер: "Организация русского государственного образования не была результатом государственно-политических способностей славянства в России; напротив, это дивный пример того, как германский элемент проявляет в низшей расе свое умение создавать государство". Ему вторил другой "мыслитель" Третьего рейха Гиммлер: "Этот низкопробный людской сброд, славяне, сегодня столь же не способны поддерживать порядок, как не были способны много столетий назад, когда эти люди призывали варягов, когда они приглашали Рюриков"10. Варяжскую карту в антирусских целях довольно часто пытались разыграть недруги России. Пытаются разыграть ее и сейчас. С рубежа 80-90-х гг. многие отечественные СМИ и определенные, но весьма влиятельные политические круги внутри страны, прибегая к разным примерам, в том числе и к примеру призвания варягов, принадлежавших, по их мнению, к германскому этносу, усиленно внушают нам мысль о мессианской роли Запада, который, как показывает история, всегда проводил в отношении России только одну политику, политику, в корне противоречащую ее национальным интересам и ее безопасности, политику, враждебную России.

Сегодня многими учеными забытым оказалось чувство ответственности не только перед настоящим и будущим, но и перед прошлым. Забытыми оказались непреложные основы исторической критики и нормой стали тенденциозность и игнорирование наличия давних и широких связей восточных славян не со скандинавами, а со своими южнобалтийскими сородичами. Если продолжать не видеть этого очевидного факта, то, как прозорливо предупреждал С.А. Гедеонов, "при догмате скандинавского начала Русского государства научная разработка древнейшей истории Руси немыслима", и вместо истинной истории ранней Руси даже при самых благих намерениях перед нами все также будет предстоять все тот же "истукан с норманскою головою и славянским туловищем"11. Абсолютизация всего скандинавского не позволяет исследователям не только увидеть явное, не только обрекает их на вечное топтание на месте, но и постоянно толкает их на создание исторических призраков, затрудняющих пробуждение национального самосознания не только у молодежи, но и у значительной части взрослого населения нашего общества. Национальное самосознание ѕ это не пустой звук, но это и не жупел, которым пугаются и которым пугают других наши недоброжелатели. Это необходимейшее условие обновления и процветания современной России. Это необходимейшее условие ее бытия. Но чтобы бытие это было чистым и прочным, надо отказаться от того небытия, которым так усердно наполняют нашу историю. Причем наполняют при молчаливом попустительстве самого общества, не думающего о пагубности и греховности подобного молчания и вынужденного поэтому платить за него очень большую цену, со временем все более и более возрастающую.

1. Петрей П. История о великом княжестве Московском. М., 1867. С. 90 - 91.

2. Скрынников Р.Г. Войны Древней Руси // Вопросы истории. 1995. № 11-12. С. 24 - 38; Он же. Древняя Русь. Летописные мифы и действительность // Вопросы истории. 1997. № 8. С. 3 - 13; Он же. История Российская. IX-XVII вв. М., 1997. С. 8 - 67; Он же. Русь IXѕXVII века. СПб., 1999. С.14 - 76; Он же. Крест и корона. Церковь и государство на Руси IXѕXVII вв. СПб., 2000. С. 3 - 32.

3. Dalin O. Geschichte des Reichs Schweden. Greifswald, 1756. Bd.1. S. 234, 409 - 418; Далин О. История шведского государства. СПб., [1805]. Ч.1. Кн.1-2. С. 673 - 678, примеч.ц на с. 385, примеч.с на с. 438.

4. Викинги: набеги с севера. М., 1996. С. 64 - 76; Уингейт Ф., Миллард Э. Викинги. М., 1998. С. 40 - 41.

5. Гедеонов С.А. Варяги и Русь. Историческое исследование. СПб., 1876. Ч.1. С. 3; Венелин Ю.И. Скандинавомания и ее поклонники, или столетния изыскания о варягах. М., 1842. С.12.

6. Дмитриева Р.П. Сказание о князьях владимирских. М., Л., 1955. С.162; Синопсис. СПб., 1762. С.22; Акты, относящиеся к истории Западной России, собранные и изданные Археографическою комиссиею. 1633ѕ1699. СПб., 1853. Т.V. С.83.

7. Герберштейн С. Записки о московитских делах. СПб., 1908. С.4; Зерцало историческое государей Российских // Древняя Российская Вивлиофика. СПб., 1891. С.29; Чивилихин В. Память. Роман-эссе. Л., 1983. Кн.2. С.382 - 383.

8. Buchholtz S. Versuch in der Geschichte des Herzogthums Meklenburg. Rostock, 1753. II Stammtafel; Мыльников А.С. Картина славянского мира: взгляд из Восточной Европы. Этногенетические легенды, догадки, протогипотезы XVI ѕ начала XVIII века. СПб., 1996. С. 131 - 134.

9. Подробнее см.: Фомин В.В. Русские летописи и варяжская легенда. Липецк, 1999. С.133 - 144.

10. Цит. по: Чивилихин В. Указ.соч. С.358; Откуда есть пошла Русская земля. Века VIѕХ / Сост., предисл., введ. к документ., коммент. А.Г. Кузьмина. М., 1986. Кн.1. С.6.

11. Гедеонов С.А. Указ.соч. С.VI, IХ.