Адмирал Ушаков. Глава 1. Встреча на всю жизнь

Из книги "Адмирал Ушаков". К 5-летию со дня акта церковного прославления праведного воина Феодора Ушакова, непобедимого Адмирала Флота Российского

СВЯТАЯ РУСЬ КРУГОМ
Отец творил вечернюю молитву долго и не терпел, если кто его прерывал. Молился он, чтобы Бог даровал ему и его семье жизнь праведную, молился за своих бывших сослуживцев-преображенцев, за их здоровье, молился за императрицу Елизавету, за Отечество российское. Ну, и конечно, за брата своего Ивана, ушедшего в монахи. Он одобрял, но не нравилось ему, как преображенцу, что сделал это тайно. Жена же говорила, что то воля Божия, и тут он соглашался. Параскева Никитична в другой горнице читала из молитвослова молитвы с детьми, иногда объясняла им непонятное, или обещала рассказать после моления.

В этот вечер тихо постучали в двери. Отец за закрытой дверью не слышал, а мать шепнула Феде: " Поди, открой, кого нам Бог послал на ночь". В проеме стояли два монаха. Который постарше, перекрестился и сказал: "Спроси у батюшки, отрок, можно ли заночевать двум странствующим?" Но уже подошла мать и захлопотала: "Заходите, заходите, люди добрые, вот закончим молитву и ужинать накрою". — Нам, матушка, ничего не надо: мы сыты Божиим благоволением. А молитву вместе с Вами учиним". Монахи зашли, положили котомочки и посохи на лаву и упали на колени перед образами.

Молились долго и встали, когда из спальни вышел Федор Игнатьевич. Увидел гостей, обрадовался, посадил за стол, сел сам, гости от ужина отказались, попросили лишь квасу испить. "Куда и откуда путь держите и за какой надобностью", — поинтересовался отец.

Старший странник степенно погладил бороду, ответствовал: "Имею послушание по нашей святой земле до Белозера и оттуда получить послание в Троице-Сергиеву Лавру. — Ну, оттуда и идете? — Я оттуда, а сей юноша, — он кивнул в сторону еще безбородого спутника, — выбирает себе пустынное монастырское пристанище, где бы ему Богу служить надобно. — Батя, — не решаясь обратиться прямо к монаху, спросил Федя, — а пошто он землю нашу святой называет, ведь она там, — он показал рукой на юг, — святая-то вокруг града Иерусалима. — Дак пусть тебе он и скажет: как мыслит, — обратил взор к монаху Отец.

— Вот и знай отрок, что Русь Святая засветилась огнем из тех мест, где зажег факел великий наш преподобный отче Сергий, именуемый Радонежским. Знаешь ли ты что об этом святом?

Федор знал, ибо отец ему рассказывал о его непрестанных молитвах, что совершал тот в лесу, где строил храм и келью. Знал, что, будучи отроком Варфоломеем до монашества, он встретил в лесу светоносного странника. Знал, что приходил к нему в монашескую пустынь медведь и не тронул, а потом собрались вокруг него молитвенные люди — монахи. Сказал об этом страннику. Тот покивал головой. Вот и идем мы оттуда, из Сергиева Посада из самой Лавры. И в Хотьково были — там его родители упокоились. А затем мы в город Переяслав прибыли, в его храмах молились. Отец перебывал, возвращаясь к прежнему рассказу. "А еще Федор и Иван, вы знать должны, что преподобный Сергий благословил князя Димитрия на битву с агарянами татарскими и еще двух иноков Пересвета и Ослябю отправил с ним. Сам помолился за победу. Ту битву князь выиграл, а мы от басурманского ига с тех пор освободились". Монах согласно кивнул: "Да, то знать надо". И уже как бы продолжая воинскую тему, добавил про город Переяслав, что там жил князь Александр, прозванный за победу над свеями Невским. Отец и тут добавил, что на Чудском озере князь Александр Невский латинских тевтонских рыцарей разгромил, и за эту его беспощадную борьбу с латинской папской заразой, за отстаивание Отечества, его на Руси и признали святым. А он к его мощам в Петербурге прикладывался, будучи в Преображенском полку, ибо Петр-государь честные останки князя привез и оставил в храме Петербургском навсегда, ибо там, на Неве, он свою первую победу и совершил. Монах с уважением посмотрел на отца и дальше продолжил рассказ про город Ростов, про святого Дмитрия Ростовского, про то, что им там написана лежащая в горнице на столе книга "Четьи-Минеи", то есть сказания и истории о святых людях. Федя все больше дивился, что в каждом посаде, в каждом городе, рядом с ними, а значит, и по всей Руси жили такие знатные и даже святые люди. Значит, отовсюду могут быть на Руси витязи и праведники. Монах согласился: на то она и Русь святая кругом, и ее хранить и беречь надо, не отдавать на поругание иноземцам. Вот недалеко от этих мест жил и молился истинный защитник православия и Руси. То был необычный и прозорливый святой монах Иринарх, что тридцать лет провел в заточении, или, как он говорил "в затворе", навесив на себя вериги, то есть, железа, цепи, кресты тяжелые. "А пошто это он так себя угнетал? — опять спросил Федя. — Да, чтобы хоть часть страданий Господа нашего на себе испытать и почувствовать и молиться во его славу и за нашу душу. И за то Бог дал ему силу прозрения. И он предсказал царю Московскому из рода Шуйских, что на Русь нападут ляхи и литвины — латинцы всякие. Царь однако не внял. Началась великая смута и латиняне вошли в земли московские и своего короля на кремлевский престол посадили. И Гришку Отрепьева, что себя погибшим царевичем Дмитрием назвал. Тогда очнулись и в Нижнем Новгороде — ополчение собрали на освобождение Москвы. В ваш Рыбинск и Ярославль ополчение еще в некоей худости прибыло. И прослышали воины, да то еще не воины были, а люди добровольные, что тут, в монастыре на Устье проживает известный на Руси монах Иринарх — провидец и великий молитвенник за Русь. И тогда, - монах специально остановил речь, чтобы все понимали важность содеянного в те годы и что в его рассказе главное - предводители ополчения — князь Дмитрий Пожарский и купец Козьма Минин к Иринарху приехали за благословением. Тот благословил их, как Сергий Радонежский князя Димитрия и крест дал на освобождение Москвы от супостатов. Тогда они ее освободили, короля чужеземного из Кремля выгнали, и князь Пожарский привез Иринарху крест обратно с благодарностью.

— Батя, — с надеждой сказал Федя, — поедем, встретимся с тем монахом, — попросим благословения. Он, ведь, недалеко от нас живет.

— Нет, отрок, — покачал головой монах, — тот Иринарх давно почил во Бозе, но келья его есть и там лежат вериги, кои у всех, кто видит сии железа, страх и восторг вызывают. Ибо обычная человеческая природа сии тяжести выдержать не может.

Отец тоже задумался о необычной судьбе монаха и потом кивнул Феде и Ивану: "А вот мы с Вами и съездим в сие памятное и славное место, помолимся и в келью столь славного подвижника зайдем. Пусть Вас его подвиг наставит на путь правильный. Монахи еще долго рассказывали о святых местах Рыбинска, Ярославля, Белозерья, а Федя дивился и радовался, сколь слана земля Русская, сколь красно она украшена и сколь много славных людей на ней жили.

Ночью ему снились странники, идущие по дорогам. Один из них в святом одеянии и с сиянием над головой помахал Феде, вроде бы позвал с собой. А он и пошел за ним.

У БОЖЬЕГО СЛУЖИТЕЛЯ
После первого смотра сыновей в герольдии Федор Игнатьевич решил им показать Петербург. Ему не терпелось взглянуть на места, где прошла его гвардейская молодость, мать хотела с пристрастием осмотреть петербургские лавки. Конечно, только осмотреть, ибо рассчитывать на большие покупки после дорогостоящей поездки, затрат на корм лошадей, на еду не приходилось. Степан хотел увидеть оружие и развод караулов, о которых рассказывал отец, а младший Федя непременно желал узреть море и корабли.

Петербург его, конечно, поразил размахом своим, пышными каретами, возками, кибитками, что сновали туда и сюда вдоль улиц. Но особенно восхитился Федя, когда увидел тихо прошедшую под парусами яхту на Неве, она вышла из туманной дымки от Петропавловской крепости и медленно скрылась за одним из островов. Море он так и не узрел, далеко надо было ехать, отец не захотел.

— Пойдем сегодня в Александро-Невскую лавру,— сказал он в ответ на просьбу Федора.— Повидаем хоть этого несчастного,— проворчал он, взглянув на мать. Та промолчала, а Федор догадался, что пойдут к Ивану Игнатьевичу, о коем в доме часто заводили разговоры...

Когда вступили в главный собор Лавры, все как-то уменьшились в росте, притихли, поставили свечи во здравие и за упокой.

— Где тут Ушаков Иван служит? — обратился отец к приглядывающему за порядком монаху.

— У нас такого нету.

— Как нет, он тут с позволения императрицы у вас пострижен.

— А каково имя-то принял? Не Федор?

— Федор, кажется.

— Ну так ему досаждать не велено. И ныне он при деле богоугодном.

— А что за дело-то?

— Он при кружке подношений. А вы кто ему будете?

— Я брат родной, а это его племянники.

— Ну, то дело другое,— монах оглянулся по сторонам.— У кружки его сама императрица поставила. Он сие дело свято исполняет, и народ к нему валом валит. А наши-то отцы и взревновали.

— Пошто народ-то идет? — с удивлением осведомился отец.— Аль святость в нем невидимая ранее появилась? — робко уже пошутил.

— Святой он! Святой! — с убеждением отвечал монах.— Подлинное благоговение вызывает у прихожан постным своим видом и добродетелями. Он в постоянном посту, молитвах и делах время проводит, сказывали, сам цесаревич Петр,— поднял вверх ладони и значительно посмотрел на начинающих робеть родственников,— Петр Федорович говаривал: в Александро-Невской лавре один монах — Ушаков! Пойдемте, я вас к нему отведу.

Он повел их к тому месту, где были прикреплены кружки для пожертвований, и вполголоса продолжал:

— Отцу Федору это дорого стоило. А его бессребреничество привело к тому, что все монетки до одной из пожертвований шли в казну церковную. А тут народ почувствовал, что сему монаху можно довериться. И шли к нему мужи с женами и детьми и просили, как быть им с детьми, в миру живущими. Он отказывался советы давать, отсылал к учителям монастырским, однако его вера убеждала и заповеди призывали: "Требующим от тебя помощи — не отврати". А так как живущие в нашей обители люди ученые, то видывали и начали вменять ему в обиду, что, миновав их, людей ученых, люди идут к простому старцу, и от них к нему зависть и ненависть. Они даже к митрополиту самому обратились, и тот запретил вход всем, кто говорил, что к Федору. Вот он! — с почтением кивнул головой монах на высокого худого чернеца, читающего негромкую молитву. Верующие, среди которых было особенно много молодых женщин, кланялись в такт его размеренному голосу. По окончании молитвы одни стали развязывать узелки, расстегивать карманы и кошельки, доставая оттуда монеты, другие сразу потянулись к кружкам, бросая туда зажатые в кулаке пятаки. Чернец поклонился людям и, выпрямляясь, встретился взглядом с Ушаковыми.

— Вот и хорошо, что пришли в храм Божий помолиться,— по-доброму, будто и не расставались, сказал он.— Пойдемте ко мне в келью, орешков детям дам, для белок припас.— И зашагал неторопливо через двор к крайнему каменному строению. Стоявшему у входа и не пропускавшему их внутрь монаху сурово сказал:

— Сродственники. Брат мой родной с детьми.

Монах в нерешительности огляделся и махнул рукой. Когда зашли в келью, Федя поежился,— было прохладно и пусто, лишь в углу стоял сбитый из досок топчан да в другом висела икона с лампадой.

— Хорошо, что пришли,— повторил Иван,— попрощаемся, ухожу я в Саровскую пустынь.

Мать всплеснула руками, из глаз ее катились слезы. Отец сурово взглянул на нее, хмурясь, спросил:

— Что ты там, в той пустыни, не видал? — и обвел руками келью.— Чем у тебя тут не пустынь?

— То верно, везде можно людям служить. Но собрал я, брат мой, духовное братство из многих людей и со своими духовными учениками и ученицами, холостыми мужами, вдовами и девицами, отправляюсь туда на покаяние и поклонение. Некоторые из них у святого Синода даже исходатайствовали разводы, чтобы с нами поехать.

— Где та пустынь-то? — спросил отец.

— За Арзамасом в дремучих лесах,— объяснил Иван и обратился к младшему Феде: — Кем же ты будешь после герольдического смотра?

Тот зарделся и прошептал:

— Офицером морским!

— Всякая служба Богу угодна,— погладил его по голове Иван.— В миру будешь жить, мой отрок, а он бывает жесток и несправедлив. И моя судьба может послужить тебе уроком. Садитесь,— пригласил он всех, указав на топчан. Все сели, а Федя и мать, наверное, из почтения к святому человеку, остались стоять.

— Я ведь, ты знаешь,— обращался он почему-то только к Феде,— на военную службу был вчинен в гвардию. И здесь, в Петербурге, в таком славном месте увеселений и без особого тщания о своей душе служить стал, больше заботился о греховных сластях, коим с сотовариществом предавался. Однако же в один день, когда звучали вкруг нас, забавляющихся, гусли и свирели, паде внезапно один из товарищей моих на землю и умре без покаяния. То событие повергло мою душу в тревогу и боль. И решил я оставить всю сию жизнь мирскую и устремиться в полнощные края. Увидел я, что мир в нашем воображении не то, что божеской рукой создано, а то, что разумеем, что худое в мир грехом введено, а именно изменил мирские суеты, бесчестные другим примеры, вредные худыми людьми обхождения, всякие соблазны и препятствия к добродетельному житию, а потом решил я удалиться от мира и избрать себе состояние, в котором беспрепятственно хочу упражняться в богомыслиях.

— Однако же кто-то должен землю пахать да державу от врагов защищать,— сказал отец.

— И я не говорю, что уйти надо в бездельность. И здесь и в Саровской пустыни мечтаю, чтобы были все молящиеся при рукоделии, отогнав себя от праздности. Дары Богу действием хочу нести и от нечистот мира действом освободиться.

— Куда же ушел ты тогда-то, Ваня? — робко перебила мать.

— А...— махнул рукой Иван,— где я только не был. Отослал слугу в Ярославль, и там возле города переоделся я из мирских одежд в черную, убогую, яко труднику пустынному суща. Возле города, уже переодетый,— возвел глаза вверх,— встретился мне на возке дядя наш...

— Никогда он мне этого не рассказывал,— удивился отец.

— Да он меня и не познал в худой одежде. И я тогда решил окончательно: так тому и быть. В двинских лесах в Поморье оказался, а потом в Плащанской обители в киевских местностях. Мне там настоятель отказал в келье, а затем и выдали наряду воинскому, как беспаспортного, привезли в Петербург и прямо к царице.

— Во как!— со страхом и восхищением присвистнул Степан.

— Да! Ведь из гвардии не бегали раньше.

— Вот именно,— хмыкнул отец.— Что же она тебе сказала? Чай, не погладила по головке.

— Не погладила, но и не отсекла. Вопрошала: зачем ты из полку моего ушел? Для удобства спасения моей души, ваше императорское величество, я ей ответил. Тогда она мне дивное слово сказала: "Не вменяю тебе побег в проступок, жалую тебя прежним чином, вступай в прежнее званье".

— Ну а ты-то? — рассердился на брата отец.

— Я ей ответил тогда, Елизавете Петровне, государыне нашей: в начатой жизни моей, ваше императорское величество, для Бога и души моей до конца пребыть желаю, а в прежней жизни и чина не желаю. Она тогда и рекла мне: "Для чего уходом ушел из полку, когда к такому делу и от нас мог быть отпущен?" Я же ей сказал, если б о сем всеподданнейше утруждал тогда, то верно было бы и сейчас, как убогий утруждаю, как в том случае. Рекла императрица: куда желаешь? Я и сказал тогда: в Саровскую пустынь. Она и ответила: пусть. Только останься, побудь в Александро-Невской лавре у кружки. И был пострижен я и наречен в честь святого нашего ярославского Федора. Хотел бы я, чтобы деяния того святого осветили и тебя, отрок — осенил он крестным знамением Федю.— Чтобы на путях дальних твоих были свершения великие. Думай же всегда о Боге, о ближних. А еще кто о ближнем не радит, тот, наверное, и веру нашу отвергает. Люби человеков, с коими будешь, и ждет тебя победа.

Страшно как-то было Феде, в душе у него что-то затрепетало и позвало вдаль, в неведомый доселе мир.

МОРСКОЙ КАДЕТСКИЙ КОРПУС
1761 год обозначил судьбу Федора Ушакова. Он поступает в Морской шляхетный кадетский корпус. Регулярное морское образование в России к тому времени уже крепко укоренилось. Морской кадетский корпус, куда поступил Ушаков, имел славные и боевые традиции. Начало его восходит к Навигацкой школе в Москве, учрежденной Петром I. Указ, подписанный 14 (25) января 1701 года, гласил:

"Великий Государь, Царь и великий князь Петр Алексеевич... указал именным своим... повелением в государстве... своея державы... на славу Всеславного... Бога и своего царствования, во избаву же и пользу православного христианства быть математических и Навигацких, то есть мореходных хитростно наук учению". Петр сам недавно возвратился из Голландии и Англии, где прошел курс кораблестроения и морского искусства. Навигация и стала его страстью, а строительство кораблей — любовью.

Но на любовь свою он смотрел серьезно и требовал этого ото всех, кто связал свою судьбу с флотом.

Навигацкая школа получила в свое владение Полотняный двор в Замоскворечье, но не прижилась там, ибо тот был не приспособлен к астрономическим наблюдениям и обучению учеников.

Тогда Петр I передал Навигацкой школе Сухареву башню и окружающие ее строения. В башне были достроены "верхние при школе палаты", расширены классы. В школу был объявлен набор. Однако в 1701 году ученика было всего четыре, и лишь 16 июля 1702 года она стала полнокровным учебным заведением. В то время в ней уже было 200 человек. Из "всяких чинов" ученики-охотники учились арифметике, алгебре, геометрии, тригонометрии, навигации, астрономии, ведению шканечного журнала, геодезии, изучали различные морские навигационные приборы, всю морскую премудрость, "узнав этой науки сладость". Велено было принимать в школу детей всех сословий: дворянских, дьячих, подьячих, церковнослужителей, посадских, дворовых, солдатских и других чинов, в возрасте от 12 до 17 лет. Правда, потом оказалось в ней немало и молодых людей до 25 и больше лет, причем большинство из них были отнюдь не дворянские дети.

Замечательной фигурой, оставившей большой след в образовании русских морских офицеров, был Леонтий Филиппович Магницкий. Он был один из самых образованных людей начала XVIII века, написавший свою знаменитую "Арифметику", которая вывела многих русских молодых людей на путь образования и науки. Третья часть этой "Арифметики" была написана специально для моряков с освещением разделов навигации и астрономии. Именно эта часть и стала основой для обучения всех первых русских морских офицеров.

После Гангута Петр задумал учредить Морскую академию и Морскую гвардию и указом от 1 октября 1715 года решил перевести морское училище поближе к морю, в новую, расцветающую столицу России Санкт-Петербург. Морская академия разместилась в доме Кикина, находившемся по набережной реки Невы на месте Зимнего дворца, на углу, обращенном к Адмиралтейству и Главному штабу. "Кикин дом" — означало тогда учебное заведение русских моряков — Морская академия, которую называли и Академией морской гвардии.

Из Навигацкой школы в Москве и Морской академии в Санкт-Петербурге выходили офицеры, унтер-офицеры, пушкари, кодиштурманы, констапели и матросы. Многие из них стали большими ревнителями просвещения, руководителями научных экспедиций, выдающимися картографами. Достаточно назвать выпущенный при их самом активном участии первый Географический атлас России, изданный в 1745 году Академией наук. Известны имена выпускников Морской академии Ивана X. Кириллова, организовавшего не одну экспедицию для описи северных и восточных берегов России; Михаила С. Гвоздева, бывшего геодезистом на боте "Святой Гавриил" в экспедиции Беринга и первым вместе с подштурманом И. Федоровым описавшим северо-западную оконечность Америки и составившим первую карту Берингова пролива; Семена Челюскина и Харитона Лаптева, описавших многие версты северосибирского побережья; Алексея Чирикова, прошедшего по северо-западным берегам Америки и нанесшего их на карту. Известны России были и другие выпускники академии: будущие адмиралы Семен Мордвинов
и Григорий Спиридов, Василий Чичагов, контр-адмирал Воин Римский-Корсаков.

В период после Петра, особенно во времена бироновщины, российский флот захирел, ослабло и дело морского образования. Лишь при Елизавете были сделаны шаги к восстановлению могущества флота, к улучшению подготовки морских офицеров. 15 декабря 1752 года состоялся указ, по которому был учрежден для "государственной пользы Морской шляхетный кадетский корпус". Этим самым Академия морской гвардии переименована в Кадетский корпус по образцу Сухопутного корпуса, и, самое главное, существенно были увеличены ассигнования на его содержание.

Однако Московскую навигацкую школу в 1752 году Адмиралтейств-коллегия постановила "пресечь" и дворянских детей перевести в Морской корпус, разночинцев— в портовые мастерские.

В число воспитанников корпуса включены были гардемарины, до этого содержавшиеся на собственном коште.

Корпус был разделен на три класса, составляющих три роты. Кадеты его "за высокие успехи в учебе" выпускались в офицерском звании мичмана. Другие, не прошедшие до конца курс, пополняли корпус морской артиллерии, портовые службы, научные экспедиции. Для перехода из класса в класс необходимо было пройти широкий и разнообразный курс наук. Достойные переходили из третьего класса во второй и из второго в первый "по знанию". В первом классе кадеты получали звание гардемарина ("морского гвардейца" — по-французски). Гардемарины должны были проходить практику в море. Некоторые из них ходили на иностранных судах в Ост-Индию, Вест-Индию и Америку.

Знания для того времени кадеты получали отменные. Математика и астрономия, кораблестроение и такелажное дело, иностранный язык и танцкласс, картография и "художества". Командиры академии были люди широких, державных взглядов, обычно неутомимые и предприимчивые труженики во благо русского флота. Вначале это были петровские вельможи А. А. Матвеев, графы Ф. М. Апраксин, А. Л. Нарышкин, Д. Вильстер, князь В. А. Урусов, П. К. Пушкин, А. И. Чириков, А. И. Афросимов и А. И. Нагаев.

А. И. Нагаев принимал с самого начала деятельное участие в образовании Морского шляхетного корпуса и восемь лет был его директором. Собственно, директором Нагаев не был, а управлял на его правах восемь лет. Человек он был решительный, наводил порядки твердой рукой и даже вошел в столкновение с Адмиралтейств-коллегиеи, исключив "за неприлежностью" 60 учеников, "не способных к наукам" и дурного поведения, взамен них принимал новых, направленных из герольдий. Нагаев сформировал новый состав учителей и представил Адмиралтейств-коллегии список морских офицеров: Петр Чаплин, Григорий Спиридов, Харитон Лаптев, Евстафий Бестужев, Иван Голенищев-Кутузов, Егор Ирецкий, Иван Шишков и другие. Этот состав в немалой степени застал и Ушаков.

В 1760 году Нагаева сменил капитан 1 ранга А. М. Давыдов, "привести корпус в должный порядок" Адмирал-тейств-коллегия поручила Ф. С. Милославскому, хлопотавшему об увеличении средств, расширении прав директора, об улучшении преподавания иностранных языков, работы типографии и отводе места для корпусного огорода... Моряки должны были сами себя прокормить в то неустойчивое время. Однако в 1762 году деятельность Морского корпуса чуть не прекратилась. Петр III повелел учредить из кадетских корпусов (сухопутного, морского) один, поручив его "в управление Главного директора Ивана Петровича Шувалова". Передача служащих и воспитанников в единый корпус была остановлена через несколько месяцев, уже по восшествии на престол Екатерины. Нет нужды описывать, как довольны были будущие морские офицеры этому и сколь горячо приветствовали решение императрицы, высказанное в Сенате "отделить Морской корпус от сухопутного".

В 1762 году Морской шляхетный кадетский корпус принял под директорство капитан 2 ранга Иван Логинович Голенищев-Кутузов, ставший позднее адмиралом и даже президентом Адмиралтейств-коллегии. Под его началом Кадетский корпус начал расцветать.

Таким образом, Ушаков захватил как бы два периода: когда вообще ставился вопрос о целесообразности существования Морского кадетского корпуса и период его расцвета. Захватил он плац-парадную муштру при Петре III и заботливое желание педагогов и командиров приобщить кадет к самым последним достижениям мореходных наук.

Голенищев-Кутузов оказался недюжинным организатором. Он взялся организовать теоретическое обучение, наладить практические навыки. Пригласил лучших преподавателей, очертил круг их обязанностей. В первую очередь определил обязанности профессора математики и навигации, от которого потребовал "обучать кадет высшим наукам", "учителям давать наставления", а "ученикам большой астрономии читать лекции в математических классах". Из учеников большой астрономии выросли будущие преподаватели, а из математических классов после различных перемен выросли офицерские классы при Морском корпусе (впоследствии Николаевская морская академия).

Кадет обучали французскому, английскому и немецкому языкам, так как "и знание иностранных языков очень нужно для морского офицера в его службе, ибо морской офицер в своей службе имеет частые сношения с иностранцами и, кроме того, для достижения совершенства в своем искусстве должен читать иностранные книги о мореплавании, каких книг на русском языке, кроме самого малого числа их, вовсе нет". До этого обучение языкам велось из рук вон плохо и, по словам И. Л. Кутузова, "от начала корпуса с 1752 года ни единого офицера, знающего иностранные языки, из оного не выпущено". Возможно, и преувеличивал, дабы подчеркнуть свое рвение, новый директор, но доводы его были убедительны, и Адмиралтейств-коллегия увеличила число учителей иностранных языков. Кутузов "демократизировал" корпус, обратившись с просьбой оставить при нем 50 учеников из низших сословий, из так называемой "русской школы". Директор видел в них "рвения великие" и предлагал производить самых способных в учителя, других в типографские служители при Морском корпусе, мастеров для инструментальной мастерской, "адмиралтейства" или "для художеств".

Адмиралтейств-коллегия с доводами Кутузова согласилась и, более того, решила восстановить при корпусе геодезический класс "для описи берегов и земель, снятия планов, описи лесов и т. п.".

Наконец-то зажглись свечи в учебных классах по вечерам. Коллегия щедро отпустила их для корпуса. Весело затрещали дрова в печках, выделенные "для сугрева". (На одежду, амуницию выделили значительно больше средств.) В Морском кадетском корпусе потеплело, стало уютнее, интереснее и лучше. Появились талантливые преподаватели. Чего стоил один Григорий Андреевич Полетика, окончивший Киевскую духовную академию. Он отличался высокой эрудицией, настойчивостью, системностью в преподавании, изложении наук. Именно он предложил расписание занятий, которое утвердил Кутузов. Воспитанники ходили в классы на занятия с "7 до 11 часов утра и с 2 до 6 после обеда". Математические и "морские" трудные науки преподавались утром, а словесные науки и более легкие "морские" — вечером, ибо, как говорил Полетика, "труднейшие науки, требующие большого умственного напряжения, лучше усваиваются утром". Кроме того, Полетика был блестящим, как сегодня бы сказали, методистом, добивавшимся, чтобы по всем преподаваемым предметам были печатные руководства, поднимал власть и авторитет учителя, умело поощрял прилежных и наказывал нерадивых. Да и сам он корпел над сочинениями, ему приписывали известную "Историю Русов".

Восхищали многих учеников Санкт-Петербурга лекции по астрономии и математике профессора Котельникова, ученика знаменитого Эйлера, нередко проводимые ночью в обсерватории, расположенной на здании корпуса. Об образованности Котельникова и бывшего начальника батальона профессора Н. Г. Курганова, преподававшего в корпусе, ходили легенды. Математические и морские науки он нередко читал на французском и немецком языках, которые знал в совершенстве, отсылая к английским и латинским книгам, прочитанным им самим. Да и сам директор Кутузов был человек начитанный, образованный, с четким представлением о целях воспитания морских офицеров и "служителей моря". Он хорошо знал немецкий и французский языки, иностранную и русскую литературу по кораблевождению и кораблестроению, плавал в молодости и по собственному опыту знал все недостатки теоретического и практического образования морских офицеров. Поэтому столь точны и плодотворны оказались его усилия по обучению выпускников теории и практике морского искусства. Именно он ввел должность морского капитана для обучения "морским эволюциям" с жалованьем 600 рублей. "Капитану этому иметь практический класс,— писал он,— т. е. обучать морской практике, объяснять случаи, бывающие в морской практике, на имеющихся в корпусе моделях кораблей, показывать на вооруженном корабле употребление такелажа и корабельных орудий в поворотах корабля и прочее, до того надлежащее; на модели профиля корабля показывать внутреннее расположение корабля и что где при нагрузке вмещается; этот же капитан может быть посылаем для обучения гардемарин и кадет действительной практике, показывать опись берегов, вымеривание фарватеров, положение берегов на карте, показывать на самом деле поверку компасов, употребление морских инструментов, как делать обсервации, развязку лиглиня и поверку часов. По возвращении из похода капитан этот экзаменует гардемарин и кадет, какое приращение они на море сделали в своих морских познаниях, одним словом, его должность пещися обо всем, что делает морского искусного человека в практике".

Усилия Кутузова, Адмиралтейств-коллегии привели к тому, что в 60-е годы Морской шляхетный кадетский корпус стал одним из лучших учебных заведений России: из его стен в эти годы вышли офицеры, которые стали красой и гордостью державы, принесли ей выдающиеся морские победы в XVIII и начале XIX века, способствовали расцвету мореплавания. Прежде всего это замечательный русский флотоводец Федор Федорович Ушаков, поступивший в Морской корпус в 1761 году и выпущенный из него в 1766 году по получении звания мичмана. Учились в нем и прославленный герой Чесмы Дмитрий Ильин, и землепроходцы Севера Алексей Скуратов, Макар Ротманов, удалой капитан 1 ранга Кожухов, бравший Бейрут в 1773 году, взорвавшийся, не сдавшийся врагу капитан Сакен, легендарный Дмитрий Сенявин и вдохновенный Иван Крузенштерн, язвительный мудрец, вельможа и просветитель на английский манер граф Николай Семенович Мордвинов, вице-президент Адмиралтейств-коллегии при Павле I Г. Г. Кушелев, известный гидрограф и ученый Гавриил Сарычев, небезызвестный министр просвещения, президент Российской академии адмирал Александр Шишков, герои русско-турецких войн Гавриил Голенкин, Павел и Семен Пустошкины, прославившийся дальними плаваниями на шлюпах "Диана" и "Камчатка" Василий Михайлович Головнин и другие.

Не раз пути прославленного флотоводца Ушакова пересекались с теми, кто закончил курс вместе с ним, раньше или позднее его, но кто на всю жизнь сохранил память об этом подлинном храме морских наук, где вызревала любовь к Отечеству, флоту и морю, об очаге, где возгоралась будущая слава героев России.

 

Страница 2 - 2 из 4
Начало | Пред. | 1 2 3 4 | След. | Конец | Все
© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru