Войны Юрия Долгорукого. Статья первая: 1146 - 1149 годы

Из новой книги "Юрий Долгорукий" (М., "Молодая гвардия", 2006. Серия "Жизнь замечательных людей")

Изяслав Мстиславич более чем кто бы то ни было другой из князей "Мономахова племени" отстаивал принцип "отчинного" владения Киевом, который был заложен Владимиром Мономахом. Его борьба за Киев была продолжением политики деда, осуществлением на практике завещания Мономаха, согласно которому Киев должен был остаться за старшей линией его потомства. Юрий же в своих притязаниях на стольный город Руси мог опираться не на завещание отца (которое лично ему ничего не сулило, кроме Суздаля и Ростова), а на прежнее, еще до-мономахово, представление о "старейшинстве" как безусловной основе политического строя и распределения волостей между князьями. И в этом смысле Юрий не мог "ужиться" прежде всего с той линией, которую проводили в своей политике Изяслав Мстиславич и его братья.

Разрыв со старшим сыном нелегко дался суздальскому князю. Однако во всем случившемся Юрий, как ни странно, должен был увидеть для себя и положительную сторону. Его сын утвердился на юге, в том числе в "отчем" Городце Остерском. В какой-то степени это восстанавливало присутствие на юге самого Юрия. Сегодня такая трактовка событий может показаться парадоксальной, но в XII веке родственные отношения значили гораздо больше, чем политические. И если союз Ростислава Юрьевича с Изяславом Мстиславичем носил исключительно политический, а значит, временный характер, то его сыновнее отношение к отцу никуда не могло исчезнуть. Это обстоятельство, между прочим, объяснит нам, почему Юрий так болезненно воспримет последующее изгнание своего сына с юга и начнет из-за этого очередную войну с Изяславом.

Но это будет позже. Пока же уход Ростислава (к тому же с дружиной) серьезно ослабил Юрия в военном отношении и, напротив, усилил его противника. Еще более серьезным поражением стал для Юрия переход на сторону Изяслава Мстиславича черниговских князей.

Как связаны между собой очередная измена князей Давыдовичей и уход в Киев Ростислава Юрьевича, не вполне ясно. Согласно летописи, черниговские князья, не дождавшись помощи от Юрия, отправили к Изяславу Мстиславичу послов, "ищюче мира". Но очень похоже, что именно известие об уже начавшихся переговорах, а следовательно, об отсутствии перспективы совместных действий с Ольговичами и Давыдовичами, и подтолкнуло Юрьева сына, направлявшегося к ним на помощь, к роковому решению.

Черниговские князья предлагали Изяславу Мстиславичу забыть о прежней вражде и снова заключить мир. "То есть было преже дед наших и при отцих наших: мир стоить до рати, а рать до мира", — убеждали они киевского князя. А далее объясняли и причины прошлой вражды, и причины, по которым теперь были готовы к миру: "Ныне же на нас про то не жалуи, оже есмы устали на рать. Жаль бо ны есть брата своего Игоря, а того есмы искали, абы ты пустил брата нашего. Аже уже брат нашь убит, а пошел к Богови, а тамо нам всим быти, а то Богови правити. А мы доколе хочем Рускую землю губити? А быхом ся уладили". — "Братие, то добро есть хрестьян блюсти", — немедленно ответил им Изяслав. Однако принятие решения отложил до совещания с братом: "…а я дослю брату Ростиславу, и с тым пакы угадаю, и послеве (пошлем. — А. К.) послы свое к вам".

Ростислав, безусловно, склонялся к миру ("Яз люблю, брате, мир", — отвечал он Изяславу), однако условием этого мира непременно ставил отказ черниговских князей от мести за Игоря: "Ныне же, брате, хрестьян деля (то есть ради христиан. — А. К.) и всее Рускои земли умирися, но оба ать ворожду про Игоря отложать и пакы того не створять… Пакы ли им про Игоря ворожду имети, то лепле с ними в рати будучи, а како ны с ними Бог дасть".

С этим Изяслав Мстиславич и послал к Давыдовичам и их братии белгородского епископа Феодора и печерского игумена Феодосия. Выбор иерархов, конечно же, не был случайным. Епископ Феодор, по всей вероятности, являлся доверенным лицом князя Изяслава Мстиславича. Напомним, что Белгород одним из первых городов сразу же и безоговорочно поддержал князя в его притязаниях на Киев. Участвовал Феодор и в церковном соборе 1147 года, на котором на киевскую кафедру был избран ставленник Изяслава митрополит Климент Смолятич. Белгородский епископ традиционно считался викарием (заместителем) киевского митрополита. И в условиях, когда законность избрания митрополита Климента признавалась далеко не всеми, именно Феодор становился наиболее авторитетной фигурой во всей Русской церкви. И это при том, что в церковных делах того времени он лично не был слишком заметен — а значит, и не должен был вызывать ничьего особого раздражения или неприятия. Игумен же Феодосий был наиболее приемлемой фигурой для черниговских князей Владимира и Изяслава Давыдовичей. Последние имели давние и устойчивые связи с Печерской обителью. В Успенской церкви Киево-Печерского монастыря был погребен их отец, князь Давыд Святославич; в киевских пещерах подвизался их родной брат Николай-Святоша. Грек по национальности, человек широко образованный в догматических вопросах, игумен Феодосий был особенно близок со Святошей (сохранился специально выполненный им для князя-инока перевод с греческого на русский язык Послания римского папы Льва I Великого константинопольскому патриарху Флавиану), а значит, мог надеяться на безусловное доверие со стороны его братьев.

Прибыв в Чернигов, владыки привели всех четырех черниговских князей — обоих Давыдовичей и обоих Святославов, Ольговича и Всеволодовича, — к крестному целованию в кафедральном Спасском соборе. Князья целовали крест на том, что им "ворожду про Игоря отложити, а Рускои земли блюсти и быти всим за один брат". Изяслав же Мстиславич целовал крест в Киеве — в присутствии тех же лиц, а возможно, еще и черниговского епископа Онуфрия или переяславского Евфимия.

Как обычно, новый союз решено было скрепить династическим браком. Правда, заключен он был несколько позже — 9 января следующего, 1149 года дочь новгород-северского князя Святослава Ольговича была выдана замуж за князя Романа, сына Ростислава Мстиславича Смоленского.

Осенью же 1148 года Изяслав Мстиславич пригласил своих новых союзников на съезд в Городец Остерский. (Дату съезда называет В. Н. Татищев — 14 сентября, но откуда она заимствована, неизвестно.) Сюда же вместе с киевским князем прибыл и Ростислав Юрьевич. Однако черниговские князья явились далеко не в полном составе: не было северских князей — ни Святослава Ольговича, ни его племянника Святослава Всеволодовича. Это, естественно, вызвало сильное беспокойство киевского князя. "А вы есте вси хрест целовали на том, аже кто будет мне зол, то вам на того быти со мною", — напомнил он Давыдовичам. Те, однако, заверили его в своей полной лояльности и готовности выполнить обещанное: "А мы вси хрест целовали на том, ако кде твоя обида будеть, а нам быти с тобою".

На этом-то княжеском съезде и было принято решение о начале новой большой войны с Юрием Долгоруким. Прошел всего год с тех пор, как Изяслав ставил в вину дяде союз со Святославом Ольговичем — своим "ворогом". Теперь Ольгович стал его союзником, и Изяслав выдвинул против Юрия новое обвинение. "Се стрыи мои Гюрги из Ростова обидить мои Новгород, и дани от них отоимал, и на путех им пакости дееть, — с такими словами обратился он к черниговским князьям. — А хочю поити на нь, и то хочю управити любо миром, любо ратью".

Решено было выступить в поход на Суздаль на зиму, "ако ледове стануть". Братья Давыдовичи и Святослав Ольгович должны были двигаться "на Вятиче" и далее к Ростову; Изяслав же — идти к Смоленску на соединение со своим братом Ростиславом Мстиславичем. Соединить все силы планировалось на Волге. "И тако обедавше, и пребывше у весельи и у любви, и разъехашася".

Ростислав Юрьевич в войне с отцом, конечно же, не должен был принимать участия. Но и в Городце Остерском Изяслав Мстиславич его не рискнул оставить, отослав на время войны в Бужск и поручив "стеречь" Русскую (в данном случае Киевскую) землю: "Пребуди же тамо, доколе я схожю на отца твоего, а любо с ним мир възму, пакы ли, а како ся с ним улажю. А ты постерези земле Рускои оттоле". "Стеречь" Киевскую землю Ростиславу предстояло, вероятно, от Владимирка Володаревича Галицкого — князя весьма могущественного, независимого во всех отношениях и отнюдь не признававшего главенство над собой киевского князя.

***
На съезде в Городце Изяслав Мстиславич не случайно говорил о Новгороде и новгородских делах. Все, что происходило в этом городе, вызывало у него сильное беспокойство.

В конце лета — начале осени 1148 года в Суздале состоялись переговоры между Юрием Долгоруким и новгородским посольством во главе с епископом Нифонтом. Об этом сообщает Новгородская Первая летопись: "В то же лето ходи арх[и]епископ Нифонт Суждалю, мира деля, к Гюргеви…"

Юрий встретил новгородского владыку со всеми полагающимися его сану почестями. Он исполнил многое из того, о чем просили его новгородцы, и в частности освободил пленников, захваченных еще во время взятия Нового Торга весной 1147 года, а также новгородских купцов со всем их товаром. Однако заключить мирный договор отказался: "…и прият и с любъвью Гюрги… и новотържьце все выправи и гость всь цел, и посла с цьстию (честью. — А. К.) Новугороду; нъ мира не дасть". По сведениям (или догадке?) В. Н. Татищева, Юрий настаивал на том, чтобы новгородцы взяли на княжение его сына и в дальнейшем "ротою", то есть клятвою от всего города, обязались принимать князя только из числа его наследников. Однако это условие — если оно было выдвинуто в действительности — оказалось совершенно неприемлемым для новгородцев.

По всей вероятности, случившееся стало для князя Изяслава Мстиславича полной неожиданностью. Владыка Нифонт вернулся в Новгород в сентябре 1148 года (еще 1 сентября он находился в Суздальской земле). Следовательно, известие о состоявшихся переговорах было получено киевским князем приблизительно в те самые дни, когда он созывал князей на "снем" в Городец Остерский и рассуждал об "обидах", чинимых Новгороду Юрием.

Реакция Изяслава Мстиславича последовала незамедлительно. "Той же осенью", по свидетельству новгородского летописца, он поменял в Новгороде князя: посадил на княжение своего сына Ярослава, а брата Святополка вывел из Новгорода "злобы его ради" и перевел во Владимир-Волынский.

В чем была причина такого решения? Татищев полагал, что епископ Нифонт был послан к Юрию князем Святополком, и именно это вызвало гнев Изяслава Мстиславича: "Изяслав, великий князь, уведав, что брат его Святополк имеет с Юрием пересылку о мире без его согласия, послал в Новград сына своего Ярослава, а к новгородцам писал с выговором о их непостоянстве…" Однако такое объяснение событий кажется не единственным. Связь между новгородско-суздальскими переговорами и удалением Святополка из города могла быть и иной. Епископ Нифонт был вполне самостоятельной фигурой, чтобы действовать независимо от своего князя, а воля новгородцев, как мы хорошо знаем из истории этого мятежного города, далеко не всегда совпадала с волей правящего в нем князя. Новгородский летописец отмечает какие-то "злобы" Святополка, которые и послужили причиной его удаления из города. Это обычная формулировка ухода князя — но именно в тех случаях, когда расставанию предшествовал конфликт между князем и горожанами. "Злобы" Святополка и могли стать одной из причин, подтолкнувших новгородцев к сепаратным переговорам. Тем более что зимой 1147/48 года посадничество в Новгороде вновь получил Судило Иванович — человек, безусловно благоволивший Мстиславичам, но имевший связи и в Суздальской земле и, очевидно, хорошо помнивший о том, что Юрий в свое время предоставил ему политическое убежище, когда он вместе с другими видными новгородскими боярами вынужден был бежать из Новгорода.

Но в таком случае смена князя могла объясняться не тем, что Святополк вел какую-то собственную игру за спиной старшего брата, а желанием Изяслава добиться консолидации Новгорода, сплочения новгородцев вокруг своего князя. Новгород был очень нужен Изяславу — прежде всего, как база для предстоящей войны с Юрием Долгоруким. И его юный сын Ярослав мог способствовать консолидации Новгорода куда больше, чем Святополк, успевший за годы своего княжения рассориться с новгородцами.

Лично же для Юрия переговоры с Нифонтом имели очень важное последствие. В эти августовские и сентябрьские дни 1148 года он нежданно для себя обрел единомышленника — тем более ценного, что принадлежал тот к враждебному ему лагерю.

Юрий давно знал новгородского владыку — по крайней мере с зимы 1135/36 года, когда тот принимал участие в примирении Мономашичей и Ольговичей после очередной войны между ними. Нифонт был постриженником киевского Печерского монастыря, причем, по некоторым сведениям, пришел в монастырь при игумене Тимофее (около 1124—1131), то есть в те самые годы, когда суздальский князь Юрий Владимирович демонстрировал свою особую близость к Печерской обители. Человек весьма образованный, поживший в Византии и знакомый с особенностями богослужения Греческой церкви, он оставил заметный след в истории Новгорода. В годы его святительства здесь развернулось активное церковное строительство, были украшены многие уже существующие храмы. Разумеется, епископ Нифонт участвовал и в переговорах с Юрием относительно посажения на новгородский стол его сына Ростислава в 1138 и 1141 годах. Теперь князь и епископ могли ближе познакомиться друг с другом. И убедиться, что на многие вещи они смотрят, в общем-то одинаково.

Новгородский летописец сообщает, что во время своей поездки в Суздальскую землю Нифонт освятил "великим священием" церковь Святой Богородицы — возможно, суздальский кафедральный собор, перестроенный Юрием Долгоруким; возможно, какую-то другую Богородицкую церковь в одном из городов Суздальской земли. Это был не единственный храм, в освящении которого принимал участие новгородский владыка во время своей поездки. Сохранился подлинный антиминс (напрестольный плат) с освящения еще одной местной церкви — Святого Георгия (где именно она находилась, неизвестно). Освящение совершали совместно новгородский архиепископ (именно так он именован в надписи на антиминсе) Нифонт и ростовский епископ Нестор в присутствии князя Юрия Владимировича Долгорукого. Из этой надписи нам и известна точная дата посещения Нифонтом Суздальской земли: "Жьртвьник святаго мученика Георгия, священ от Нифонта, архиепискупа Новгородьскаго, повелениемь епискупа Ростовьскъго Нестора при благочьстивемь князи Георгии, сыну Мономахову, месяця септября в 1 в лето [6657] индикта 12".

Между прочим, именование Нифонта архиепископом — самое раннее свидетельство получения новгородским владыкой этого высокого титула. Как видим, князь Юрий Владимирович и ростовский епископ Нестор признавали его за Нифонтом и оказывали ему соответствующие почести. Но из других источников мы знаем, что признание было далеко не всеобщим. Это обстоятельство представляется весьма важным для нас, свидетельствуя об особых, доверительных отношениях, установившихся между суздальским князем и новгородским архиереем.

 

ВТОРЖЕНИЕ
Отказавшись от мира с Новгородом, Юрий поставил себя в непростое положение. Зимой 1148/49 года князь Изяслав Мстиславич приступил наконец к осуществлению своего плана по вторжению в Суздальскую землю.

Не позднее января он выехал в Смоленск к брату Ростиславу. В Киеве Изяслав оставил младшего брата Владимира, в Переяславле — сына Мстислава. Войску же повелел следовать "по собе" в Смоленск, где и "снятися", то есть соединиться, со смоленскими полками.

Встреча братьев оказалась, как всегда, радостной. Воздав хвалу Богу, Пресвятой Богородице и Животворящему кресту, сохранившим их в добром здравии, они обменялись дарами, которые имели особый смысл и еще раз свидетельствовали о разграничении между ними основных сфер влияния: Изяслав вручил брату дары "от Рускыи земле и от всих цесарьских земль" (то есть от южной Руси и от византийских владений), а Ростислав — "от верхних земль" (Смоленска и Новгорода) и "от варяг" (из заморских стран, прежде всего, Скандинавии). Затем братья договорились о дальнейших действиях: Изяслав "в мале дружины" должен был отправиться к Новгороду, а брату поручил дожидаться прихода полков из южнорусских змель и вместе с ними и со смоленскими полками выступить по Волге к устью Медведицы. Здесь братья намеревались соединить свои силы.

Из Смоленска же они отправили к Юрию посольство с предложением решить дело миром. Очевидно, Юрий должен был признать права на Киев Изяслава и его потомства, отказаться от всяких претензий на южнорусские земли, дать обещание не вмешиваться более в новгородские дела и возвратить "новгородскую дань" с Нового Торга и Помостья. На его суздальские владения никто не покушался. Но принятие этих условий означало полную капитуляцию, на что Юрий пойти, конечно, не мог. Он не дал никакого ответа на мирные предложения племянников и, более того, задержал у себя их посольство.

Еще в феврале Изяслав прибыл в Новгород. Новгородцы встретили его с великими почестями за три дня пути от Новгорода и сопровождали до самого города. "И тако в Новъгород приде с великою честью и в день недельныи (воскресенье. — А. К.), и ту усрете сын его Ярослав с бояръ новгородьцкыми, и ехаста к Святои Софьи на обеднюю". В своей резиденции на Городище Изяслав с сыном выставили богатое угощение для всего города: "посласта подвоискеи и бириче по улицам кликати, зовуче к князю на обед от мала и до велика, и тако обедавше, веселишася радостью великою [и] честью [и] разидошася в своя домы".

Киевский князь, несомненно, умел найти подход к людям и внушить к себе искреннюю любовь. Новгородцы очень ценили внешние проявления уважения к своему городу. Щедрое угощение еще больше расположило их к князю. И на утро, когда Изяслав созвал новгородцев и прибывших в город псковичей на Ярославль двор на вече, они готовы были поддержать его.

Изяслав и здесь избрал верный тон, лестный для новгородцев. Летописец приводит речь, с которой он обратился к ним: "Се, братие, сын мои [и] вы прислалися есте ко мне, оже вы обидить стрыи мои Гюрги… Есмь пришел семо, оставя Рускую землю, вас деля и ваших деля обид. А гадаите на нь, братие, како на нь поити: а любо с ним мир възмем, пакы ли с ним ратью кончаимы". Ответные возгласы новгородцев звучали как гимн Изяславу — новому Мономаху и новому Мстиславу Великому: "Ты наш князь, ты наш Володимир, ты наш Мьстислав!"

Решено было, что в поход на Суздаль "своих деля обид" выступит вся Новгородская земля до последнего человека, не исключая даже лиц духовного звания: "аче и дьяк, а гуменце ему прострижено, а не поставлен будет, [и тъи поидет, а кто поставлен], а тъ Бога молить (то есть останется, не пойдет. — А. К.)". К новгородцам присоединились псковичи и "корела".

Огромное войско двинулось к Волге. Шли, скорее всего, по руслам замерзших рек Мсты и Медведицы. В устье Медведицы остановились и, как и было задумано, стали поджидать Ростислава Мстиславича.

Спустя четыре дня подошел и Ростислав с киевскими и смоленскими полками. От Юрия по-прежнему не было никаких известий, и братья двинулись дальше по Волге, в глубь Суздальской земли. Их путь подробно очерчивает киевский летописец, рисуя картину жестокого разорения Юрьевых владений по Волге. От устья Медведицы войска прошли к городу Кснятину в устье Нерли Волжской, "и начаста городы его жечи и села и всю землю воевати обаполы [Волгы] (то есть по обеим сторонам Волги. — А. К.), и поидоста оттоле на Углече поле, и оттуда идоста на устье Мологы".

Между тем по договоренности, достигнутой осенью на Городецком съезде, к устью Медведицы должны были подойти и полки черниговских князей. Однако их не было, и Мстиславичам пришлось действовать одним. Оказалось, что Владимир Давыдович и Святослав Ольгович, стоявшие во главе черниговской рати, задержались в "Вятичах", "ожидаюча и зряча" исхода противостояния на Волге — "что ся тамо учинить межю Гюргем и Изяславом". В итоге в суздальские владения Юрия черниговское войско так и не вступит.

Так план одновременного удара по Юрию Долгорукому всеми имеющимися в наличии силами оказался сорван. Тем не менее Изяслав и Ростислав Мстиславичи решили продолжать военные действия — "абы с нама Бог был", как выразился Изяслав. Сами они остановились в Угличе или Городке на Мологе, а свои войска пустили к Ярославлю — одному из главных городов Суздальской земли и своего рода "речным воротам" Ростова. Новгородцы разорили и сам Ярославль, и земли вокруг него: "и полон мног принесоша, и много зла земли тои створиша".

Однако время, отведенное для активных военных действий, было уже на исходе. Заканчивался март, снег начал таять, и вот-вот должны были вскрыться реки. "Уже бысть тепло бяшеть, и бысть вода по Волзе и по Молозе по чреву коневи на леду", — свидетельствует киевский летописец. Автор Суздальской летописи называет еще одну неприятность, случившуюся с киевским войском: "похромоша кони у них".

В Вербное воскресенье (27 марта) князья приняли решение возвращаться: "сдумавша, оже… рекы ся рушають (то есть рушится лед на реках. — А. К.), и угодаша (договорились. — А. К.) поити розно. И тако Ростислав поиде [с] полкы своими Смоленьску, а Изяслав, брат его, иде к Новугороду Великому, а дружина руская они с Ростиславом идоша, а друзии кому куды годно, и тако розидошася во свояси". Оба войска — и новгородское, и то, что было с Ростиславом, — везли за собой огромные обозы с захваченным в походе добром, в том числе множество пленных. В один только Новгород, по свидетельству летописца, было приведено 7 тысяч "голов". Из Новгорода Изяслав отправился в Смоленск, где и "весновал", то есть пережидал распутицу, и лишь "егда бысть на просусе", то есть когда просохли дороги, вернулся в Киев.

Результаты похода летописи оценивают по-разному. Новгородский летописец пишет о большой победе союзной рати: "И мъного воеваша людье Гюргево, и по Волзе възяша 6 городък, оли до Ярославля попустиша, а голов възяшя 7000, и воротишася роспутия деля". Автор же Лаврентьевской летописи изображает ход событий иначе: по его словам, Изяслав с новгородцами, "дошед Волгы, и повоевав ю, и не успе ничтоже Гюргеви". Но это, по-видимому, не вполне верно отражает истинные масштабы разорения северо-западных областей Суздальской земли. Показательно, что в Лаврентьевской летописи ничего не говорится о судьбе Ярославля и конечным пунктом похода вражеской рати назван Углич ("и дошед Углеча поля, поворотися Новугороду").

О действиях самого Юрия во время этой войны летописи умалчивают. Очевидно, он вместе со своими полками защищал главные города княжества — Суздаль и Ростов, ожидая возможного нападения как с Волги, где действовали основные силы Мстиславичей, так и со стороны Вятичской земли, где находились в готовности войска черниговских князей. Если бы Юрий потерпел поражение, те, конечно же, вторглись бы в пределы его земли, чтобы добить его и поживиться за его счет. Но суздальский князь сумел сохранить свое войско. И это можно расценивать как его несомненный успех. Изяслав Мстиславич не достиг ни одной из поставленных им целей. Толпы пленников, обозы с награбленным добром создавали лишь видимость победы. Ни экономический, ни военный потенциал Суздальской земли по-настоящему не был подорван — "вся жизнь", то есть главные житницы, суздальских князей находились отнюдь не на Волге, но в центральных районах княжества. Юрий не признал себя побежденным, не смирился с Изяславом, не умерил своих амбиций. Даже "новгородская дань", захваченная им двумя годами ранее, осталась в его руках. И черниговские князья, бывшие союзники Юрия, не могли не понимать это. Они готовы были примкнуть к победителю. Изяслав не победил — и следовательно, его союз с черниговскими князьями оказался под угрозой.

 

ПРИМЕЧАНИЯ
1. Настоящая статья представляет собой фрагмент из книги: Карпов А. Ю. Юрий Долгорукий. М., 2006 (серия ЖЗЛ).

2. В Никоновской летописи путь князя описывается совершенно по-другому: Святослав "иде к Козелску, и из Козелска иде к Дедославлю, и тамо разболеся у него князь Иванко, сын княжь Юрьев Владимерича Маномашь. Князь же Святослав Олговичь иде в Рязань, и быв во Мченске, и в Туле, и в Дубке на Дону, и в Елце, и в Пронске, и прииде в Резань на Оку, и поиде вверх по Оке, и пребыв в граде Осетре, и… иде вверх по Оке реце, и пришед ста на усть Поротвы реки в Любинце Омосове, и пребыв ту мысляше ити к Полотску (Колотску? — А. К.)". Именно здесь, "на усть Поротвы реки в Любинце Амосове", по версии летописи, и умер князь Иван Юрьевич (см. далее), причем его кончина датирована 29 марта (вместо 24 февраля). Ниже, говоря о взятии Святославом "града Голеди", автор Никоновской летописи вновь сообщает о том, что князь затем ушел в Рязань. В Москву по приглашению Юрия Святослав явился "с Резани из Тешилова". Эти сведения Никоновской летописи были подробно рассмотрены А. Н. Насоновым, который показал их полную недостоверность. Названные города принадлежали Рязани или являлись объектом притязаний со стороны рязанских князей в XV в.; ко времени описываемых событий большинство из них либо не существовали, либо не входили в состав Рязанской земли.

3. Обративший внимание на этот факт историк О. М. Рапов отметил также, что древнейшая московская церковь, по преданию, была посвящена святому Иоанну Предтечи, небесному покровителю князя Ивана Юрьевича. Не исключено, что она была возведена в память об умершем князе.

4. Некоторые явно апокрифические подробности сообщает В. Н. Татищев. По его словам, "Игорь, видя, что его хотят убить, просил, чтоб дали ему свясченника изповедоваться. Но народ кричал на Игоря: "Когда вы с братом Всеволодом жен и дочерей наших брали на постели и домы грабили, тогда попа не спрашивали, и ныне поп не надобен"". Здесь же дана портретная характеристика князя, причем составленная будто бы человеком, лично хорошо знавшим Игоря: "Сей Игорь Ольгович был муж храбрый и великий охотник к ловле зверей и птиц, читатель книг и в пении церковном учен. Часто мне с ним случалось в церкви петь, когда был он во Владимире (о пребывании Игоря во Владимире-Волынском, если не считать его участия в походе на князя Владимирка Володаревича в 1144 году, ничего не известно. — А. К.). Чин свясченнический мало почитал и постов не хранил, того ради у народа мало любим был. Ростом был средний и сух, смугл лицем, власы над обычай, как поп, носил долги, брада же уска и мала. Егда же в монастыри был под стражею, тогда прилежно уставы иноческие хранил, но притворно ли себя показуя или совершенно в покаяние пришед, сего не вем…"

5. Никоновская летопись содержит рассказ о трех подряд нападениях Глеба Юрьевича на Переяславль. Во всех трех случаях решающую роль в победе переяславцев сыграл некий "человек Божий" богатырь Демьян Куденевич (по-видимому, персонаж какой-то исторической песни или былины, записанной в XVI веке), который каждый раз едва ли не в одиночку или со своим верным слугой Тарасом и пятью отроками, "зело младыми", одолевал ратных: "…Демьян же Куденевич скоро тече с своим слугою на конех, и сретаеть князя Глеба Юрьевича на поле близь посада, и нападает яро на воинство его, и убивает многих нещадно. Князь же Глеб Юрьевич ужасеся зело и скоро побеже назад, а к Демьяну Куденевичю посла, глаголя: "На любовь и на мир приидох, а не на рать". Демьян же Куденевич с слугою своим Тарасом возвратися в Переаславль и многу честь приа от господина своего великого князя Мстислава Изяславичя". Или в другой раз: "Демьян же Куденевич един выеде из града, не имеа ничтоже одеаниа доспешняго на себе, паче же помощи Божиа, и много бив ратных, настрелен быв от половець, и изнемог возвратися во град; ратнии же вси страхом обдержими бежаша спешно, кождо въсвоаси. Демьян же до конца изнеможе от ран, и… усну вечным сном, и бысть по нем от всех плачь велий во граде".

6. В письме черниговским князьям, о котором пишет В. Н. Татищев в своей "Истории", Юрий будто бы сообщал о полученном им известии, "что болгоры со многим войском готовятся к войне". Татищев приводит также подробный рассказ о встрече Юрия с послами черниговских князей, которые прямо признали права Юрия на Киев, а также о совещании Юрия со своими "вельможами" и воеводами, "как бы ему великое княжение получить". На этом совещании выступил некий советник князя Громила, "весьма искусный и мудрейший паче других", служивший еще его отцу Владимиру Мономаху. Речь Громилы, убеждавшего князя заботиться более о своей земле, а не о Киеве, давно уже утратившем то значение, которое он имел при Ярославе Мудром или Владимире Мономахе, приведена полностью, но она представляет собой не что иное как изложение позднейшего (очевидно, принадлежащего самому Татищеву) взгляда на историю Руси; вряд ли исторична и личность "доброго советника" Громила. Именно под влиянием этой речи, по версии Татищева, и было решено "самому Юрию остаться в доме, а для исполнения обесчания послать Ольговичам в помочь сына или дву с приличным войском, выбрав людей молодых, чтоб оные тамо войне обучались".


 


Страница 4 - 4 из 4
Начало | Пред. | 1 2 3 4 | След. | Конец | Все

© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru

 
 
 
Rambler's Top100

Веб-студия Православные.Ру