Нераздельно и неслиянно

С ранней античности в философии известна одна из важнейших категорий — "противоречие". Гераклит считается первым из тех, кто "открыл" противоречивый характер действительности и противоречивость самой структуры человеческого мышления. Противоречие как форма искания истины было блестяще использовано Платоном в его "Диалогах". Популярность этой категории в истории человеческой мысли носила волнообразный характер: она то сходила на нет, переставая играть заметную роль в философии и богословии, то становилась краеугольным камнем очередной философской системы, как например, у Гегеля. Вместе с тем, наряду с классической формулой немецкой философии "тезис — антитезис — синтез" в философской мысли с самого начала ощущалась потребность в термине для обозначения особого рода противоречия. Уже у Платона втречаются попытки разграничить два рода противоречий: обычное и неразрешимое логически. Обозначением логически неразрешимого противоречия и стало со временем понятие "антиномия".(1)

Противоречие в интерпретации классической философии — это только момент на пути познания истины. Тезис, выражающий одну сторону истины, и антитезис, раскрывающий другую ее сторону, через "снятие" дают синтез, приближающий нас к познанию истины. Синтез, в свою очередь, может стать тезисом в процессе дальнейшего приближения к истине и т.д. Принципиальное отличие антиномии от противоречия состоит в том, что тезис и антитезис в ней не предполагают синтеза через снятие и не стремятся к нему. Напротив: чем более напряженно противоречие между тезисом и антитезисом, чем  ярче оно выражено, тем ближе истина. Справедливо и обратное: чем меньше напряженность противостояния тезиса и антитезиса, тем дальше от истины, синтез же есть уничтожение самой антиномии, а, значит, — максимальное удаление от истины. Единство в антиномии достигается не как "снятие", а как богочеловеческое "примирение".(2)

"Истина есть антиномия, и не может не быть таковою", — пишет отец Павел Флоренский в работе "Столп и утверждение истины". Ход его рассуждений таков. Сформулированная истина как любая формула действительности и суждение о ней не может вместить в себя всей полноты действительности и неизбежно вызывает возражение — антитезис. Следовательно, всякая рассудочная истина может быть истиной лишь в том случае, если она "предусматривает все возражения на себя и отвечает на них... Истина есть суждение само-противоречивое". Рассудок, путем анализа докапывающийся до истины, упирается в антиномию и останавливается перед дилеммой: либо продолжать логическую деятельность в сторону синтеза (так он делает в процессе анализа простого противоречия), но тем самым уничтожить антиномию, либо — совершить акт "само-отрешения", т.е. признать свое бессилие в дальнейшем приближении к истине во всей ее целостности и полноте "старыми средствами" и дать место вере.

Формулирование и констатация антиномии, признание ее как истины становится самоотрешением рассудка, его подвигом. Подчиняя поиск истины законам логики, рассудок разрушает, а в итоге упраздняет, не только антиномию, но и веру, ибо там, где все доказано, не остается места для веры. Кантовская "религия в пределах только разума" — уже не религия, а спекулятивная философия. Рассудок может анализировать тезис и антитезис по очереди, но он ничего не способен сказать о них, как о нераздельном и неслиянном двуединстве, не требующим ни анализа, ни синтеза, но предполагающим акт веры. "Только антиномии и можно верить; всякое же суждение не-антиномичное просто признается или просто отвергается рассудком", — пишет Флоренский. При этом антиномия оставляет рассудок свободным, она предполагает лишь добровольную, "доброхотную" веру. Очертив пределы своих познавательных возможностей, рассудок уступает место вере. Он не упраздняется, однако, его деятельность получает новый смысл и ясный ориентир: все рассудочные логические операции должны проводиться так, чтобы не нарушалась антиномичность истины.

Предельно антиномичной истиной Флоренский считает догмат. Именно в догмате с наибольшей силой и напряженностью выдвинуты взаимоисключающие для рассудка суждения. Догмат с одинаковой силой утверждает и тезис, и антитезис: "И то и другое истинно, но каждое — по-своему; примирение же и единство — выше рассудка". Происходит "укрощение" логической деятельности рассудка и "выход в благодатное мышление восстановленного, очищенного и воссозданного человеческого естества". Рассудку дается возможность превзойти себя. Познавательная деятельность человека перестает ограничиваться его рассудочной деятельностью, а захватывает всего человека, становится частью его бытия, а гносеология становится частью онтологии. Разум очищается подвигом веры, постом и молитвой, воздействием Божией благодати; на этом пути он становится способным увидеть и признать внутреннюю необходимость антиномичности догмата и преклониться перед ней. Вместе с тем рассудок обретает ясную уверенность в том, что возможно "примирение" антиномии, это примирение достигается и совершается только в Духе. Дух Святой удерживает антиномию в равновесии, Он "обеспечивает" ее нераздельное и неслиянное единство. Святой Дух не позволяет антиномии ни распасться и перейти в противостояние, ни слиться в псевдо-единство. Истинная антиномия без "неотлучного соприсутствия" (свт. Василий Великий) Святого Духа — невозможна. Но даже очищенный верой и подвигом разум, в идеале — разум святого, не свободен до конца от внутренней антиномичности; полнота истины есть лишь "чаяние" и принадлежит "жизни будущего века". Апостол Павел пишет: ''Видим оубо ныне такоже зерцалом в гадании, тогда же (когда настанет совершенное) лицем к лицу; ныне разумею от части, тогда же познаю, яко же и познан бых"''(1Кор. 13:12).

В трудах о. Павла Флоренского приводится более десяти ярких примеров догматических и новозаветных антиномий как в основах христианского вероучения, так и в частных проблемах христианского богословия. Предельно антиномичен догмат о Пресвятой Троице в любой его формулировке: "Бог Един по природе и Троичен в Лицах"; "В Боге одна Сущность и три Ипостаси"; "Бог есть Троица в Единице и Единица в Троице". Попытка логического решения этой антиномии, и даже попытка объяснения, чреваты нарушением антиномического равновесия либо в сторону троичности (вплоть до тритеизма), либо в сторону "одинокого Бога" нехристианских монотеистических религий.

Так же антиномичен христологический догмат в разном его изложении: "Христос — совершенный Бог и совершенный человек", "Христос единосущен Отцу по Божеству и нам по человечеству", "Две природы — божественная и человеческая — пребывают в единой ипостаси Иисуса Христа нераздельно и неслиянно". И здесь догмат как высшая истина предполагает его принятие на веру во всей его антиномичности.

Указываемые атеистически настроенными критиками "противоречия" в Священном Писании также по большей части являются антиномиями, стремящимися выразить истину во всей ее полноте. Например, кто делает первый шаг в таинстве веры? — Бог не насилует волю сотворенных Им существ, человек приходит к Богу как свободная личность. И в этом смысле вера зависит от доброй воли человека. Но вместе с тем вера есть и дар Божий, не имея этого дара, человек не может прийти к Богу, не способен сделать первого шага (Ин.6:44).

Или проблема соотношения веры и дел: антиномии видны не только при сравнении высказываний разных апостолов — Павла и Иакова,— но и в учении апостола Павла. С одной стороны, утверждается необходимость дел, подвига, заслуг для оправдания на Суде, с другой — подчеркивается предопределение: ''...Кого Он предопределил, тех и призвал, а кого призвал, тех и оправдал; а кого оправдал, тех и прославил''. (Рим.8:30; Еф.1:5). Рассудочный подход к проблеме позволяет разъять антиномию на тезис и антитезис и отстаивать, с одной стороны, оправдание только верою, с другой — только делами. В православном учении о спасении подчеркивается необходимость совместить несовместимое, вместо "или — или" утвердить "и — и". Творить дела веры — заповедь, ведь вера без дел мертва (Иак2:17,20,24),  но добрые дела помогает творить Христос. И дела, и вера — от Христа. Ни дел без веры, ни веры без дел. Через дела открывается и подтверждается вера, через веру освящаются дела, ведь они должны совершаться во имя Божие, чтобы не превратиться в человекоугодие: ''И всяко, еже аще что творите, от души делайте, такоже господу, а не человеком'' (Кол3:23). Но спасение — по благодати, а не от дел, поэтому в ежедневной утренней молитве повторяется: ''Аще бо от дел спасеши мя, несть се благодать и дар, но долг паче''. Так поддерживается антиномичное равновесие веры и дел в православном сознании.

Отношение человека к Богу также антиномично: с одной стороны страх Божий (Пс.110:10; Пр.1:7,9,26),  с другой — любовь к. Богу (1Ин.4:7-8;5;3;2Кор5:14). Может быть, наиболее известным и распространенным в Православии истолкованием этой антиномии является четвертое слово из "Поучений" аввы Дорофея. Он объясняет, что святые "уже не по страху мучения и не для получения награды исполняют волю Божию, но любя Бога... боятся сделать что-либо против воли Бога ими любимого... они уже не по страху действуют, но боятся, потому что любят" (Дорофей 1900: 56).(3) Итак, антиномия любви и страха остается во всей своей напряженности даже у святых. Одно порождает другое, и одно без другого не может существовать: чем сильнее любовь к Богу, тем больше страх удалиться от Него, нарушив Его волю, а чем сильнее страх или чувство богооставленности, тем больше любовь, напряженнее стремление воссоединиться с Богом в Его благодатной любви.
 
Антиномично внутреннее духовное устроение и психологическое состояние христианина. Евангелие в лице Спасителя и Иоанна Предтечи призывает к покаянию и плачу о грехах (Мф.3:2,4:17;Мк.1:15) Вместе с тем Господь говорит ученикам: ''да радость моя в вас будет и радость ваша исполнится'' (Ин. 15:11;Ин16:24;1Ин.1:14;2Ин.12),  а апостол Павел ободряет учеников: ''Радуйтеся всегда о Господе; и паки реку: радуйтеся'' (Фил.4:4;1Фесс.5:16) Итак, христианин призван жить в антиномии двух противоположных чувств: с одной стороны — чувство своей греховности и вины перед Богом, покаяние до слез, с другой — радость о воскресшем Господе, радость надежды на безграничное милосердие Божие, оправдание на Суде и вечную жизнь в Царстве Небесном. Нарушение этой антиномии опасно для духовой жизни. Уклонение в сторону плача и покаяния может привести к печали и унынию, которые святоотеческая традиция включает в восемь главных греховных страстей. Прп. Иоанн Лествичник пишет: "Как слишком большое количество дров подавляет и угашает пламень и производит множество дыма, так и чрезмерная печаль делает душу как бы дымною и темною...". От излишних печали и уныния предостерегают также прп. Иоанн Кассиан, прп. Нил Синайский, прп. Ефрем Сирин. Но, насколько опасна для духовной жизни безмерная печаль, настолько же чревата опасными последствиями и ничем не ограниченная, невоздержанная радость, ибо она подтачивает и разрушает в человеке благоговейное отношение к Богу; смех же и "смехотворство" удаляют человека от Бога, поэтому, согласно псалму, радоваться Богу надо "с трепетом" (Пс.2:11).

Из писаний Св. Отцов видно, что в их понимании взаимодействие печали и радости порождает новое состояние: радость и печаль не сменяют друг друга, а сосуществуют в неразрывном единстве. "С усилием держи блаженное радостопечалие святого умиления, и не преставай упражняться в сем делании, пока оно не поставит тебя выше всего земного и представит чистым Христу", — призывает прп. Иоанн Лествичник. И прп. Симеон Новый Богослов поучает: "Всякому надлежит рассматривать себя и внимать себе разумно, чтобы ни на надежду одну не полагаться без плача по Богу и смирения, ни опять на смирение и слезы не полагаться без последования им надежды и радости духовной". Кратко и очень ярко выразил ту же мысль прп. Григорий Синаит: "... Величайшее есть оружие — держать себя в молитве и плаче, чтобы от молитвенной радости не впасть в самомнение, но сохранить себя невредимым, избрав радостопечалие" (Добротолюбие 1992:5,162).(4) Итак, как печаль, так и радость одна без другой и в своих крайних проявлениях — опасны. Ни радости без печали, ни печали без радости, ибо источник их обеих — Бог. Внутреннее состояние верующего — это соединение радости и печали, и оно антиномично. Радость и печаль гармонично со-пребывают в человеке, радостопечалие — это неуловимое, подвижное равновесие. "Снятие" здесь означало бы уклонение либо в уныние и отчаяние, либо в самомнение и гордость. Антиномичность радостопечалия предохраняет верующего и от того, и от другого.(5)

Антиномично в идеале и, как правило, стремится к антиномичности православное богословие. С раннехристианской эпохи богословие принято разделять на положительное (катафатическое) и отрицательное (апофатическое). Прп. Максим Исповедник в комментариях на св. Дионисия Ареопагита увязывает существование положительного и отрицательного богословия с тем, что Сам Господь есть "и Утверждение, и Отрицание всего". Положительное богословие — это метод "прибавления", а отрицательное — "отъятия". "Прибавления — это когда что-то положительным образом говорится о Боге, например, что Он — Жизнь, Свет и тому подобное. Отъятия же — это когда что-то отрицается как чуждое Богу, например, что Бог не есть тело...". Для прп. Максима, позже для свт. Григория Паламы отрицательное богословие выше утвердительного; в богословии его "следует предпочитать", как советует св. Дионисий.

Удивительные и непревзойденные образцы отрицательного богословия мы находим именно у него: "Итак, мы утверждаем, что Причина всего, будучи выше всего, и несущностна, и нежизненна, не бессловесна, не лишена ума и не есть тело; не имеет образа, ни вида, ни качества, или количества, или величины; на каком-то месте не пребывает, невидима, чувственного осязания не имеет; не воспринимает и воспринимаемой не является...". Сказанное касается области чувственного; в следующей же главе св. Дионисий подробно пишет о том, что Первопричина не является также ничем из умопостигаемого, будучи неизмеримо выше его: "Далее восходя, говорим, что Она не душа, не ум; ни воображение, или мнения, или слова, или разумения Она не имеет; и Она не есть ни слово, ни мысль; Она и словом не выразима и не уразумеваема... и Она не стоит, не движется, не пребывает в покое, не имеет силы и не является ни силой, ни светом; Она не живет и не жизнь; Она не есть ни сущность, ни век, ни время... к Ней совершенно неприменимы ни утверждение, ни отрицание...". Мы прервали здесь цитату, ибо для того, чтобы показать отрицательное богословие св. Дионисия во всей его полноте и блеске, пришлось бы процитировать полностью 4 и 5 главы его труда "О таинственном богословии".

Блаженный авва Фалассий (VII в.) следующим образом пишет о главном догмате: "Отец созерцается и безначальным и началом, — безначальным, яко нерожденный, а началом, яко родитель Сына и изводитель Духа Святого, Кои вечно из Него и в Нем суть. Единица, до Троицы движась, пребывает единицею, и Троица, до единицы сводясь, пребывает Троицею, сие и дивно есть!.. Единицу в Троице  и Троицу в Единице исповедуем, как нераздельно разделяемую и раздельно соединяемую... Совечным Отцу исповедуем Сына и Духа Святого и собезначальным, яко вечное и безначальное имеющие из Него и в Нем свое существование — и начало. Они вечно со Отцем и в Отце, и Отец вечно с ними. Не было момента, когда Отец был без них, и они без Него. Таков образ бытия Единого естеством и Триипостасного в лицех — Бога, коему слава и держава во веки веков. Аминь". Отметим главное в богословии аввы Фалассия: через все его высказывание проходит стремление органично соединить положительное и отрицательное богословие, усилить, а не приглушить напряженность догматической антиномии, выразить ее максимально ярко, говоря мирским языком, — парадоксально.

Прп. Максим Исповедник так излагает учение о Пресвятой Троице: "Она, будучи и Единицей, и Троицей, не является составной, но обладает неслиянным единением, а разделением — нераздельным и неделимым... Ибо Единица не расчленяется Ипостасями, не содержится и не созерцается в Них относительным образом. Также и Ипостаси не сложены в Единицу и не составляют ее путем сочетания", Она есть триипостасная Единица сущности и единосущная Троица Ипостасей. Как видим, чем напряженнее антиномия, чем острее сталкиваются тезис катафатического богословия и антитезис апофатического, тем глубже переживается вся непостижимость откровения о Триедином Боге, тем естественнее богословствование переходит у аввы Фалассия в восторг ("Сие и дивно есть!"), в молитву, в славословие, а у прп. Максима в молчание, которое призывает "многовоспеваемое в Святая святых Молчание незримой и неведомой велеречивости Божества".

Антиномично в православном богословии и Богопознание. Св. Дионисий Ареопагит пишет: "И разумом Бог познается и неразумием"; в "пресветлом сумраке" Боговедения человек становится способен "посредством невидения и неведения видеть и разуметь то, что выше созерцания и знания", в этом состоянии человек "ничего-не-знанием" уразумевает сверхразумное. И прп. Максим Исповедник утверждает: "Бог становится ведомым через неведение". Человек познает Бога только тогда, когда он "погружается" в "совершенно неведомое для всякого разумения запредельное незнание". Позже свт. Григорий Палама уточнил, что это — "незнание, которое выше знания", это незнание "по преизбытку". Здесь свт. Григорий продолжил мысль св. Дионисия Ареопагита, согласно которому в апофатическом богословии "не-" употребляется не в прямом смысле, а в значении "сверх-".

Прп. Симеон Новый Богослов пишет: "Обручение Святого Духа неизъяснимо и для того, кто стяжал Его, так как оно постигается непостижимо, держится недержимо, видится невидимо...". Этими словами прп. Симеон подчеркивает антиномичность самого состояния познающего духа. Она охватывает все существо верующего, молящегося, богословствующего человека: пронизывает разум, волю, способности видеть, слышать, даже осязать.

 


Страница 1 - 1 из 2
Начало | Пред. | 1 2 | След. | КонецВсе

© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru

 
 
 
Rambler's Top100

Веб-студия Православные.Ру