Главные типы великорусского деревянного храма

Грабарь И. Э., Горностаев Ф. Ф.

Колокольни

Повсеместно как на севере, так и на юге Великороссии распространен преимущественно один тип деревянной колокольни – в виде высокого восьмигранно сруба, служащего основанием для устройства "звона", т.е. открытой площадки, окруженной столбами, на которых воздвигнут шатер с небольшой главкой. Такую колокольню строили и около клетской церкви, и около шатровой, и около позднейших ярусных, и, наконец, при всей изобретательности строителей многоглавых храмов, ими повторена все та же шатровая форма колокольни. Такая колокольня почти всегда стоит особняком от церкви. Причины этого одиночества следует искать не в трудности соединения в одну группу храма и колокольни, и не в той осторожности, которая вследствие частых пожаров заставляла отодвигать на значительное расстояние одно здание от другого и относить церковные здания от села за полверсты и более – что привело к образованию так называемых "погостов". Причина эта кроется глубже, именно – в сравнительно позднем появлении колокольни. Когда вырабатывались древние типы деревянных храмов, то никаких колоколен еще не было, и молящихся созывали ударами в "било" и в деревянную или металлическую доску, а быть может, и иными способами, сведений о которых до нас не дошло.

Когда появилась нужда в колокольном звоне, и когда колокола эти по громоздкости стали требовать уже специально для них приспособленных строек, тогда, не осмеливаясь нарушить освященный троечастный плановый прием устройства храма – алтарь, помещение для молящихся и притвор или трапезу, - а главное, не находя для того никаких примеров, строители начали ставить помещения для колоколов в виде отдельной постройки. Конечно, эти первоначальные приспособления для звона по своей форме были далеки от установившегося типа. По всей вероятности, это были простые навесы на столбах, прямо врытых в землю. Таких примитивных "колокольниц", как они называются в древних храмовых описях, дошло до нас очень немного и то в виде очень запоздалых отголосков старины, как, например, та маленькая колокольница, которая стоит возле клетской церкви в Усть-Паденьге. На четырех невысоких столбиках, врытых в землю, повешены на перекладинах колокола, и все это покрыто плоским шатровым навесом, на котором нет даже главки, и крест непосредственно водружен в вершину кровли.

Судя по церковным описям, гораздо чаще встречался в старину тип колокольницы "о пяти" и "о девяти столбах", являющийся дальнейшим развитием примитивного сооружения в Усть-Паденьге. Едва ли не единственной сохранившейся колокольницей о пяти столбах является та, которая стоит еще лишенная колоколов, доживая свои последние дни, в селе Кимже Мезенского уезда [ныне – Мезенского района Архангельской области]. Она построена в 1763 году вместе с существующей еще  Одигитриевской церковью и уже давно "упразднена за ненадобностью". Угловые столбы ее для большей устойчивости поставлены наклонно к центральному столбу, служащему для общей конструктивной прочности, а также для основания главы. Но главным усовершенствованием здесь является устройство над колокольным навесом шатра, осененного главой и тождественного с церковными шатрами. Восьмигранный шатер Кимженской колокольницы, поставленный на квадратном основании, - в сущности, только красивая декорация, но есть попытки сделать тот же прием и более целесообразным, как мы видим в Ракулах Холмогорского уезда. Это уже не пятистолбная, а девятистолбная колокольница. Она поставлена, насколько можно судить по сбивчивым сведениям клировых записей, в конце XVII  или начале XVIII века. Столбы  ее также поставлены наклонно к среднему, и кровля состоит из центрального восьмигранного шатра и угловых четырехгранных шатриков. По существу, этот прием, благодаря случайному пятиглавию, еще более декоративен, нежели кимженский, но зато четыре угловые главки дали известное оправдание квадратному основанию.

Колокольня о девяти столбах отличается, несомненно, гораздо большей устойчивостью, нежели о пяти и особенно, о четырех, так как при четырех столбах подгнивание одного из них уже грозит гибелью всему сооружению, при восьми же столбах риск этот значительно уменьшается. Еще более устойчивым в данном отношении, а также и при сопротивлении ветру, было бы расположение столбов не по квадратному плану, а по восьмиугольному. Такой прием в своей первичной форме, т.е. в виде навеса, до нас, к сожалению, не дошел, но только при этом расположении столбов  шатровая форма окончательно потеряла бы свою декоративность. В Ракульской колокольне замечается еще одно чрезвычайно важное усовершенствование, состоящее в том, что столбы ее, врытые в землю, для большей устойчивости сооружения одеты срубом. К сожалению, сруб этот закрыт в восьмидесятых годах минувшего столетия тесовой обшивкой очень дурного вкуса, и вся эта стройная, прелестная по пропорциям колокольня утратила теперь почти все свое былое очарование. В.В. Суслов, видевший и обмерявший ее еще до обшивки, сделал рисунок ее в первоначальном виде, показывающий, что она в общих чертах имеет очень много общего с колокольницей в Кимже и, между прочим, такую же узорную обработку верхней части пролета для звона.

Однако и этот прием еще недостаточно обеспечивал прочность сооружения, так как главная его конструктивная основа – столбы – оставались врытыми в землю и, конечно, скорее всего, подвергались гниению. Следующим шагом вперед была установка столбов не на земле, а на срубе или, вернее в самом срубе. Для этой цели на одной трети высоты от верха сруба подводились под столбы балки, или "переводы", концами своими врубленные в сруб. Таким образом, опираясь на балки, столбы были зажаты срубом, что придавало им требуемую устойчивость. Выше звона на столбы нарубались бревенчатые венцы, устроенные "повалом", для известной цели отвода воды от основания сруба.

Окончательно выработанный тип такой колокольни мы видим в Цывозере Сольвычегодского уезда [ныне – Красноборского района Архангельской области]. Местные клировые записи дают некоторые основания относить ее постройку к 1658 году. Цывозерская колокольня конструктивно вполне закончена и строга в своих логичных формах, умело выисканных строителем-художником. Формы эти вырабатывались, несомненно, долго, по меньшей мере, в течение столетия, предшествовавшего постройке Цывозерской колокольни. Одна из самых грандиозных колоколен этого типа стоит на берегу Мезени в Юромском погосте [Лешуконского района Архангельской области]. Она срублена сравнительно поздно, в 1743 году, но выдержана еще в простых, хотя и менее архаических, нежели в Цывозере, формах.

Дальнейшие видоизменения шатровых колоколен заключаются в выискивании пропорций оснований и шатров. Иногда появляется еще одна особенность – восьмерик рубится не прямо на земле, а на низеньком четверике. Последний состоял первоначально только из нескольких венцов, как мы видим в древнейшей, быть может, из сохранившихся до нас колокольне, в Кулиге-Драковановой Сольвычегодского уезда [ныне – Красноборского района Архангельской области]. Она была срублена одновременно с Никольской церковью, сгоревшей в 1719 году и построенной, судя по некоторым сопоставлениям из клировых записей, а также на основании уцелевших от нее предметов, в первой половине XVII века. Такой же низенький четверик лежит в основании колокольни в Шуе Петрозаводской [ныне Прионежского района Карельской области], относящейся, вероятно, к XVII же веку. Этот четверик уже гораздо выше у Чухчеремской колокольни и еще выше в Спас-Вежах. Первая построена в 1783 году, вторая тоже в XVIII веке. Постепенно вырастая, нижний четверик достигает, наконец, половины высоты всего сруба, как, например, в  Унежме [Онежского района Архангельской области] и в Кожском погосте [ныне – селе Макарьинском, Онежского района Архангельской области]. Последняя построена в 1695 году и в XVIII веке получила вместо шатра – шпиль. Унежемскую надо отнести также ко второй половине XVII века. Обе они имеют на угловых выступах четверика теремки.

К поздним формам нужно отнести и декоративный переход от главы к шатру в колокольне Спаса на Рене Весьегонского уезда [ныне – в селе Спасоренском Весьегонского района Калининской области]. Этот прием появился, несомненно, не ранее половины  XVIII века, но основной сруб колокольни, поднимающийся восьмериком с самой земли, значительно древнее, и если нельзя верить местным преданиям, относящим его ко времени Бориса Годунова, то все же его можно приурочить к XVII веку.

Как известно, в старину не только деревянные, но и каменные колокольни строились отдельно от церкви и только с середины XVII века появляются попытки соединить храм и его колокольню в одну общую композицию. В  XVIII веке этот прием уже становится обычным в каменных церквах, но все еще не прививается в деревянном церковном зодчестве, и лишь в самом конце XVIII, но главным образом в начале  XIX века мы встречаем определенное отражение новых вкусов и в церквах деревянных. Новый прием не привел к созданию каких-либо новых форм и ничем не обогатил их древней сокровищницы. Как и в каменной церковной архитектуре, чаще всего встречается тип церкви, построенной "кораблем", с колокольней, поставленной над главным западным входом. Основной прием оставался при этом тот же, та же обычная шатровая колоколенка как бы врезывалась наполовину в массу клетского храма, из кровли которого выставлялась только верхняя ее часть. Типичным образчиком этого приема может служить часовня в деревне Сумостровье, на островке Сумского озера в Кемском уезде [Сумозеро, Беломорского района Карельской области], построенная, вероятно, в первой четверти XIX века.

Внутреннее убранство храмов

При всем видимом несходстве различных типов древнего храма, его внутреннее устройство представляет в общих чертах неизменно один и тот же характер. В каждом храме неизбежно повторяются три главные его части – центральное помещение для молящихся, алтарь, примыкающий к нему с востока, и "трапеза", прирубленная с запада. Как бы ни был высок и могуч храм извне, внутри он совершенно не соответствует своему внешнему виду. И тот, кому впервые приходится видеть один из северных храмов-богатырей, бывает очень озадачен, когда, готовясь войти в исполинское, поднимающееся к небу помещение, внешним обликом которого он только что был так потрясен, - он неожиданно попадает в низкую и мрачную стройку, род сеней, вышиной редко более 5 аршин. Это и есть "трапеза" или собственно "трапезная", т.е. помещение для трапезы, но в народе сохранилось первое название, упоминаемое обычно и в древних актах. Отсюда низкая дверь ведет в главное помещение для молящихся, но и здесь тщетно было бы искать высоты, хотя бы несколько напоминающей "поднебесную" высоту шатра и его главы. Здесь потолок лишь на аршин, много на два, выше трапезы, и не только нет и помина о шатре, но и до его повалов потолок никогда не доходит. Суровые стужи и жесткие ветры заставили ограничить помещение храма обидно тесными рамками и низвели все потрясающее величие его шатров, кубов, бочек, теремков и глав на степень простой  декорации. Это особенно ясно видно на разрезах различных церквей, где невзрачные клетушки внутренних помещений кажутся точно крошечными сердцевинами гигантских орехов, обросших невероятной толщины корой и чудовищными наростами.

Не следует, однако, думать, что входящего внутрь храма ждет одно только разочарование. Иные из них и внутри производят неотразимое впечатление и иногда прямо поражают своей суровой простотой, на фоне которой тем тоньше и изысканнее играет то скромное убранство, которое сосредоточено главным образом на иконостасе. Иконостас – почти единственное место внутри храма, где народ, столь чуткий к узору и ритму, давал волю своему декоративному инстинкту. И действительно, трудно придумать сочетание более удачное, нежели ряды этих чудесных икон, играющих красивыми красками, словно переливающихся самоцветными камнями, кое-где тронутых золотом, - и эти строгие иссиня серые бревна стен.

В глубокой древности иконостасов, в современном значении этого слова, не было. В каменных храмах алтарь отделялся, как и в Византии, низкой стенкой с оставленными в ней дверями, и ярусы икон выросли только с течением времени. То же было, конечно, и в храмах деревянных. Вероятно, первоначально была и в них стенка в несколько венцов, отделявшая храм от алтаря, с тремя отверстиями для врат. На стенке была полка, на которую ставились иконы. Когда число этих полок, или "тябл", в каменных храмах увеличилось, то то же произошло и в деревянных. Такое примитивное устройство встречается теперь уже чрезвычайно редко, и на сравнительно ближнем Севере оно сохранилось только в Спасо-Преображенской церкви в Кокшеньге Тотемского уезда [ныне – Вельского района Архангельской области] и во Владимирской – в Белой Слуде Сольвычегодского уезда [ныне – Красноборского района Архангельской области]. В последней иконостас испорчен новыми вратами и иными позднейшими наслоениями и не дает уже впечатления той безусловной нетронутости, которая каким-то чудом существует в Мезенском соборе. Как главный иконостас, так и левый придельный должны быть оберегаемы как исключительные подлинно священные реликвии от древнейших времен. Оба иконостаса сами по себе не так древни, по всей вероятности, не древнее конца XVII века, но, благодаря отдаленности Мезени от всех центров тогдашней культуры, они, несомненно, воспроизводят типы, восходящие к отдаленным векам – к XV, а быть может, и к XIV столетию. Близкий к ним по типу иконостас сохранился еще в одной церкви на Мезени – в селе Лампожне [Мезенского района Архангельской области]. Алтарная "двойня" этой церкви, как мы видели выше, ясно обрисовывается как снаружи, так и на плане. Между тем при входе в церковь это не бросается в глаза, и храм производит впечатление однопрестольного, так как для обоих алтарей иконостас общий. Только стоящий посредине столб с приставленным к нему огромным образом Спаса дает намек на двупрестольность.

В обоих иконостасах брусья "опушены" узорчатыми досками, слегка раскрашенными. Самые иконы, к сожалению, настолько испорчены, что местами совершенно утратили слой краски, отлупившейся вместе с грунтом, но все же и нынешний вид их дает возможность ясно представить себе иконостас в старину.

В восьмигранных шатровых храмах "тябла" перегибались по граням и занимали три стены восьмерика, а в крестчатых храмах с двумя прирубами с севера и юга захватывали еще по одной стенке прирубов. При такой системе получился тот пятистенный иконостас, который сохранился до сих пор в Кокшеньге. Превосходный трехстенный иконостас есть в большой церкви в Зачачье Холмогорского уезда [ныне – Холмогорского района Архангельской области]. Это уже не архаический иконостас, состоящий из простых полок, а целая иконостасная композиция, в которой иконы распределены по ярусам в строгом порядке, принятом русской церковью. Сначала идут иконы местные, потом праздники, еще выше апостолы, и над ними пророки. Иконы стоят уже не просто одна подле другой, а отделены вертикальными брусьями с узорными колонками. Иконостас этот, несмотря на различные поновления XVIII века, производит глубокое впечатление, ибо проникнут строгим молитвенным духом, передающимся входящему в храм. Отношения верхних фигур к нижним рассчитаны так удачно, что уменьшающийся кверху масштаб их дает впечатление перспективного сокращения, отчего храм почти вдвое вырастает в вышину. Впрочем, потолок его и без того значительно приподнят по сравнению с другими.

Когда в конце XVII и, особенно в начале XVIII века в Россию нахлынули с Запада новые мотивы декорировки, замысловатые и вычурные, - Север не остался чужд и их. Новые веяния прежде всего отразились в резьбе иконостасов, в которых появились элементы стиля барокко. Само собою, разумеется, что все они были до неузнаваемости переделаны, получили налет забавного провинциализма, но зато  утратили свой явно западный характер и, напротив того, получили какой-то чисто русский и вполне народный пошиб. В иконостасах появились резные из дерева фигурки, - примитивные скульптуры, иногда целые группы, вроде Голгофы, помещавшейся на самом верху. По Северной Двине славился во второй четверти  XVIII века резчик Кокорев, которого рядили и выписывали за тысячу верст как мастера исключительного дарования. Его иконостасов сохранилось еще много, главным образом в Холмогорском уезде, и одним из лучших образчиков его искусства может служить иконостас Петропавловской церкви в Шастозере, или, по-местному, просто в "Шастках" [Холмогорского района Архангельской области]. Второй ярус завершается здесь целым рядом резных шестикрылых серафимов, сделанных в виде красивого по силуэту орнамента, а над первым ярусом поставлены двукрылые ангелы. Вся композиция этого иконостаса со всеми его деталями должна быть отнесена к творчеству народному, ибо по своему духу она совершенно тождественна как с резными предметами обихода, так и с лубками, игрушками, набойками или пряничными досками.

Царские врата бывали обыкновенно либо деревянные резные, либо металлические, чеканные, очень тонкого и мелкого узора, обыкновенно убранные слюдяными вставками. Более древняя резьба отличалась простейшими мотивами, которые к концу XVII века уже значительно усложняются. Прекрасным образцом такой резьбы могут служить царские врата старого разобранного уже иконостаса церкви в Цывозере. Одни из лучших "слюдовых" и "басменных" врат до сих пор еще украшают иконостас церкви в Чухчерьме. В них повторяется излюбленный мотив пятиглавых храмиков, вплетенных в непрерывное кружево металлического узора, перебитого кое-где слюдяными вставками.

Если на иконостасе сосредоточено было главное внимание украшавших храм строителей, то из этого не следует, чтобы все остальное совершенно лишено было всяких украшений. Обыкновенно они встречаются еще и в трапезах, хотя характер их уже совсем иной.

Трапеза, выросшая из простых сеней, постепенно заняла очень важное место в приходской жизни северян. При отдаленности приходов друг от друга, стекавшимся с разных сторон богомольцам приходилось собираться в путь еще с вечера и часто подолгу дожидаться начала заутрени. Явилась надобность в особом от церкви помещении, где бы они могли быть защищены от холода. Особенно много народа стекалось в храмовые праздники, когда в складчину устраивались братские пиры, или так называемые "братчины", - обычай, существующий и до сих пор на Севере. До сих пор еще при самых храмах устраиваются "кануны", когда всем обществом "варят пива и брагу" и распивают тут же подле храма. Обычай братчины был распространен в России с незапамятных времен и в той или иной форме, несомненно, существовал и во времена языческие. В старину дальние богомольцы размещались и в обыкновенные воскресные дни после заутрени в трапезе и здесь подкреплялись пищей в ожидании обедни, и здесь же трапезовали в дни поминовения усопших.

Трапеза при таких условиях, естественно, должна была отделена от главного храма рубленой стеной. В последней прорезывалась широкая дверь, к косяку или колоде которой привешены створки. В большие праздники народу стекалось так много, что не все могли поместиться в самом храме, и многим приходилось стоять службу в трапезе. Для того чтобы дать им возможность следить за ходом богослужения, в стене, отделяющей трапезу от храма, по сторонам дверей на высоте зрения человека прорезались узкие, чаще всего в толщину бревна, т.е. вершков в десять, - отверстия. Очень законченный тип такой трапезы мы видим в Едомской церкви Сольвычегодского уезда [ныне – Красноборского района Архангельской области]. Внушительная колода двери, ведущей в храм, вся расписана, как и сама дверь, и завершается вверху углом. В боковых окнах вставлены красивого узора решетки из железных витых веревок. Несколько проще устройство трапезы в Заячерицкой церкви в Кокшеньге Тотемского уезда [ныне – Вельского района Архангельской области]. Дверная колода здесь очень красивой формы, но без росписи или резьбы, и окна не древнего узкого и длинного типа, а короткие и сравнительно широкие, в два бревна.

В некоторых деревянных храмах, в так называемых "теплых", т.е. отапливаемых, трапезе давалось особое назначение, именно она служила "курной избой", где находились печи, отапливавшие церковь "по-черному". Изоляция трапезы во время топки являлась необходимостью, иначе иконы и иконостас страдали бы от циркулирующего дыма. С заменой курных печей чистыми и с упразднением "канунов" изоляция трапезы, в сущности, окончательно потеряла свое значение, и с тех пор в некоторых церквах в них помещаются школы.

По характеру своего убранства трапеза есть родное детище избы. Широкая по размерам, с невысоким потолком, она освещается обыкновенно тремя окнами с северной стороны и тремя с южной. Среднее на каждой стороне выделяется обыкновенно, как и в избах, своими украшениями и носит, поэтому, название "красного окна". Боковые назывались "волоковыми", так как они не затворялись, а задвигались, "заволакивались". Потолок состоит из массивных балок, так называемых "матиц", которые забраны досками либо "прямью", либо "в косяк", либо "в разбежку". Гладко выструганные внутри бревенчатые стены, как в избах, обставлены кругом примыкающими к ним "опушенными лавками", т.е. лавками, обшитыми узорными досками. В довершение сходства с избой иногда встречаются и так называемые "комнаты", или чуланы, примыкающие к печам. Недостает лишь необходимой принадлежности избы – полатей. Лавки помещаются и в главной части храма, и в галереях. И тут и там – так же гладко выструганные стены без всяких украшений.

Обширность трапезы, а иногда и главного помещения, заставляла нередко подпирать матицы массивными столбами. Находясь на самом виду, они не могли быть не украшены, и всегда были резными, причем резьба эта непременно исполнена в их толще, и совершенно отсутствуют, какие бы то ни было декоративные "нашивки" или прибивки. Интересны трапезные столбы Петропавловской церкви в Вирме Кемского уезда [ныне – Беломорского района Карельской области], в Павловском близ Каргополя и в Шижне Кемского уезда [ныне – Беломорского района Карельской области]. В последней  столбы имеют вверху так называемые разгрузные "подкосы" под матицы, очень фигурно вырезанные из бруса. Столбы, поставленные в главном помещении для молящихся, не несут большой тяжести потолка и часто только подразделяют храм на приделы, как мы видели в Лампожненской церкви. Они делались, поэтому, гораздо меньшими, чем в трапезах. Такие тонкие столбы стоят в Петропавловской церкви в Пучуге. Все столбы покрывались тем орнаментом геометрического характера, каким народ покрывает свои предметы быта, и иногда в них вводилась легкая раскраска. При общей простоте храма, столбы эти играли чрезвычайно видную роль. Лучшие образцы массивных столбов находятся в трапезе той же Пучужской церкви. Мы имели уже случай упомянуть, что эта поздняя церковь по всему своему внешнему облику как бы принадлежит гораздо более древней эпохе, и то же приходится сказать и об ее внутреннем убранстве. Здесь все так подлинно древне, так крепок еще дух исконных преданий, что с трудом веришь, чтобы все это могло быть создано в конце XVIII века. Церковь пришла в совершенную ветхость, и в 1902 году уже опасно было ходить по трапезе, в которой потолок местами обвалился. Недавно она перенесена на новое место под наблюдением Д.В.Милеева, сделавшего все, что было возможно, для того, чтобы этот замечательный храм сохранил свой первоначальный облик снаружи и внутри. Наряду со столбами особенно интересна в ней обработка дверей из трапезы в храм, где самым "полотнам" дверей придана росписью богатая красочная орнаментальная декорация, окаймленная кругом узорной резьбой наличников.

Некоторым объяснениям того, как из сеней или паперти выросла северная трапеза, может служить тот переходный тип ее, который встречается чрезвычайно редко и только в очень древних храмах и лучшим образцом которого является трапеза-паперть церкви Дмитрия Солунского в Челмохте Холмогорского уезда [ныне – Холмогорского района Архангельской области]. Здесь еще яснее, чем  во всех предыдущих церквах, бросается в глаза сходство этой наиболее бытовой части храма с обычным жилищем.

Из приведенных данных о внутреннем убранстве деревянных храмов и о явном сходстве их бытовых частей с жилищем возможно – с древними описаниями в руках – воссоздать детальную картину убранства древних хором. Хитрая резь столбиков и столбов с их причудливыми подкосами, легкая узорчатая опушка пристенных лавок, уют небольших окон, волоковых и красных, - чередовались с картинно красочной орнаментальной росписью дверей и с торжественной важностью "красного" переднего угла. Недостает лишь "шатерного ряда", чтобы прикрыть всю простоту обычной обстановки. Раскраска потолка и столбов Пучужской церкви дает понятие о росписи хоромных "подволок", фигурные же висячие потолки Троицкой церкви в Ненокосе и Турчасовской церкви наглядно показывают, как устраивалось так называемое "небо" над восьмериком и четвериком храмов, показывают также, каковы бывали в хоромах и теремах "вислые подволоки".

 


Страница 5 - 5 из 6
Начало | Пред. | 2 3 4 5 6 | След. | КонецВсе

© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru

 
 
 
Rambler's Top100

Веб-студия Православные.Ру