Духовно-нравственный анализ музыки. Глава 5. Музыкальные жанры

Пособие для студентов педвузов

Мера проявленности псалмодии в светской музыке

В значимости псалмодического элемента можно убедиться, взяв какую-нибудь мелодическую модель и сравнив степень проникнутости ее вариантов псалмодическим повтором звуков.

Возьмем мелодическую формулу, основанную на распевании звуков мажорного трезвучия в паре радостно-воспаряющих терций: (3-5) + (1-3). (Без неаккордовых звуков, но с удвоением каждого из основных, она представлена в католической песне Christus regnat — позывных радио Ватикан. В светлом порывистом движении она открывает Тридцатую сонату Бетховена).

Псалмодическое начало "Посвящения" Шумана придает напеву характер ликующе-вдохновенного, но и торжественно-строгого целомудренного гимна. Оттенок ликования во многом определяется фразами сопровождения, являющимися парафразами основной мелодии (общее в них — ход c-…b-c), но содержащий также элемент праздничной фанфары и псалмодического трубного гласа на вершинке волны, в глубочайших этимологических истоках — знак Божией мощи.. Вокальная же мелодия посредством псалмодирования оттеняет эту высоту большей сдержанностью и лирической целомудренностью (строгая тональность As dur также настаивает на затаенной сдержанности молитвенного порыва).

Хор "Девушки-красавицы" — являет собой беззаботно-радостную песню, без молитвенного взывания к Богу, чем мотивируется полное отсутствие моментов псалмодического речитирования.

"Не счесть алмазов в каменных пещерах" — славильная песнь. Одиннадцатисложная широкая фраза (Римский-Корсаков любит строить свои мелодии, отталкиваясь от таких широких многозвуковых ядер) погружает нас в настроение духовного восхищения-созерцания. Светская мысль неточно связывает подобные состояния с эпизмом, ибо не может войти в духовную радость красоты. Элементы псалмодирования уцеломудривают напев благоговейностью.

Романс Чайковского "Благословляю вас, леса" — уже совсем не псалом, но истинный духовный гимн. Дух не в молитвенном взывании, а в мощном восхищении-воскрылении Божественной радостью. Исполнителю и слушателю важно помнить о том, кто поет этот гимн: великий святой, преп. Иоанн Дамаскин! Потому восторг здесь должен быть не животно-материалистический (корыстно-гедонистический), но духовный: гимн Творцу всяческой красоты, любовью Божией подаренной человеку.

Духовные контексты псалмодической интонации

Даровано человечеству два способа записи мыслей: от звучания и от смысла. Наше буквенное письмо фиксирует звуки, из которых складываются звуковые оболочки слов. Китайское иероглифическое письмо фиксирует смысловую структуру, независимую от звуковой основы языка. Как выяснилось, важнейшие иероглифы, сложившиеся еще в третьем тысячелетии до Р.Х., запечатлели первоначальное откровение человечества — библейские знания о творении мира, изгнания прародителей из рая, всемирном потопе, пророчества о Христе и Страшном суде.

Нотная запись псалмодии тоже закрепляет на бумаге характерную особенность псалмодии — повторяющийся тон. А что, если взглянуть на нее "иероглифически" — с точки зрения ее смысловой организации?

Чувствование смысловых "обертонов" псалмодии много поможет в анализе произведений.

В музыке, как и в естественном языке, законы семантического синтеза раскрывают логосную природу бытия. "Семы" — смысловые "обертоны" — слиты, их нельзя мыслить изолированно друг от друга. Можно ли отделить истинную любовь от идеи вечности? "Самое главное в любви — это вера в то, что она будет длиться вечно", — говорят даже светские писатели (Сомерсет Моэм). Все в одном, как цвета радуги в белом цвете. Но каждый духовный обертон дает целому свою особую окраску.

А что произойдет, если из плиромы псалмодии вычеркнуть сущностные смыслы? Тогда псалмодия превратится в антипсалмодию. Так получится, если силу псалмодии соединить, например, не с любовью, а со свирепостью, не со светом, а с ожесточением тьмы, не со смирением, а с горделивым своеволием. Сходным образом древний китайский язык выразил понятие "вожделение". Прародительский грех разбил святое тождество пламенеющей воли, стремящейся к Богу, и горячего желания сердца — единую до грехопадения силу души, обеспечивавшую правильную деятельность. При распадении тождества огненной воли и нежного желания образовалась "железная" воля, отлученная от святой любви, и мятущееся, мучимое своеволием желание, отлученное от смысла. В китайском языке иероглиф, обозначающий вожделение, состоит из ключей "женщина" и два "дерева" (в Библейском описании рая они названы древом познания добра и зла и древом жизни).

Антипсалмодия появляется тогда, когда музыка, временно отказываясь от изначально славильного корня, рисует образы мрачные, свирепые. Но и в этом случае тезис о центральном положении церковно-жанровых начал в светской музыке остается в силе: отрицательный образ не может избежать связей с музыкой молитвы, по той же причине, что и дьявола называют обезьяной Бога. Он лишен творческой силы, его "творчество" — не более чем глумление над истиной, святостью, красотой.

Такова охватывающая оппозиция: псалмодия — антипсалмодия (на анализе которой мы остановимся чуть позже).

С чего начать анализ внутренних контекстов псалмодии? Закон синергии (сотрудничество божественной благодати и человеческих усилий) проявляется и здесь. Две составляющие: жертву сердца и дар Божий — мы видим во всех духовных состояниях, силах души и способностях человека. В том числе — и в молитве, как сущностном начале псалмодии.

Со стороны человеческой, молитва — тяжкий труд, ревностное усилие, аскеза. Но Господь согревает молитву, укрепляет дух верой, дает утешение любви. У святых молитва становилась самодвижной и настолько блаженно-сладостной, что забывал подвижник о еде и сне.

Первым контекстом псалмодии и будет контекст молитвы как труда и усилия. Само устроение псалмодии выявляет аскетическую настроенность души. Псалмодия отказывается от роскоши звуковых удовольствий, от неги гедонизма — себялюбивого ушеугодия, по выражению Серова. Она сосредоточенна, ревностна, серьезна, трудолюбива. Блаженный Августин волю называл целостным усилием духа, объединяющим все силы души. Псалмодия концентрирует в себе эту внутреннюю силу: воля и внимание подтянуты, желание в соединении с усилием воли рождает святую ревность, сердце откликается вдохновением радости.

Но и такая аскетическая псалмодия — не чистый психологизм. На свободу произволения (особенно в исполнении первой заповеди смирения, нищеты духовной) откликается любовь Божия своими дивными дарами. Это благодатное приращение в той или иной степени ощущается и в музыке духовной сосредоточенности.

В других случаях акцент переносится на сами эти дары: любовь, теплом своим растапливающая лед ожесточения, живое чувство вечности, духовной силы, восторга — соответствующие контексты будут рассмотрены ниже. Все эти дары проницают друг друга, не мыслятся изолированно.

Контекст 1. Псалмодия в музыке духовной сосредоточенности

Духовная сосредоточенность предполагает молитвенную настроенность души. Она максимальна в храмовой музыке молитвы.

"Высокая месса" Баха h moll. Что перед нами великая музыки — это ощущается сразу, в первом же грандиозном хоре "Кирие элейсон". Важна ли здесь псалмодия, открывающая тему? Опустим псалмодическое начало. Пред нами тогда — мятущаяся в тоске душа. Но разве можно пред Богом стоять в расслаблении? На что настраивает и эпитет "высокая" в названии произведения? Величию Бога отвечает благоговейная сосредоточенность внимания, мужественная собранность души. Дух трепетно-ответственного предстояния пред Богом и передается псалмодированным началом мелодии.

Теперь перед нами молитва, воспроизведенная в рамках светского произведения, завершающая великий оперный шедевр Чайковского — "Пиковую даму". Жанровым началом здесь оказывается русская хоральность. (При общем хоральном складе фактуры западная и русская хоральность различны; русская — опознается по духу свободы, отсутствию квадратности, широте дыхания). Но эта необыкновенно широкая и возвышенная мелодия хорала строится из отрезков псалмодии.

Какое странное, волнующе-непостижимое сочетание противонаправленных сил! Сосредоточенность псалмодии оказывается на переднем плане — она идеально соответствует скорбности момента и торжественному величию смерти. Но о чем прошение?! О прощении и жизни вечной: о несказанном, безграничном! Душа была в адском плену мучительного одержания — как же ей нужен успокоительный простор! Молитва сочувствия и желает его герою, покончившему с собой в безумии, но пришедшему в себя и покаявшемуся. Можно ли было удовлетвориться здесь размеренным западным хоралом, наподобие средних частей в соль минорных ноктюрнах Шопена, тоже успокаивающих смятенность первых частей? Можно ли подставить сюда даже и псалмодированный западный хорал, как например, в открывке из хора жрецов из Аиды? Пример

О нет, это было бы насмешкой над героем. В контексте русской оперы западный хорал с его мерной упорядоченностью казался бы недопустимо формальным и холодным. И это — вместо тепла любви? Нет, здесь нужна именно православная хоральность соответственно генеральной тональности русской музыки — тональности дружественности, духовной свободы в соборной доброй любви.  Безграничности духовных горизонтов вечности православной веры ответила возвышенная широта русского хорала с его бесконечной мелодией и непредсказуемо свободным метрическим развитием. Какой же душой надо было обладать, и как глубоко и по-православному сочувствовать герою оперы, чтобы написать такую музыку!

А теперь — некоторые примеры скрытой молитвенности.

Начало песни Шуберта "Первая утрата" (Erster Verlust): "Кто те дни (дни любви) вернет мне снова?" Вопрос как бы риторический. Но на пустой вопрос не напишется глубокая музыка. Сердце глубже ума, и чувствует, что есть на самом деле Тот, Кто может дать полноту жизни и любви. В ответ на ясновидение сердца и появляется псалмодическая интонация в мелодии и фактуре. Она поднимает сердце к тайной молитве и избавляет музыку от опасности уныния или безвольной душевной слезливости. Пример

При замене четырехкратного звука с на рисунок опевания (с-b-c-des) музыка теряет в духовной крепости и собранности, становится сентиментально-размазанной.

Взглянем на молитвенно-восторженный романс Шумана "Как ландыш, ты прекрасна". А.П.Чехов по первой фразе безошибочно определял, имеет ли смысл продолжать чтение. И в музыке шедевр часто виден с первой же интонации. В чем ее уникальность здесь? Текст романса полон молитвенного чувства (кульминационный звук романса не случайно выделяет слова "betend, da Gott" — "молясь, чтобы Бог"). В музыке с первого же мгновения нас встречает единовременный контраст церковного происхождения: сосредоточенная псалмодическая речитация у фортепиано — и дление, протянутый звук в вокальной партии. Так задается установка духовно-молитвенной глубины. Дление завершается повтором звука (этот крохотный элемент псалмодии тем не менее успевает внести заметный вклад в общее ощущение молитвенной силы), а далее, в триольном движении — элемент распева, невматического пения, как движение сердца, зримо противопоставляемый строгости двухдольной псалмодии у фортепиано, словно бы момент томления. Но вот, наконец, главное открытие Шумана. Его мелодии поражают глубокой сердечной интимностью ("Шопен — совершенство, но Шуман эмоционально первозданнее" — Асафьев). Шуман впервые стал начальные интонации заканчивать рельефным отклонением — неслыханное новаторство: экспонируется жест "открывания сердца". Вот откуда эффект интимности (intimus — внутренний). В контексте молитвенных средств тяготения сердца с несомненностью опознаются как восходящие, "вертикальные", — не душевные только, но духовные устремления к Источнику всякой красоты.

В музыке молитвы и духовной сосредоточенности псалмодия проникает не только в мелодию, но и в другие голоса. Вспомним хор "Crucifixus" из Высокой мессы Баха. Тема basso ostinato основана на хроматически нисходящем движении (риторический прием passus duriuscukus — символ скорби, горя, смерти), но каждый звук повторяется, что создает эффект псалмодии. И мелодические фразы голосов хора псалмодичны в основе (но содержат в середине стонущий распев).

А вот фортепианная пьеса, прямо отсылающая к сердцевине богослужения, к евхаристической молитве: Sursum cordа ("ГорЕ имеим сердца") Листа. Темповое обозначение maestoso, громогласное fff, гигантский объем звучания, охватывающий все регистры фортепиано, скачки на септиму в мелодии, ремарки molto accentuato, grandioso …— странна эта театральная страстность для православного сердца. Ведь не в буре Господь, а в "гласе хлада тонка" (3 Цар.19:12 — слав., точно передающее смысл древнееврейского текста). "Будем праздновать не пышно, но божественно, не по-мирскому, но премирно, не наш праздник, но праздник Того, Кто стал нашим", — призывает св. Григорий Богослов, советуя для того не пресыщать зрения и слуха, избегать пронзительного "козлогласования" (Слово 38). "Горе имеим сердца" — призыв вознестись над чувственным,  востечь смиренной верой к престолу благодати Божией.  Все же показательно: чего уж не смог избежать Лист при изображении духовной сосредоточенности, так это — псалмодической фактуры сопровождения!

Яркие примеры аккордово-фактурной псалмодичности в музыке нецерковной: "Для берегов отчизны дальной" Бородина (здесь псалмодична и мелодия), "Я не сержусь" Шумана (псалмодия принимает участие в развивающей части мелодии), небесное Адажио клавирного концерта Баха-Марчелло (возвышенная сосредоточивающая сила псалмодического сопровождения дивно сочетается с мелодическими фразами, возводимыми ввысь небесными тяготениями духа, а постепенное как бы импровизационное расцвечивание фраз символизирует воспламенение молитвенного восторга музыки).

Контекст 2. Псалмодическое начало в музыке любви

Дление образует скрытую силу псалмодии (чтения и пения на одной ноте) — от него-то и рождается обертон любви.

Псалмодия, в правильном ощущении церковных певцов и чтецов, — бисеринки слогов, нанизанных на светлый лучик непрерывности. Бисеринки вторичны. Первичен именно лучик дления, некой подспудной ровности и "сплошности". Он лишь внешним образом разрывается артикуляцией, движениями губ и языка, но внутренне, в вокальном звукоощущении, — сохраняется неколебимо, как основа и опора.

Романс Бородина "Для берегов отчизны дальней". "Для берегов отчизны дальней ты покидала край чужой". Отчизна дальняя — Царство небесное. Возлюбленная умерла. Любящий ее герой романса говорит с умершей. Речь пронизана скорбью. Но скорбь эта не душевная, лирическая, а подтянутая, строгая, торжественная, сосредоточенная. Это почти траурное шествие. А где же здесь любовь? Она передается как некая непрерывная влекущая сила сердца, переносимая скрытым лучом в сокровенности псалмодии. Скрытый в псалмодии тянущийся звук — символ веры, которая являет собой связь души с Богом. Дление раскрывает душу, выводит ее из бесплодной сухой самозамкнутости в простор любви.

В гениальном Аллегретто 7 симфонии Бетховена эта связь раскрывается зримо и наглядно в динамике развития.

Вначале перед нами явная псалмодия в характере траурного шествия. Пример

Но что делает Бетховен в следующей затем вариации? Псалмодию среднего голоса — превращает в дление. Интонация здесь — та же самая, что в романсе Бородина: основанная на опевании терции.

В последующих вариациях Бетховен использует тройной контрапункт. Он переставляет голоса. В третьей вариации, перед наступлением мажорной середины, дивная мелодия, родившаяся из псалмодии, звучит в верхнем голосе в первой и второй октавах у скрипок — необыкновенно тепло и светло — настолько светло, что дальше музыка не может уже оставаться в минорной тональности и вспыхивает спокойным мирным светом мажора.  

Выделение дления из псалмодии рождает яркий смысловой эффект: внутри молитвенной сосредоточенности духа расцветает любовь, песнь сердца. Откуда взял Бетховен эту логику? Как и всегда в высокой музыке — с Неба. Здесь — отражение духовной действительности: осветление и утепление молитвы милостью Божией.

Взглянем на дивную музыку Лунной сонаты Бетховена. В XIX веке ее воспринимали как церковную музыку, отмечая, что на нее легко ложатся слова церковных песнопений. Начинается она с фигурированного хорала (в фигурации просвечивают длящиеся аккорды). Дления, долгие тянущиеся звуки являют собой одно из церковных жанровых начал.

В басу проходит типичная тема бассо-остинатных форм, которые часто использовались в музыке скорби, в арии ламенто. От арии ламенто идет и характерная гармония скорби — неаполитанский секстаккорд.

И вот вступает мелодия, начинающаяся с псалмодии в ритме траурного марша. Как исполнить этот дивный начальный звук? В.К.Мержанов играет его скорбно. Нейгауз — тоже как траурный марш, но более нервно и героично. Артур Рубинштейн играет мягче и лиричнее.

Есть возможность продолжить эту лирику ввысь. Зилоти рассказывал Листу, как весь зал замер от ощущения чуда, когда Антон Рубинштейн сыграл этот звук gis в начале мелодии. Можно рассуждать так: если это музыка церковная, то она не может существовать без чуда просветления печали. Как это осуществить? — Можно звук gis сыграть не как голос плачущей души, но как голос с Неба, голос дивного сочувствия и утешения. А для того — освободить звук от ощущения вокальной напряженности интонирования. Тогда мы больше приблизим музыку к ее церковным корням.   

Посмотрим, как псалмодия прозвучит в небесной тесситуре в условиях лирического контекста.

Этюд Шопена As dur. На первом плане здесь журчащие фигурации. Смысл романтических фигураций — любовь, разлитая в мире. Но мы сделали бы большую ошибку, если б не увидели скрытой в фигурациях псалмодии.

Однажды английская дама сделала комплимент Шопену: красивая музыка — как вода, как ручеек. А Шопен был оскорблен. Почему? Неужели ласковый ручеек любви — это плохо? Плохо потому, что недостаточно для серьезной классической музыки. Вспомним: что есть основная тема (сверхтема) классической музыки? — Это преображенный (осветленный) человек, причастный вечности. Чем нежная музыка Шопена отличается от легкой музыки? Духовной собранностью, молитвенной сосредоточенностью. У обычного человека сила и нежность — состояния, не сочетаемые в одновременности. Сила ожесточена, нежность расслаблена. У возвышенного интонационного субъекта музыки не так: все, разъятое на части грехом, воссоединяется. Откуда это чудо? От образа Христа, в Котором нежность к людям неотрывно от божественного достоинства и мужественной силы красоты.

В данном случае сочетание несочетаемого выражено фигурированной псалмодией. От фигураций — нежность. От псалмодии — возвышенность, молитвенная созерцательность и внутренняя духовная крепость. Если не услышать псалмодию, этюд будет звучать расслабленно, не духовно, а душевно, как водичка эмоций, оскорблявшая слух Шопена.

Ноктюрн Листа "Грезы любви". Здесь тоже сочетание псалмодии и фигурации. Но псалмодия выражена явно, в начале дивной мелодии. В чем гениальность музыки?

Какая полнота и сосредоточенность чувства! Впевание, вживание в сердечную красоту звучания проливается за пределы синтаксиса и реализуется на просторах всей композиции пьесы. Откуда же эта духовно-восторгающая сила? От псалмодии! Она сделала произведение Листа шедевром именно могучего духовного чувства, а не вялой душевности. Ревностное, энтузиастическое начало заставляет забыть о сентиментальном названии пьесы. Какие ж это "грезы любви"?! Романтический словесный штамп бледнеет и тает в лучах солнца правды. Пред нами — гимн подлинной, мужественно дарящей себя любви, а вовсе не хищному наслажденчеству. Дарящую небесную любовь принес на землю Христос, Своей любовью взявший на Себя заслуженные нами муки наказания, а нам сообщивший силу нового, неслыханного бытия с Богом: умирая для греха мы совоскресаем для любви. "Сия есть заповедь Моя, да любите друг друга, как Я возлюбил вас. Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих" (Ин. 15:12-13). Нигде в книгах Нового Завета не сопряжена любовь с мечтательной усладой сердца. Сопряжена же — с "трудом любви" (1 Фес.1:3; Ев. 6:10) и подвигом (Ин. 15: 12-13). Псалмодия явственным образом вводит в мелодию любви это ревностное и возвышенное начало. Показательно соотношение сил в фактуре: мелодия не плывет на гребне фигураций — символа льющегося из сердца обилия ласкового чувства, но сама, своей мужественностью, держит на себе нежность фигураций. Когда же в последующем развитии воспарит над ними, то не станет купаться в них с безвольным услаждением, а и их — своим молитвенным трудом, подвигом, ревностной и усердной силой — увлечет в небеса.

Контекст 3. Псалмодия и вечность

Еще раз вспомним мысль Тациана: как плывущим на корабле кажется, будто плывут берега, так и нам, что время бежит; но на самом деле берега стоят, — и век стоит. Человек, по мысли святых отцов, делается чем-то одним с тем, к чему прилепляется: с высоким возвышается, с низким падает, с суетой становится суетным. Должно же ему прилепляться к вечному.

Псалмодия зримым образом символизирует это стояние в вечности. При слушании темы ноктюрна "Грезы любви" Листа наша душа прикрепляется к этой великой недвижной основе. Мы стоим в вечности на псалмодически повторяющемся звуке, а гармония плывет, олицетворяя движение времени, но с каждой сменой гармонии повторяемый звук наливается все большей силой. Откуда эта логика? Тоже от неба: время используется для стяжания вечности. Здесь подлинность любви, настоящей любви, которая не во времени, а в вечности. К вечности как живой силе божественной любви и устремляют нас отсветы молитвы, заключенные в псалмодии. Чувство благоговейного восторга восхищает душу лирического героя, обретающую целомудренную цельность пред ликом вечности в любви и мире. И мы, слушатели, тоже научаемся тосковать по этой высоте, которая стяжается уже за рамками искусства.

Была удивительная цивилизация в мире, которой приоткрылась вечность с ее возвышенной торжественной силой, но без преизбыточествующей в ней Божественной Жизни. Трехтысячелетнее искусство Древнего Египта вознесено этим строгим и отрешенным созерцанием. Величием красоты поражает древне-египетский город Луксор. В нем никто никогда не жил. Он — дар живых мертвым. Нескончаемые ряды величественных колонн, мерно повторяющиеся каменные изваяния — своего рода архитектурная псалмодия.

В музыке тоже встречается похожая торжественно-строгая, несколько отрешенная трактовка псалмодии, связанная с образом смерти. Прелюдия Шопена Des dur — обращенный траурный марш: по краям — светлое воспоминание, в середине — образ траурного шествия; а сопровождающая его печальная псалмодия дает этот словно бы застывшей вечности.

Сходный образ — в Прелюдии Шопена h moll. Сама тональность си минор настраивает нас на образ смерти. Слоговое название ноты "си" было введено как аббревиатура Sanctus Johannes — Святой Иоанн (Креститель).

Вспомним и Прелюдию es moll из тома ХТК Баха, которой Яворский дал название "Плащаница": мерная псалмодия в сопровождении погружает скорбные фразы мелодии в атмосферу вечности, умиряющей скорбь.

Страница 5 - 5 из 9
Начало | Пред. | 3 4 5 6 7 | След. | Конец | Все
© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru