Духовно-нравственный анализ музыки. Глава 4. Стиль и стилевой анализ

Пособие для студентов педвузов

Шестая симфония. Великий жизнеутверждающий смысл смерти

Замечательная православная актриса Ермолова писала об этой гениальной музыке: "Она ясна и глубока и торжественно прекрасна. Она мрачная и скорбная, но это не тот крик, который заставляет нас корчиться в судорогах, который издергает все ваши нервы, это великая скорбь, которой открываются небеса".34

Каким же образом отверзаются небеса, бесконечно радуя дух человеческий? В чем жизнеутверждающая сила смерти? Почему шедевры искусства так часто вырастают из темы смерти? Почему деградировали, скатывались в мерзость культуры, терявшие память смертную? Почему ее, память смертную, святые отцы почитали основой истинной преизбыточествующей жизни? Почему эту симфонию о смерти Чайковский писал в состоянии необыкновенного духовного ликования и блаженства?35
 
Православие дарует нам здесь удивительную ясность. Сербский митрополит Амфилохий (Радович) характеризует смерть как предел обезображенности  человека, его богоотчужденности и отчужденности от самого себя. Но в ней, как и во временности всей истории и цивилизации, есть и жизнеутверждающий воспитательный смысл. "Смерть — истинная мера и окончательное испытание не только человека, но и всей человеческой деятельности, всех ценностей… только те ценности, которые сильнее смерти, могут быть истинными".36

Что же сильнее смерти? Человек ли? Человеческая ли гордыня? Нет, она терпит здесь полное поражение. Сильнее смерти — Бог, вечная Божия любовь к созданию, Божия красота, блаженство, свет, совершенство, истина. Все бесценные богатства божественной вечной жизни даруются человеку,  — только б он захотел их взять.

А чему же угрожает смерть? Неужели жизни? Может ли смерть, которая от дьявола ("завистью диавола вошла в мир смерть, и испытывают ее принадлежащие к уделу его" — Прем. 2:24), быть сильнее жизни, которая от Бога!

Нет, не подлинную жизнь уничтожает смерть, но жизнь смертную. Хайдеггер говорил, что человек есть "бытие к смерти". Если иметь в виду узость этого определения, то внутри этой узости определение верно: смерть действительно увенчивает смертное, неподлинное существование человека. Особенно ясно видно это в неверующих людях. Да разве это жизнь? Эту-то мертвенную "жизнь", смертное существование, следствие богоотчуждения и поглощает смерть, как свое законное достояние, ибо зло не имеет права на бессмертие. Тленность человека есть следствие недостатка в человеке истинной жизни. "Прежде сущего — Сущий". Все несущественное имеет временное существование — таков закон. Существование возможно лишь в лучах вечной любви Бога. Потому конец земной жизни благочестивых людей святые отцы называли не смертью, а "третьим рождением" (после рождения и крещения) и "освобождением от смерти" (преп. Максим Исповедник). Верующие уже в этой жизни получают обетования, залоги и несомненные удостоверения в Божественной жизни, и потому, помня о смерти, восходят от радости в радость. Радость совершенную оставил нам Христос (Ин. 15:11; 16:24; 17:13, 1 Ин. 1:4). "Всегда радуйтесь" (1 Фес. 5:16), увещевает апостол! Сбылось древнее обетование вечной молодости — "обновится, яко орля, юность твоя" (Пс. 102:5). "Если внешний наш человек и тлеет, то внутренний со дня на день обновляется" (2 Кор. 4:16). Отсюда и радость ожидания смерти.  "Ибо для меня жизнь - Христос, и смерть - приобретение. Если же жизнь во плоти доставляет плод моему делу, то не знаю, что избрать. Влечет меня то и другое: имею желание разрешиться и быть со Христом, потому что это несравненно лучше; а оставаться во плоти нужнее для вас" (Фил. 1:21-24).

Отпадавший от изначального православия Запад, потеряв эти твердые основания правильного светлого жизнеощущения, стяжал греховный ужас перед смертью. Как это далеко от пламенных слов апостола Павла: "Ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем" (Рим. 8:38-39)! Устрашающий "Танец смерти" становится излюбленным сюжетом в живописи, в гуманистическую эпоху даже церковный жанр Реквиема поражается нотками мрака, в то время как православная Панихида являет собой молитвенно-торжественные проводы усопшего в истинную жизнь со святыми. В светском траурном марше светлые воспоминания в средней части лишь оттеняют мрак в душе, утверждаемый крайними частями. От этого ужаса Запад в последние века бежал в животное бесчувствие, беспамятство, в произвольное забвение живительной памяти смертной. Однако жизнь в безмятежной иллюзии со множеством успокоительных таблеток и отвлекающих увеселений не спасает больное человеческое общество от неврастении, от потаенного ощущения тщеты, тоски и бессмысленности.

Какое же чудо содержат в себе произведения Чайковского, посвященные теме смерти? Почему они потрясают весь мир? В чем подъемлющая и радующая дух сила, их православная глубина, величие, красота?

Кажется, непосредственно о Шестой симфонии Чайковского пишет митрополит Амфилохий: "Сотрясая до основания все человеческие ценности, распиная греховную самость и самодовольство, смерть пробуждает жажду истинных ценностей и жизни, вечной Истины и неугасимого света. Как экзистенциальное потрясение, она поднимает в человеке бунт против рабства неизбежности, временности и греха, становясь толчком для пробуждения стремления к изначальной целостности и потерянной свободе. Так смерть воспитывает и, что важнее всего, отрезвляет и будит от "сна тяжелого".37 Да, такова вдохновляющая поэзия истинной жизни нашего гениального композитора.

Наиболее неожиданной, неслыханной даже с точки зрения традиции, но в то же время чрезвычайно логичной частью симфонии оказался ее финал.38 Он противоречит не только характерному для заключительных частей стремлению дать в конце нечто жизнеутверждающее в привычном смысле. Он преподносит и нечто новое в сравнении с мрачным окончанием сонатно-симфонического цикла, затрагивающего тему смерти, например, в сонате Шопена b moll.

В ней, после зловещего инфернального скерцо следует траурный марш, в котором, по слову Шумана, "есть даже что-то отталкивающее; на месте этого марша какое-нибудь Adagio, например, в Des произвело бы несравненно лучшее впечатление. То, что вы слышите затем под названием финала, скорее мистификация, чем музыка. Все же надо признать, что и в этой безрадостной, лишенной мелодии части мы чувствуем веяние своеобразного и страшного духа, готового мощно подавить все противостоящее ему. Безропотно, как прикованный, слушаешь до конца; но похвала замирает на устах, — ибо это не музыка".39 Отталкивающе впечатление на Шумана траурный марш произвел, видимо, своим натурализмом. Страшные, жестко звучащие, оголенные от жизни пустые квинты, есть выражение жути несуществования. А что такое безрадостная финальная часть? Что за страшный дух стремится подавить все противящееся ему? Слышали здесь веяния ледяного ветра на могилах, сдувающего последние листики памяти о бывшей некогда и навсегда исчезнувшей жизни. Странно аукнулась здесь традиция ужаса, зомбировавшего отходивший от православия средневековый Запад со времен танцев смерти.

Какая же небывалая огненная жизнь духа открывается благодаря этому сравнению в финале Шестой симфонии! Если в первой части смерть была оплакана с разрывающими сердце рыданиями, если в медленной части отлетевшей душе показываются блаженства рая, если встречает душа и искушения славы, то где же она в четвертой части? В ожидании суда?

Каков будет суд? Он зависит от того, что стяжала душа на земле и взяла с собой в вечность. Гордыню ли, ожесточение, бесовский страх пред Богом (ведь "и бесы веруют, и трепещут" — Иак. 2:19)?

Что же стяжала, что взяла грешная, трепещущая душа интонационного героя симфонии? Взяла главное, драгоценнейшее: молитву, способность молитвенно просить и покаянно рыдать! Следовательно, взяла и жизнь, отношение к Судии как к милостивому, любящему Богу. Пред немилосердным богом невозможно раскрыть в доверии свое сердце и покаянно рыдать. Таковым клеветнически почитают Бога ожесточившиеся бесы, и потому, иссохшие, утратившие любовь к своему Создателю, каяться и молиться не могут. Равным образом — и ожесточенные, не способные к любви людские души. Но если сохранилась доверчивая детская любовь к Создателю (вспомним слова Господа: "если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное" — Мф. 18:3), — может ли Господь отвергнуть детскую любовь?! Цель всей жизни на земле есть стяжание любви: "возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею и всем разумением твоим" (Мф. 22:37). Эта заповедь, как видим, выполнена лирическим героем! Не количеством грехов, а покаянно-смиренным, исполненным любви состоянием души определяется ее будущее, ее способность жить с Богом. Запад исходное православно-онтологическое понятие греха как смертельной болезни, удаляющей от Бога, Который есть любовь, умалил до юридического понятия вины. О, как трудно, страшно, мучительно было бы предстать перед богом-юристом и законоведом. Но душа чувствует, что предстанет на суд Любви.

Взглянем и на средства выражения. Первый начальный аккорд. Огненный вопль души. Тоника с дорийской секстой внизу. Какая странная краска! В ней одновременно и печаль, и предельное напряжение, смятенность, и нечто дивное, свет надежды. Сколь безнадежнее звучало бы тоническое трезвучие! А для тональности доминанты — это вторая ступень. Оттенок доминантового лада, с мажорной местной тоникой, также важен в тревожном контексте. От мажорности местной тоники — ободрение света. А незавершенность мажорной доминанты и ее тяготение к тонике как бы соответствует открытости души, ее устремленности к чаемым милостям. И окончание фраз на мелодическом повышении, знак мольбы и вопрошания,  — словно протянутые в мольбе руки.

Не пройдем мимо хоральных ассоциаций. Здесь скрытая соборность: рыдания от лица всего молящегося человечества!

В последующих мотивах отрезки псалмодии также выражают это ревностное состояние души. Далее молитвенные рыдания вздымаются в восходящих секвенциях. Случайна ли в творчестве Чайковского огромная роль подобных секвенций, рвущихся ввысь и часто сопровождающихся указанием crescendo, "влюбляющегося crescendo", как он однажды написал  в заметках? Они возводятся токами дышащей в его творчестве небесной любви. И в данном случае эти пронизанные любовью секвенции выражают вживание в прошения, в которых  настойчивость, томительная жажда близости Богу соединяется с раскаянием, с покаянной скорбью (острые, щемящие секундовые задержания).

Как наглядно тема смерти у Чайковского преображается характерной для его творчества поэтикой любви!

"Лирический герой", художественное "я" произведения не всегда совпадает с личностью автора. Но у такого искреннейшего человека и композитора, каким был Чайковский, — и не находится в отдалении. Драгоценна эта искренность! Вопиющий разрыв между красотой творения и злобой автора не может не снизить восторга, как бы ни защищали искусствоведы право художника на автономность (в переводе: самочиние) своего искусства. Чайковский же не случайно стал любимейшим композитором в мире. В этой связи обратим на следующие ключевые биографические факты.

Смысл творчества он с самого начала видел в жертвенном служении Богу. "Я должен пожертвовать всем для того, чтобы развить и образовать то, что мне дано Богом в зародыше", — писал он сестре, А.И. Давыдовой, мотивируя свой отказ от карьеры юриста. Отсюда, из идеи служения, притом без малейшей примеси тщеславия (!), — необыкновенная ревностность в работе и стремительный возлет его гения.

Надежный признак искренности веры, дышащей любовью, — ее возрастание. "Я чувствую, что начинаю уметь любить Бога, чего прежде я не умел… я часто со слезами молюсь Ему" (письмо к Н.Ф.фон Мекк). Дар слез любви в молитве святые считали одним из условий возрастания души к Богу. А многие ли верующие стяжали сей дар? И о чем просит в молитвах композитор? Не о пустяках! Просит о главном. "Прошу Его дать мне смирение и любовь, прошу простить меня, вразумить меня, а главное, мне сладко говорить Ему: Господи, да будет воля Твоя, ибо я знаю, что воля Его святая" (из письма к ней же). Чайковский сподобился того, о чем говорили все святые.

"Великое благо — предаться на волю Божию. В душе тогда один Господь, и нет другой мысли, и она чистым умом молится Богу, и чувствует любовь Божию… Исполняющий волю Господню всем доволен, хотя и беден и, быть может, болен и страдает, потому что его веселит благодать Божия. А кто недоволен своею судьбою, ропщет на болезнь или на того, кто обидел, тот пусть знает, что он находится в гордом духе, который отнял у него благодарность к Богу"40

"Ежечасно и ежеминутно благодарю Бога за то, что Он мне дал веру в Него", — пишет Чайковский. Вера, действующая любовью, подвигала его бороться с мучившими его грехами. Потому не будем уподобляться клеветнику из побасенки Чапека: "Это дерево прекрасно? А вон, посмотрите, у него веточка сухая!" Бог, как мы знаем от святых отцов, "целует и намерения". Заметим, что святые отцы клеветой называли не заведомую ложь (что именовалось лжесвидетельством), а открытие грехов ближнего, особенно покрываемых раскаянием и борьбой с ними.41

"Людей люби, людей беги". Во исполнение этой святоотеческой заповеди Чайковский убегает от пустого общения, отчего, по его признанию, возрастает любовь к людям. "Мне столь же ненавистны, например, салонные людские отношения, сколь бесконечно дороги, например, семейные. Быть может, благодаря этому удалению от суетного вращения среди городской толпы я все более и более проникаюсь новым и сладостным чувством, прежде находившимся во мне лишь в зародыше. Я стал верить в Бога и любить Его, чего прежде не умел" (из письма выдающемуся православному педагогу С.А. Рачинскому).

О чем говорит употребленное в письмах к разным адресатам слово: "не умел"? Мы помним: святые отцы истолковывали духовную любовь к Богу и к людям как произвольное чувство, выросшее из божественной свободы человека, из решительного произвольного склонения свободной души к добру и ревностных, усердных, горячих усилий свободной воли. Высочайшее имя любви мы часто употребляем неправильно, прикладывая его, например, к блудливой животной страсти Кармен, которая позорно влечется ею, не делая никаких, даже вялых попыток освободиться от нее и презирая жертв предыдущего хищного влечения сердца, — наглядное обнаружение того, что в основе "любви" лежит дьявольская ненависть к людям и бешеный эгоизм. "Не умел" же Чайковского свидетельствует о предшествовавшем труде души и о том, что выстраданная его любовь является подлинной, благодатно-послепроизвольной любовью: даром Божиим, новым незнакомым ранее "сладостным чувством", по словам композитора. Человек приносит Богу "труд любви" (1 Фес. 16:3; Ев. 6:10) — словосочетание, странное для неверующих. А Господь дарует небесную сладость чувства.

Этот вывод ободряет наше благодарное чувство к композитору, побуждает интерпретировать исключительную православную доброту его музыки не как проявление сентиментальных, непросветленно-человеческих мирских эмоций, но именно как просияние  в его музыке Божественной любви, великого дара Бога России.

Любивший православие, благодаривший Бога за него — мог ли не любить он и православную отчизну? "Сколько было восторгу, и все это не мне, а голубушке России" (запись в дневнике после концертов в Праге). "Я артист, который может и должен принести честь своей Родине. Я чувствую в себе большую художественную силу, я еще не сделал и десятой доли того, что могу сделать. И я хочу всеми силами души это сделать".

Не будем же опошлять его музыку сентиментальной ленивой интерпретацией. В его музыке — под скромным видом исключительной простоты, непритязательности, доверительности и беспредельной искренности — скрыто величайшее чудо: огнь небесный.  "Влюбляющееся crescendo" возвышенной любви к Богу да возвысит сердца и окрылит души исполнителей! Да пропитает каждую клеточку его дивной музыки. Да возведет и теоретическое истолкование и слушательское восприятие его музыки на еще большую высоту во славу России в мире и ради очищения опавшей и циничной духовной его, оскудевшей любовью атмосферы.

Примечания:

1. Преп. Симеон Новый Богослов. Слова. Вып. 1. — М., 1879, с. 167.
2. Не здесь ли тайна исключительного спокойствия в игре самого Баха, которое поражало Шейбе и Форкеля?
3. Das Neue Testament und Psalmen. Taschenausgabe. Stuttard, 1980.
4. "Божественная... красота...в неизреченном блаженстве созерцается по добродетели" — пишет св. Григорий Нисский (Об устроении человека. СПб 1995, с.16).
5. Музыкальные новеллы. Петербург, 1922. С. 56-57.
6. Там же, с. 38.
7. Жан Шаплен (1595-1674): "Обоснование правила двадцати четырех  часов и опровержение возражений" (1630) — В хрестоматии: Литературные манифесты западноевропейских классицистов. М., МГУ, 1980, с. 265-272.
8. Жан Расин. Предисловие к трагедии "Береника". В кн: "Литературные манифесты западноевропейских классицистов. — М., МГУ, 1980, с.423.
9. Бен Джонсон. Заметки... — в кн: Литературные манифесты западноевропейских классицистов. М., МГУ, 1980, с.180.
10. Ромен Роллан. Музыкально-историческое наследие. В 8 вып. Вып.2, М., 1987.
11. В "Письмах об эстетическом воспитании", появившихся в 1795 году.
12. Гюстав Флобер. Избранные сочинения. — М., 1947, с. 591
13. Там же, с 610-611
14. Там же, с. 612
15. "Парус" пораженного байроновским демонизмом М.Ю.Лермонтова, 1841; в 1842 году появляется и сам его "Демон".
16. В.А.Жуковский. Письма к его императорскому высочеству великому князю Константину Николаевичу. 1840-1851. М., 1867. с. 40.
17. Константин Романов. Избранное. — М.,1991, с.56.
18. "Современную музыку не упрекнешь в мелкотемьи. Тут и Шекспир, и Толстой, и Библия, и Гоголь, Петр Великий, Иван Грозный, Борис Годунов и даже сам Господь Бог откалывает антраша! Поражает — невероятная легковесность, бездумность по отношению к очень серьезным вещам и одновременно разросшееся авторское самомнение, какое-то уверенное, сытое самодовольство. Выдуманная грусть, боль в соединении с этим сытым самодовольством. Измыслить можно все, даже скорбь, боль — все, чего в жизни интеллектуального круга ощущается недостаток. Это измышленное также выбрасывается на рынок" (Свиридов).
19. Блаженной памяти старец Паисий Святогорец. Слова. Том II Духовное пробуждение. Салоники, Москва, 2001, с. 48.
20. В кн.: Зарубежная музыка XX века.—М., 1975.
21. "...Рамо и Равель, Массне и Дебюсси, Бизе и Мийо совсем не так бесконечно далеки друг от друга, как кажется с первого взгляда,. Всех их порождают, держат и направляют социальные условия и среда, не давая запереться в философском уединении и требуя непосредственного ответа на свои запросы с указанием точного места приложения сил" (там же, с. 114).
22. Россия — это сама жизнь". Заметки иностранцев о России с XIV по ХХ век. М.,2004. С. 495, 89, 514,469
23. "ВАЖНОЕ! Русская культура неотделима от чувства совести. Совесть — вот что Россия принесла в мировое сознание" (Свиридов).
24. Кириллина Л. Формы некоторых произведений Бетховена в связи с музыкально-теоретическими учениями XVIII века //Проблемы музыкальной формы в теоретических курсах вуза/Рос. акац. муз. им. Гнес. Вып. 132.—М., 1994.
25. Ильин И.А. О России. Три речи/Собр. соч. в 10 томах. Т. 6, кн.2. - C.10-1I.
26. Н.В.Гоголь. Духовная проза. — М., 1992, с.228-229.
27. Литературные манифесты западноевропейских классицистов. М., МГУ, 1980. С. 151.
28. "Музыкальная академия", 2000 №
29. О, отчего полна томленья
И странных грез душа моя,
Когда в тиши уединенья
Напев знакомый слышу я?

Не будят в сердце эти звуки
Печали, смолкнувшей давно,
Ни мук любви, ни слез разлуки
Им воскресить не суждено.

Но я люблю твой глас призывный,
Напев далекой стороны,
Как ропот моря заунывный
В часы вечерней тишины...
30. Н.В.Гоголь. Духовная проза... с.75.
31. Там же, с.76.
32. Старец Силуан, Жизнь и поучения. — М.-Ново-Казачье-Минск, 1991, с. 262.
33. Л.Кириллина. Формы некоторых произведений Бетховена в связи с музыкально-теоретическими учениями XYIII века. //Проблемы музыкальной формы в теоретических курсах вуза. /Рос. акад. муз. им. Гнес. Вып. 132.– М., 1994.
34. Е.Орлова. Петр Ильич Чайковский. М., 1980. С. 86.
35.  "Мне хочется сообщить о приятном состоянии духа, в коем нахожусь по поводу моих работ, —[...]симфония так и будет называться Программная симфония (номер 6) [...] Программа эта самая что ни на есть проникнутая субъективностью, и нередко во время странствования, мысленно сочиняя ее, я очень плакал. .. Ты не можешь себе представить, какое блаженство я ощущаю, убедившись, что время еще не прошло и что работать еще можно" (Письмо В.Давыдову 11 февраля 1893). "[...] я положительно считаю ее наилучшей и в особенности наиискреннейшей из всех моих вещей. Я ее люблю, как никогда не любил ни одно из других моих музыкальных чад". (Письмо В.Давыдову 3 августа 1893).
36. Митрополит Амфилохий (Радович). Основы православного воспитания. Пермь, 2000. С. 160, 161.
37. Там же. С. 163.
38.  "По форме в этой симфонии будет много нового, и, между прочим, финал будет не громкое аллегро, а наоборот, самое тягучее Adagio". (Письмо В.Давыдову 11 февраля 1893).
39. Роберт Шуман. Избранные статьи о музыке..М., 1956. С.140.
40.  "Старец Силуан. Жизнь и поучения". М., 1991. с.304,307.
41. Как лжесвидетельство следует расценить версию о самоубийстве композитора. По словам специально исследовавшего этот вопрос добросовестного ученого Антипова, никто не может предъявить фактов, достоверно подтверждающих предположение. Если же даже юридическая наука положила в свое начало презумпцию невиновности, то не важнее ли она в сфере этики? Вера худым предположениям обнажает испорченность души.


Страница 6 - 6 из 6
Начало | Пред. | 2 3 4 5 6 | След. | Конец | Все

© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru

 
 
 
Rambler's Top100

Веб-студия Православные.Ру