Греческое житие св. Иоанна Дамаскина

Греческое житие св. Иоанна Дамаскина

I. Обыкновенно люди почитают священные изображения тех мужей, которые сохранили образ Божий незапятнанным и неповрежденным — являлся ли он таковым с начала, или был восстановлен после того, как прежде не раз изглаживался и загрязнялся. А кто хочет обнаружить в отношении них особенное почтение, те, изображая черты святых, щедрою на всякое великолепие рукою употребляют лучшие и изящные материалы, полагая, что этим они оказывают большую честь святым. Итак, если (люди) в такой степени заботятся об изяществе изображений святых, то неужели следует, повествуя об их деяниях, допускать, чтобы речь были небрежна и не изящна? Никоим образом. В самом деле, невежественным людям простительно, если они, как могут, необработанными словами рассказывают о деяниях угодивших Христу. Но тем, у кого слово было предметом изучения, непростительно слагать жития святых небрежно, как попало, и особенно о таких мужах, которые дышали и жили для науки и которые своим словом очищали ум от неведения и забвения, а душу от всякого страстного движения, — и которыми укрощается вселенная, и всякий ум просветился писаниями, над которыми они трудились и которые не внешней только премудрости имеют сладость, но и издают обильный свет Утешителя.

II. Одним из них и из первых между ними является великий Иоанн, получивший наименование от своего отечественного города Дамаска. Он был не малое светило на церковном небосклоне, но весьма великое и весьма блестящее. Он блистал не только во тьме ереси, всюду распространившейся, но он разгонял всякую ночь неправого учения своими посланиями. В самом деле, повсюду во вселенной распространилась ночь, помрачая светлые черты почитаемых икон, и мрак был глубок. Тот же, который его распространял и производил, не простой был человек, который сеял бы зло лишь в одной части вселенной, но этот в руках держал, так сказать, пределы вселенной, ибо он обладал скипетром римской империи. Поэтому и велик был тот, чье дыхание всюду веяло, и который со страшною силою искоренял священные изображения; а тех, которые почитали их, этот государь, бывший по имени и по духу Львом, одних сделал себе пищею, яко лев восхищай и рыкай (Пс. XXI, 14), других же православных своим рыканием рассеял по различным странам и заставил их скрываться в подземных убежищах. И многие предпочитали обитать со львами и драконами, чем жить вместе с ним и его пособниками. Иные же, под действием страха, бежали в отдаленные пределы вселенной, ибо лев возревет, и кто не убоится (Амос. III, 8) — и убегали от него, как от лица змея.

III. Этот же муж, исполненный духовной благодати и соименный ей, воспылал гневом против единого этого змея, так что и гнев стал ревностью и добродетелью. Не во Фракии живя в то время, убежал он к савроматам, и не из Византии удалился к геркулесовым столбам, и не из царских чертогов ушел в пустыни, испуганный рыканием льва; но проводя время сначала в Дамаске, а затем в Палестине и подвизаясь в пустынном месте, он благороднейшим образом вступил в борьбу против Льва, и, несмотря на столь великое расстояние, мой трижды сильный борец своими книгами, выкованными на огне Утешителя и закаленными водою жизни, пронзил, словно трехконечным копьем, сердце царя. Но об этом в соответствующем вместе пространнее и лучше изложит наше слово. Итак, неужели следует допустить, чтобы жизнь такого мужа была написана, как попало, грубыми словами, и притом еще на арабском языке и арабскими письменами? Ни в коем случае. Посему должно рассказать, от какого благородного корня произошел этот цветущий отпрыск и какое отечество хвалится тем, что его произвело.

IV. Этим отечеством был город Дамаск. Подобно тому, как этот город хвалится Павлом, ибо первый увидал восхищенного на небо, когда тот оставил нечестие и из недруга Христа сделался Его другом, так он прекрасно и славно хвалится и этим мужем (Иоанном), ибо он пришел сюда не из других стран и не из другой веры перешел к православной, но город этот произвел его, повил его более для благочестия, нежели для телесного существования, и, вскормив его наукою, сильно хвалится своей отраслью. Этот город гордится и радуется этим мужем более, чем другими своими славными достопримечательностями, например, умеренностью своего климата, сладкими и прозрачными водами притока, которые его обильно орошают. Этот город превозносится и гордится не обилием благородных плодов, а тем, что в нем произросло это прекрасное и благородное дерево, воспитанное при исходищих вод (Пс. 1, 3) и давшее плоды духа во время свое; и некоторые из его плодов все время остаются у нас свежими, приятными для взора и сладкими для вкуса. И тех, кто касается их и вкушает, они не только услаждают, но и питают, и способствуют росту вкушающего, и возводят, и совершают его в мужа совершенного в Св. Духе. Таким образом, город Дамаск этим своим порождением славился более, чем всеми другими своими благами и удовольствиями, которыми он изобиловал; таков был город, из которого произошел этот муж.

V. Его предки были благочестивы, и только одни соблюли среди терний цвет благочестия и благоухание Христова звания. Только они сохранили название христиан, как некоторое славное и неотъемлемое наследие, ничем не запятнав православной веры, с тех пор как потомки Агари овладели городом. Отсюда, за свою добродетель, они сделались славными среди неверных, так как их добродетель почитали и враги, — или, лучше сказать, подобно тому, как Бог прославил Даниила у ассириян за обнаруженное им благочестие (Дан. II, 48), а Иосифа в Египте (Быт. XLI, 41), из пленников сделав их начальниками и господами среди чужих и врагов, так и здесь предков Иоанна Он сделал правителями дел у самих сарацин. Таким образом и здесь благочестивые пленники стали управлять пленившими их неверными. О, великие чудеса Божии и поразительные знамения! Нет ничего выше добродетели! Нет ничего ценнее и выше благочестия! Ибо как знамя на холме (Ис. XXX, 17), или лучше сказать, как светильник ночью, как семя Израилю (Ис. I, 9), как искра в пепле, так род предков Иоанна остался в Дамаске, чтобы произвести этот блестящий светильник, который должен осветить пределы земли; таковы были предки у восхваляемого (мужа).

VI. Отец его, происходя от столь доброго корня, старался благочестием и прочими добродетелями превзойти своих родителей, обнаруживая особенную любовь к Богу; ибо надлежало, чтобы столь славный муж, который должен был достигнуть вершин добродетели, имел ближайшим виновником своего бытия такого человека, который был бы выше своих предков, чтобы восхождение на высоту совершалось правильно, как бы чрез постепенное поступательное движения. Таким образом казалось, что в отношении этого великого и славного мужа божественным Промышлением свыше все устраивается так же, как прежде в отношении Иоанна Крестителя. Так как должен был воссиять больший бывших до него пророков и совершить тайну всего предшествовавшего ему священства, именно, крещение Господа, то Промышлением было устроено так, что он произошел не от простых людей, но вышел из священнической семьи, и родитель его был пророк. Так и здесь родителем Иоанна божественное Провидение избирает человека в высшей степени благочестивого и человеколюбивого; ибо, будучи поставлен за превосходство своей добродетели и за другие преимущества своей жизни распорядителем общественных дел во всей стране, он собранные им обильные богатства употреблял не на гулянья и пиры и бесполезные траты, но то, что имел золотом и другим (движимым) имуществом, употреблял на выкуп пленных христиан. Что же касается его недвижимых имений, большая часть которых находилась в Иудее и Палестине, то он предоставлял их для отдыха и пропитания тем выкупленным им христианам, которые селились в этих местах; других же он отпускал, свободно позволяя им идти, куда хотят. Такова была человеколюбивая добродетель этого мужа. Имея много, он как будто не имел ничего, и день и ночь отдавая свое богатство Богу.

VII. Будучи таковым, он получает в качестве награды не за страннолюбие, как Авраам, а за человеколюбие дивное дитя, родившееся, если не по обетованию, то по Божественному предвидению и предопределению; ибо Бог, предвидя, каким будет Иоанн, предопределил, чтобы он родился от этого мужа в награду за его постоянное человеколюбие к тем, которые лишались свободы и попадали в ужасное рабство. Итак, у него рождаётся это славное дитя. и его, еще младенцем, отец делает сыном света чрез возрождение от духовной матери. Этим он совершает дело в то время весьма нелегкое, на которое не многие могли осмелиться, живя среди язычников. После этого, заботою отца отрока было не то, чтобы научить его искусно ездить верхом, ловко владеть копьём, метко стрелять из лука или сражаться со зверями и, вместо естественной кротости, сообщить ему зверскую жестокость, которая обыкновенно бывает уделом большинства тех, чей дух часто возмущается гневом и кто привык производить дикие и неистовые движения. Поэтому отцу Иоанна не требовался другой Хирон, воспитанный на горах, который бы вскормил своего ученика мозгами оленей; но ему нужен был всесторонне образованный муж, который бы знал всякую науку, который бы от сердца своего отрыгал благие слова (Пс.XLIV,2), чтобы он и сына его воспитал этою пищею и этими лакомствами. И Бог исполняет священное желание мужа, и ищущий находит того, кого он искал. Образ же обретения желаемого таков.

VIII. Дамасские варвары, сделав обычный набег на приморские страны, увели в плен многих христиан. Затем, отправившись на кораблях в море, они пленили еще многих. Приведя после того пленных в свой город, одних они выставили на продажу, а других повлекли, чтобы дать пищу мечу. Среди последних был один муж, одетый в монашескую одежду, родом из Италии, прекрасный (kosmios) по виду, еще более прекрасный (kosmioteros) душой, и по имени Косьма (kosmas). Некоторая величавость его внешнего вида свидетельствовала о его внутренних качествах. Влекомые на казнь припадали к ногам его, просили его умилосердить о них Бога и помолиться, чтобы они нашли у человеколюбивого Бога прощение своих согрешений. Варвары, видя то почтение, которое обреченные на смерть оказывали этому величественному мужу, подойдя, спросили у него, какую он должность занимал у христиан и какими почестями пользовался. Он же отвечал им такими словами: "Никакой мирской должности я не занимал, а облечен только священническим помазанием; я простой монах, предавшийся занятию философией не только нашей и боголюбивой, но и той, которой учили языческие мудрецы". Когда же он сказал это, глаза его наполнились слезами.

IX. Невдалеке стоял отец Иоанна, и, увидя плачущего мужа, он подошел к нему, чтобы утешить его в несчастия, и сказал: "Почему же ты, человек Божий, оплакиваешь потерю, как я этого мира, ты, который уже давно отказался от него и умер вижу по твоему платью". А монах ему отвечал: "Я оплакиваю потерю не этой жизни: я, как тот сказал, для мира умер, но меня печалит то, что я постиг всю человеческую мудрость и тот круг наук, который лежит в ее основании. Риторикой я изощрил свой язык, диалектическими приемами и доказательствами воспитал свой ум. нравственную науку изучил так, как предали ее Стагирит [Аристотель] и сын Аристона [Платона]; учение о природе мною было усвоено в такой мере, в какой это доступно человеку; я изучил основы арифметики и в геометрии достиг вершины знания; музыкальные созвучия и пропорции я в достаточной степени исследовал; не оставил я без внимания также и того, что касается небесного движения и вращения светил, чтобы из величия и красоты творений почерпать, в меру моего знания, созерцание Творца. Ибо кто приобретает более ясное познание творений, тот и более ясно мыслит и дивясь выше ценить Того. Кто их создал. Отсюда я перешел к тайнам богословия, как того, которое нам предали сыны эллинов, так и того, которому безошибочно учили наши богословы. Напитавшись этими познаниями, я еще не успел передать проистекающую из них пользу другим и не успел родить сына в философии, подобного своему отцу; ибо подобно тому, как большинство людей желает иметь естественных детей, полагая, что чрез это сохраняется преемство их рода, так и те, которые занимаются философией, желают родить детей чрез научение и посвящение, чтобы златой род философов сохранялся в жизни все время. И те, кто рождают такого дивного сына, приобретают бессмертную славу. Кроме того, благости свойственно, что она и другим сообщает те блага, которыми сама богата. Тот же, кто не таков и не желает этого, тот пребывает не в добре, но во зле, так как исполнен превозношения и зависти, не желая поделиться с другими тем благом, которое сам получил. Поэтому и еже мнится имеяй, берется у него, как у того раба, который не отдал своего таланта торжникам (Мф. ХХУ, 29). Я же избрал благую часть и усиленно стремился сообщить присущую мне мудрость другим. А так как я не достиг того, чего желал, чтобы мне занять место среди верных рабом, удвоивших свои таланты, отдав их на пользование другим, и так как я не имею сына в философии и ухожу, так сказать, бездетным, то потому я, как ты видишь, печален, обливаю лицо слезами и страшно скорблю.

X. Услыхав эти слова (отец Иоанн), который искал такого сокровища, отвечал ему: "Полно, блаженный муж, ободрись, может быть Господь исполнит желания сердца твоего". С этими словами отец Иоанна поспешно пошел к сарацинскому князю и, припав к его ногам, просил себе прекрасного Косьму. И его просьба не была отвергнута. Он получает дар, который подлинно стоил дорого. И отведя мужа в свой дом, он утешал его и старался рассеять его печаль. При этом он присовокупил еще такие слова: "Ты не только отныне свободен, но я тебя делаю сообщником моего дома, господином вместе со мной, соучастником всякой моей радости и печали. От тебя же, почтенный муж, я прошу только одного, чтобы ты тщательнейшим образом воспитал и научил моего сына по крови, Иоанна, а также этого другого отрока, у которого одно с тобой имя, которого я сделал своим духовным сыном и который происходит из Иерусалима и с младых лет потерял своих плотских родителей, всякой, какую ты знаешь, науке и философии, как внешней, так и той, в которую благодать Духа посвятила достойных". Философ же, слыша эти слова, был подобен коню, порвавшему узду и бегущему по равнине, или оленю, жаждущему и выпущенному на источники водные (Пс. ХLI, 2). Ты сказал бы, что это некоторый мидянин, нашедший великие сокровища золота. С такою ревностью к делу он принимает юношей и становится их учителем.

XI. При превосходстве своей природы и при ревности своей воли, Иоанн был словно орел, летающий в небе, как будто у него были крылья. Его же духовный брат и соученик Косьма был подобен кораблю, окрыленному парусами, или торговому судну, плывущему по воде, когда дует попутный ветер и тихо веет в его корму. Так, благодаря превосходству их дарований и ревности, они в короткое время овладели всем труднейшим знанием, как грамматикой, так диалектикой и искусством доказательств. Вт. нравственной же философии они успели настолько, что не только украсили свой ум ее изучением, но и смирили душевные страсти. И подобно тому, как орел смотрит на солнце, так и они пристальным взором взирали на основы природы. Арифметические пропорции они усвоили так же хорошо, как какие-нибудь Пифагоры или Диофанты, а геометрические доказательства ими были настолько изучены, что они могли показаться какими-то Эвклидами или подобными ему. В музыкальном искусстве они достигли такого совершенства, какое сведущие люди находят в созданных ими божественных песнопениях. Что касается астрономии, то, хотя Иоанн, сообразуясь с ограниченным познанием простых людей, и мало писал о расстоянии, фигурах и пропорциях расстояний, однако, каков был он в знаниях этого рода, его писания ясно показывают. Таков же был, несомненно, и Косьма. Но речь о нем я предоставляю другим, — ибо Иоанн — предмет наших похвал.

XII. Что касается богословия и точного выражения догматов, то кто не признает здесь его достоинств и не подивится им на основании его основоположительной книги или, лучше сказать, совершеннейшей в догматах веры книги, которую если кто назовет законоположением всего правого учения и Моисеевыми скрижалями, не погрешит против истины. Впрочем, я знаю, что об этой книге мне еще предстоит говорить с похвалой далее, а не теперь; но мы сказали об этом, чтобы показать, какое образование он получил и как разумно и точно изучил он всякую науку. И удивительно то, что он не гордился знанием, но подобно тому, как благородные ветви растений, отягченные обильным плодом, склоняются вниз, к земле, так и великий Иоанн, несмотря на умножение плодов его знания, склонялся книзу. Однако, его взор склонялся не к земле, но к глубочайшему философскому морю, по которому он еще плавал, как бы на некотором корабле мирского пристрастия. Но он хотел покинуть и корабль этого мира и совершенно сбросить одежды плотского пристрастия и так обнаженным умом переплыть море и погрузиться в глубину, дабы найти лежащую там многоценную жемчужину. Так, желая этого и к этому стремясь, он склонялся к самому дну пучины. И он не надмевался знанием, но смирялся любовью к таинственной мудрости. Таким образом, мысленная лампада души была у него наполнена елеем мирской мудрости, чтобы невещественный свет, сойдя свыше на эту лампаду, зажег ее и чтобы Иоанн весь просветился светом.

XIII. После этого его учитель, по-видимому, приведенный к этому желанию успехами ученика, является к отцу отрока и говорит: "Вот твое желание исполнилось, и отроки превосходят меня самого в мудрости, ибо они не удовольствовались тем, что сравнялись с учителем, но. благодаря превосходству своих дарований и своим трудам, а может быть, и благодаря тому, что Бог умножил им дар мудрости, стали совершеннее меня парить, поднимаясь в высь философии. Поэтому я более им не нужен, и пусть наградою за труд мне будет то, что ты позволишь мне идти в монашескую обитель и там разумно искать высшей мудрости; ибо философия, которой я прежде занимался, приводит меня к этой мудрости. Кроме того, лучше, если я буду изобиловать двумя благами и к прежней мудрости приобрету (новую), совершенно отрешенную от всего вещественного, превышающую всякую мысль и воспринимаемую лишь чистым умом, совершенно отрешившимся от тела". Речь философа была горька отцу Иоанна, однако он не мог удержать его, чтобы не показалось, что он злом хочет воздать ему за научение (сына) наукам, но, снабдив его всем самым необходимым, отпустил его с миром. Косьма же, уйдя в пустыню, в лавру св. Саввы, и пребыв там до смерти, отошел к Богу, Который есть сама мудрость. Умер и отец Иоанна. Сарацинский же князь, призвав к себе Иоанна, хотел назначить его своим первым советником. Он же отказывался, ибо его влекло в другую сторону; однако, под действием настойчивого принуждения, он не мог более противиться и был поставлен в большей должности, нежели его родитель.

XIV. В это время римской империей правил Лев Исаврянин, который в отношении почитаемых икон и всей православной церкви был яко лев восхищай и рыкай (Пс. XXI, 14): иконы он сжигал в своем диком безумстве огнем, а тех, которые им поклонялись, хватал, губил и безжалостно терзал зубами своего тиранического нечестия. Это дошло до слуха Иоанна, и он последует ревности Илии и обличению одноименного с ним (Иоанна Крестителя), как будто Дух невидимо помазал его прежде помазания противника нечестия, и издает книгу, как бы некоторый меч духовный заостренное оружие. которое должно отсечь, словно голову, учение этого зверонравного. Именно, он послал знавшим его православным послание в защиту почитания чтимых икон, в котором весьма глубокомысленно доказывал необходимость поклонения Божественным изображениям. И их он убеждал другим говорить то же самое и всем показать его письма. Так новый поборник истины всячески старался, чтобы его письма, переходя из рук в руки, распространялись среди верных и укрепляли православное учение, и, по примеру Павла, хотел кругом исходить (всю) вселенную, если не ногами, то тем, что в письмах возвещал истину.

XV. Об этом услыхал царь Лев, и, не будучи в состоянии сносить обличения своего нечестия, о котором весьма ясно возвещали писания Иоанна, призвал к себе некоторых из своих единомышленников и приказал им, принявши личину благочестия, путем расспросов и разговоров, постараться найти собственноручное послание Иоанна. Пособники же нечестия, соблюдая всякую осторожность и скрывая свой коварный замысел, искали то, что им было приказано, и найдя вручили царю. Царь же, позвав некоторых из своих писцов, дал им образцы писаний Иоанна для подражания как характеру его письма, так и в отношении смысла, и в отношении выражений. Найдя же, что могущих послужить в этом достаточно, он повелевает им написать, как бы от линии Иоанна, письмо к нему, злоименному царю, такого содержания: "Радуйся, царь, и я сорадуюсь силе твоей, ибо у нас одна и та же вера. Я имею к твоему царскому величеству расположение и должное почтение, в силу которого и об этом довожу до твоего сведения: наш город совсем беспечно охраняется и находящееся здесь агарянское войско слабо и легко может быть исчислено. Сжалься же, ради Бога, над этим городом и пошли неожиданно храбрый и многочисленный отряд, сделав вид, что он отправляется в другую сторону. Ты легко завладеешь городом, ибо я с своей стороны немало тебе помогу в этом деле, так как мне подвластна вся эта страна и город".

XVI. Изготовив это письмо, нечестивый царь с одинаковым коварством пишет другое письмо князю сарацинскому в Дамаске. Письмо это было такого содержания: "Так как я знаю, что нет ничего блаженнее мира и счастливее дружбы и что соблюдать мирные договоры похвально и угодно Богу, то я выше всего ставлю сохранять нерушимо те мирные дружеские союзы, которые я заключил с твоим благородием. Однако, один из находящихся под твоею властью христиан своими многочисленными посланиями призывает меня тайно нарушить дружбу с тобой и коварно преступит договор. При этом он уверяет, что весьма поможет мне овладеть твоим городом, если только я пошлю против него многочисленное войско. А в подтверждение того, о чем я тебе написал, посылаю тебе одно из его писем ко мне, чтобы ты убедился, насколько я в своих союзах истинен и непоколебим, и чтобы ты узнал также зломыслие и хитрость того, кто осмелился написать мне это".


Страница 1 - 1 из 2
Начало | Пред. | 1 2 | След. | КонецВсе

© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru

 
 
 
Rambler's Top100

Веб-студия Православные.Ру