В путь за желанным финистом...

Опыт аксиологического подхода к интерпретации сказки

Забвение невесты. Пробуждающие слезы

Размышляя о том, как встречаются в сказке природа вещественная с нравственной в метафорическом описании красоты или безобразия души, Ф. И. Буслаев отмечает, что для эпического поэта не свойственно анализировать и описывать этическое. Симпатии и антипатии слушателя формируются под влиянием повествования о действиях, поступках героя – они и заставляют догадываться о душевном расположении действующего лица. Буслаев замечает, что эпический сказитель "…не мог предположить в человеческой душе того брожения, которое бывает от столкновения различных ее движений, добрых и злых…, выражающихся той немой душевной борьбой, описанием которой так любят томить читателя новейшие романисты. Чтоб не заглядывать в глубину души, эпический певец иногда охотно прибегает к сокрушительной силе времени, сказывающейся на душе забвением".

Так Ф. И. Буслаев объясняет типичный сказочный мотив забвения женихом своей невесты. При этом ученый обращает внимание на тот примечательный факт, что "…язык сближает забвение со смертью (так, в кельтском языке an Kouin значит и забыть, и умереть)… Это состояние души, которое вдруг умирает для всего, прежде любимого, объясняется сказкой вторжением злой, своекорыстной силы – чародейством и колдовством.

Так и в сказке о Финисте об этой беде предупреждает Марьюшку Баба-Яга:

"Твой ясный сокол за тридевять земель, в тридевятом государстве. Опоила его зельем царица-волшебница и женила на себе…"

В. Я. Пропп приводит толкование другими авторами мотива забвения, впрочем, также связанное с представление о смерти:

"Забытье рассматривается как потеря памяти при вступлении из царства живых в царство мертвых и наоборот". Пропп ищет историческую обусловленность забвения все в том же обряде инициации и последующем сожительстве юношей в "мужском доме" с временной женой:

"Вторая жена, на которой герой собирается жениться после возвращения домой, может соответствовать жене второго, регламентированного брака. В исторической действительности первая жена, жена братьев и каждого в отдельности оставлялась и забывалась. По возвращении домой совершался уже постоянный, прочный брак, создавалась семья. Именно так всегда хочет поступить герой. Но брошенная жена "оттуда" напоминает о себе, и герой женится на первой".

В сказке о Финисте мы находим обратную коллизию. Здесь союз жениха и невесты заключается в человеческом мире, к которому принадлежит Марьюшка и который пока чужой Финисту. Ф. И. Буслаев отмечает, что мотив забвения обыкновенно и выражает различие в натуре брачных партнеров. В нашей сказке – это различие изначально налицо. Невеста – земная, смертная девушка, ее суженый Финист – персонаж сверхъестественный, он и человек и птица – существо, принадлежащее поднебесью, он – залетный гость в мире людей.

Сказка знает два верных средства вырвать возлюбленного из плена забытья - поцелуй и слезы. И то, и другое в подобных коллизиях – знаки проявленной любви. Следствия чародейства (вредоносной магии) обычно рассеиваются в сказке тогда, когда героя кто-то полюбит.

Любовь – "горячая", "пламенная" - связывается мифологическим сознанием с огнем. Огонь – стихия и очищающая и разрушающая. Так, пламенной силой любви могут быть разрушены злые чары, и душа, очищенная от их действия, пробуждается от забытья.

В сказке о Финисте такой пробуждающей силой, являющей любовь, служат слезы:

"Настала ночь. Входит Марьюшка в спальню к Финисту – Ясну Соколу, а тот спит сном непробудным.
- Финист ты мой, Ясный Сокол, встань, пробудись!
Спит Финист, не просыпается.
Будила, будила – никак не может добудиться, а рассвет близко.
Заплакала Марьюшка:
- Любезный ты мой Финист – Ясный Сокол, встань, пробудись, на Марьюшку свою погляди, к сердцу своему ее прижми!
Упала Марьюшкина слеза на голое плечо Финиста – Ясна Сокола и обожгла. Очнулся Финист – Ясный Сокол, осмотрелся и видит Марьюшку. Обнял ее, поцеловал:
- Неужели это ты, Марьюшка! Трое башмаков износила, трое посохов железных изломала, трое колпаков железных поистрепала и меня нашла? Поедем же теперь на родину".

С точки зрения психологии слезы и плач могут быть выражением горя, печали, а также радости и очищающего, преображающего душу покаяния. Интересно, что в мифологии разных народов подмечена эта преображающая, животворящая сила слез.

По одной из версий буддийской мифологии от слезы Авлокитешвары, оплакивавшего страдания мира, рождается Тара (спасительница) – наиболее популярный женский мифологический образ, воплощение беспредельного сострадания. Египетские легенды утверждают, что человечество было создано слезами создателя-бога. Греки считают, что слезы нереид стали жемчугом. В античной мифологии существует легенда о происхождении янтаря, в который превратились, затвердевшие на солнце слезы сестер Гелиад, оплакивавших гибель своего брата – бога солнца Фаэтона.

Славяне верили, что утренняя роса – это жемчужные слезы, которые с небес проливает на землю Лада.

В славянских погребальных обрядах оплакивание умершего являлось ритуальной формой поминовения души, переходящей на тот свет.

Слезы льются и в обрядах свадебных, знаменуя умирание для прежней, девической жизни и переход в новый жизненный статус замужней женщины.

Преображающая функция слез являет себя и в сказке о Финисте: герой пробуждается от плена забвения-забытья, чтобы вступить в земной мир Марьюшки, как в свой, родной:

"- Поедем же теперь на родину!"

Так, снимается изначальная оппозиция свой-чужой. "Пробившись" к Финисту, Марьюшка делает его своим в человеческом мире. Теперь становится возможным предвосхищаемый сказочный финал:

"И стали они жить-поживать да добра наживать. Поехали в свое государство, пир собрали, в труды затрубили, в пушки запалили, и был пир такой, что и теперь помнят".

И хотя в предваряющем концовку совете "князей" да "купцов" о том, "которая настоящая жена", можно вновь видеть следы постобрядового выбора между женами, мифологически необразованный слушатель, внимающий сказке в простоте сердечной, вновь услышит не что иное, как гимн любви торжествующей, делающей возможным невозможное. Бесконечные расстояния и испытания, колдовство и злые чары бессильны против любви. Так сказка утверждает всемогущество любви истинной, которая "…долготерпит и не завидует, не гордится и не ищет себе выгоды, не мыслит зла и все покрывает, все переносит и никогда не кончается".

Кто говорит, - сеет, слушает, - пожинает...

Истоки сюжета и образов русской сказки о Финисте – Ясном Соколе восходят к поэтической истории о Психее и Амуре, описанной Апулеем на основе мифологических источников.

Античный автор сложил повествование о странствиях человеческой души, жаждущей слиться с любовью. В основу этого, ставшего "бродячим", сюжета положена история о печальных последствиях нарушения царской дочерью Психеей запрета на лицезрение ее загадочного супруга. Амур исчезает, и Психея должна вернуть его, пройдя множество испытаний. Одолев их и даже спустившись в аид за живой водой, Психея после мучительных страданий вновь обретает возлюбленного.

Однако, понятно, что дистанция между классическим мифом и классической волшебной сказкой велика.

Е. М. Мелетинский отмечает:

"Структура первобытного мифа (и сказки), в которой все деяния (испытания) героя равноправны, где нет противопоставления средства и цели, может рассматриваться как некая метаструктура по отношению к классической волшебной сказке. В классической волшебной сказке на развалинах мифологического "космоса" твердо очерчивается "микрокосм" в виде сказочной семьи как арены конфликтов социального характера. Конфликты эти разрешаются вмешательством в личные судьбы чудесных лиц и предметов из мира условной сказочной мифологии. Если в мифе большую роль играла тема инициации героя, а женитьба выступала как средство социальной "коммуникации" и добывания магических и экономических благ, то в сказке женитьба – конечная цель и важнейшая ценность…"

О трансформации мифологических основ в художественно-поэтическое содержание, выражающее народное мировоззрение и мирочувствие, писали многие исследователи воспитательного потенциала сказки. Слушателю становились неведомы и безразличны мифологические истоки сюжета, но он вновь и вновь внимал сказочной мудрости, открывая для себя источник ведения о разных жизненных путях, о правде и кривде, о благочестивом и нечестивом, о высоком и низком, о страдании и радости.

Что касается дидактических аспектов сказки, то дидактика ее особого свойства.

Во-первых, сказка пробуждает у ребенка важнейшую способность души – сопереживание. Этот эмоциональный опыт сочувствия персонажам, приобщения к их борьбе за победу имеет несомненную ценность в формировании личностных идеалов и системы ценностей.

Во-вторых, восприятие сказки маленьким ребенком отличается от восприятия взрослого человека тем, что, сопереживая действию, ребенок становится на позицию героя, словно отождествляя себя с ним, пытаясь преодолеть стоящие у того на пути препятствия. И это чрезвычайно важно для личностного становления: ведь сказка в художественных образах, как пишет В. Я. Пропп, "…выражает лучшие качества народа и тем самым воспитывает эти качества в тех, кто любит слушать или читать сказку".

(Невозможно, однако, не признать, что не все герои русских сказок обладают "лучшими качествами народа"; сказка знает и мотивы любования плутовством и романтизацию воровства, и кощунственный смех. Ведь она – отражение той неоднородности, которая всегда присутствует в культуре. Здесь сплетены и нравственное, и безнравственное, и образцовое, и безобразное. Сказка требует внимательного и вдумчивого отношения...)

В-третьих, как отмечает В. П. Аникин, предназначенные детям волшебные сказки "самым последовательным образом воплощают благодетельный принцип очистительной силы безграничного вымысла. И подкреплением его можно считать, в свою очередь, беспредельные по силе воздействия на ребенка сцены, когда говорится о торжестве избавления от бед и напастей… Счастливые сцены обретения благополучия возникают как моральный противовес мрачному, гибельному, от чего отвращается человеческая душа. Другими глазами смотрят люди на счастье жить в родном доме, среди близких, даже если пережили страх только в воображении".

Это дидактическое свойство сказки высоко оценивают и психологи. Мария-Луиза фон Франц утверждает, что сказка "…дает воодушевляющий и жизнеутверждающий пример для подражания, который на бессознательном уровне напоминает человеку о неограниченных жизненных возможностях".

И, наконец, в-четвертых, сказка, раздвигая перед ребенком границы видимого бытия, вводит его в мир нравственных предпочтений и духовных ценностей. По словам Ивана Ильина: "Сказка будит и пленяет мечту. Она дает ребенку первое чувство героического – чувство испытания, опасности, призвания, усилия и победы; она учит его мужеству и верности… Она заселяет его душу национальным мифом, тем хором образов, в котором народ созерцает себя и свою судьбу, исторически глядя в прошлое и пророчески глядя в будущее".

Итак, мифологические истоки, аксиоматика и дидактика переплелись в сказке навеки. Но смешение их представляется не механическим, но функциональным распределением элементов языческого и христианского мироощущения. Их нерасторжимый сплав, подчас являет собой особое духовное образование, в котором преображенное христианским духом язычество стало необходимой частью народной мировоззренческой системы.

Сказка о Финисте – Ясном Соколе – красноречивый пример такого сплава, где ясно выступает то главное, благодаря чему хранится и передается из поколения в поколение народная сказка, то, что цементирует этот сплав. Это – призыв человека к расширению жизненного горизонта от земного – к духовному, к обретению цельности.

"В общении с крылатым и вещим сам человек одухотворяется...", - писал Е. Н. Трубецкой.

Эта мысль глубоко сродни христианской душе. Окрыленность, обретение подлинной цельности бытия, сказка рисует через образ всепобеждающей силы любви, стремящейся слиться с любимым. Сказки повествуют слушателю о жертвенности и неутомимости на выбранной дороге, о пробуждении из плена забытья и чудесном преображении, о спасительной силе любви.

Сказка открывает перед слушателем путь жизни.

Живой хвалебной песнью Господу называет подобный путь Иван Ильин: "В человеке пробуждаются потаенные силы его далеких предков, с которыми он удивительным образом чувствует себя единым. Все просыпается для него, все живое окликает его; и он чувствует себя цельным и окрыленным".

Ребенок по своей природе мистик. Обыденность, оскудение романтики, героики, жажды подвига ему противопоказаны. Потому-то дети всегда так тянутся к сказке. Пройдя путь от сугубо мифологического миросозерцания к истокам духовной премудрости, сказка научилась предостерегать и наставлять, являя за словами целый мир метафорических образов.

"Юность – новь; и кто изменчив – молод.
Знайте мед и горечь – умирать!..
О, учитесь Фениксом сгорать!.."
(К. Бальмонт).

Приложение
Сказка "Финист – Ясный Сокол"

Жил да был крестьянин. Умерла у него жена, осталось три дочки. Хотел старик нанять работницу — в хозяйстве помогать. Но меньшая дочь, Марьюшка, сказала:

— Не надо, батюшка, нанимать работницу, сама я буду хозяйство вести.

Ладно. Стала дочка Марьюшка хозяйство вести. Все-то она умеет, все-то у нее ладится. Любил отец Марьюшку: рад был, что такая умная да работящая дочка растет. Из себя-то Марьюшка красавица писаная. А сестры ее завидущие да жаднющие; из себя-то они некрасивые, а модницы-перемодницы — весь день сидят да белятся, да румянятся, да в обновки наряжаются, платье им — не платье, сапожки — на сапожки, платок — не платок.

Поехал отец на базар и спрашивает дочек: — Что вам, дочки, купить, чем порадовать? И говорят старшая и средняя дочки:

— Купи по полушалку, да такому, чтоб цветы покрупнее, золотом расписанные.

А Марьюшка стоит да молчит. Спрашивает ее отец:

— А что тебе, доченька, купить?
— Купи мне, батюшка, перышко Финиста — Ясна Сокола.

Приезжает отец, привозит дочкам полушалки, а перышка не нашел. Поехал отец в другой раз на базар.

— Ну,— говорит,— дочки, заказывайте подарки. Обрадовались старшая и средняя дочки:

— Купи нам по сапожкам с серебряными подковками.

А Марьюшка опять заказывает:
— Купи мне, батюшка, перышко Финиста — Ясна Сокола.

Ходил отец весь день, сапожки купил, а перышка не нашел. Приехал без перышка.

Ладно. Поехал старик в третий раз на базар, а старшая и средняя дочки говорят:
— Купи нам по платью.

А Марьюшка опять просит:
— Батюшка, купи перышко Финиста — Ясна Сокола.

Ходил отец весь день, а перышка не нашел. Выехал из города, а навстречу старенький старичок.
— Здорово, дедушка!
— Здравствуй, милый! Куда путь-дорогу держишь?
— К себе, дедушка, в деревню. Да вот горе у меня: меньшая дочка наказывала купить перышко Финиста — ясна сокола, а я не нашел.
— Есть у меня такое перышко, да оно заветное; но для доброго человека, куда ни шло, отдам.

Вынул дедушка перышко и подает, а оно самое обыкновенное. Едет крестьянин и думает: "Что в нем Марьюшка нашла хорошего!"

Привез старик подарки дочкам; старшая и средняя наряжаются да над Марьюшкой смеются:
— Как была ты дурочка, так и есть. Нацепи свое перышко в волоса да красуйся!

Промолчала Марьюшка, отошла в сторону; а когда все спать полегли, бросила Марьюшка перышко на пол и проговорила:

— Любезный Финист — Ясный Сокол, явись ко мне, жданный мой жених!

И явился ей молодец красоты неописанной. К утру молодец ударился об пол и сделался соколом. Отворила ему Марьюшка окно, и улетел сокол к синему небу.

Три дня Марьюшка привечала к себе молодца; днем он летает соколом по синему поднебесью, а к ночи прилетает к Марьюшке и делается добрым молодцем.

На четвертый день сестры злые заметили — наговорили отцу на сестру.

— Милые дочки,— говорит отец,— смотрите лучше за собой.

"Ладно,— думают сестры,— посмотрим, как будет дальше".

Натыкали они в раму острых ножей, а сами притаились, смотрят.

Вот летит ясный сокол. Долетел до окна и не может попасть в комнату Марьюшки. Бился-бился, всю грудь изрезал, а Марьюшка спит и не слышит. И сказал тогда сокол:

— Кому я нужен, тот меня найдет. Но это будет нелегко. Тогда меня найдешь, когда трое башмаков железных износишь, трое посохов железных изломаешь, трое колпаков железных порвешь.

Услышала это Марьюшка, вскочила с кровати, посмотрела в окно, а сокола нет, и только кровавый след на окне остался. Заплакала Марьюшка горькими слезами — смыла слезками кровавый след и стала еще краше.

Пошла она к отцу и проговорила:
— Не брани меня, батюшка, отпусти в путь-дорогy дальнюю. Жива буду — свидимся, умру — так, знать, на роду написано.

Жалко было отцу отпускать любимую дочку, но отпустил.

Заказала Марьюшка трое башмаков железных, трое посохов железных, трое колпаков железных и отправилась в путь-дорогу дальнюю, искать желанного Финиста — Ясна Сокола. Шла она чистым полем, шла темным лесом, высокими горами. Птички веселыми песнями ей сердце радовали, ручейки лицо белое умывали, леса темные привечали. И никто не мог Марьюшку тронуть: волки серые, медведи, лисицы - все звери к ней сбегались. Износила она башмаки железные, посох железный изломала и колпак железный порвала.

И вот выходит Марьюшка на поляну и видит: стоит избушка на курьих ножках — вертится. Говорит Марьюшка:
— Избушка, избушка, встань к лесу задом, ко мне передом! Мне в тебя лезть, хлеба есть.

Повернулась избушка к лесу задом, к Марьюшке передом. Зашла Марьюшка в избушку и видит: сидит там баба-яга — костяная нога, ноги из угла в угол, губы на грядке, а нос к потолку прирос.

Увидела баба-яга Марьюшку, зашумела:
— Тьфу, тьфу, русским духом пахнет! Красная девушка, дело пытаешь аль от дела лытаешь?

— Ищу, бабушка, Финиста — ясна сокола.

— О, красавица, долго тебе искать! Твой ясный сокол за тридевять земель, в тридевятом государстве. Опоила его зельем царица-волшебница и женила на себе. Но я тебе помогу. Вот тебе серебряное блюдечко и золотое яичко. Когда придешь в тридевятое царство, наймись работницей к царице. Покончишь работу — бери блюдечко, клади золотое яичко, само будет кататься. Станут покупать — не продавай. Просись Финиста — Ясна Сокола повидать.

Поблагодарила Марьюшка бабу-ягу и пошла. Потемнел лес, страшно стало Марьюшке, боится и шагнуть, а навстречу кот. Прыгнул к Марьюшке и замурлыкал:
— Не бойся, Марьюшка, иди вперед. Будет еще страшнее, а ты иди и иди, не оглядывайся.

Потерся кот спинкой и был таков, а Марьюшка пошла дальше. А лес стал еще темней. Шла, шла Марьюшка, сапоги железные износила, посох поломала, колпак порвала и пришла к избушке на курьих ножках. Вокруг тын, на кольях черепа, и каждый череп огнем горит. Говорит Марьюшка:
— Избушка, избушка, встань к лесу задом, ко мне передом! Мне в тебя лезть, хлеба есть.

Повернулась избушка к лесу задом, к Марьюшке передом. Зашла Марьюшка в избушку и видит: сидит там баба-яга — костяная нога, ноги из угла в угол, губы на грядке, а нос к потолку прирос. Увидела баба-яга Марьюшку, зашумела:
— Тьфу, тьфу, русским духом пахнет! Красная девушка, дело пытаешь аль от дела лытаешь?

— Ищу, бабушка, Финиста — Ясна Сокола.

— А у моей сестры была?

— Была, бабушка.

— Ладно, красавица, помогу тебе. Бери серебряные пяльцы, золотую иголочку. Иголочка сама будет вышивать серебром и золотом по малиновому бархату. Будут покупать — не продавай. Просись Финиста — Ясна Сокола повидать.

Поблагодарила Марьюшка бабу-ягу и пошла. А в лесу стук, гром, свист, черепа лес освещают. Страшно стало Марьюшке. Глядь, собака бежит:
— Ав, ав, Марьюшка, не бойся, родная, иди! Будет еще страшнее, не оглядывайся.

Сказала и была такова. Пошла Марьюшка, а лес стал еще темнее. За ноги ее цепляет, за рукава хватает... Идет Марьюшка, идет и назад не оглянется.

Долго ли, коротко ли шла — башмаки железные износила, посох железный поломала, колпак железный порвала. Вышла на полянку, а на полянке избушка на курьих ножках, вокруг тын, а на кольях лошадиные черепа; каждый череп огнем горит. Говорит Марьюшка:
— Избушка, избушка, встань к лесу задом, а ко мне передом!

Повернулась избушка к лесу задом, а к Марьюшке передом. Зашла Марьюшка в избушку и видит: сидит баба-яга — костяная нога, ноги из угла в угол, губы на грядке, а нос к потолку прирос. Сама черная, а во рту один клык торчит.

Увидела баба-яга Марьюшку, зашумела:
— Тьфу, тьфу, русским духом пахнет! Красная девушка, дело пытаешь аль от дела лытаешь?

— Ищу, бабушка, Финиста — Ясна Сокола.

— Трудно, красавица, тебе будет его отыскать, да я помогу. Вот тебе серебряное донце, золотое веретенце. Бери в руки, само прясть будет, потянется нитка не простая, а золотая.

— Спасибо тебе, бабушка.

— Ладно, спасибо после скажешь, а теперь слушай, что тебе накажу: будут золотое веретенце покупать — не продавай, а просись Финиста — Ясна Сокола повидать.

Поблагодарила Марьюшка бабу-ягу и пошла, а лес зашумел, загудел; поднялся свист, совы закружились, мыши из нор повылезли — да все на Марьюшку. И видит Марьюшка — бежит навстречу серый волк.
— Не горюй,— говорит он,— а садись на меня и не оглядывайся.

Села Марьюшка на серого волка, и только ее и видели. Впереди степи широкие, луга бархатные, реки медовые, берега кисельные, горы в облака упираются. А Марьюшка скачет и скачет. И вот перед Марьюшкой хрустальный терем. Крыльцо резное, оконца узорчатые, а в оконце царица глядит.
— Ну,— говорит волк,— слезай, Марьюшка, иди и нанимайся в прислуги.

Слезла Марьюшка, узелок взяла, поблагодарила волка и пошла к хрустальному дворцу. Поклонилась Марьюшка царице и говорит:
— Не знаю, как вас звать, как величать, а не нужна ли вам будет работница?

Отвечает царица:
— Давно я ищу работницу, но такую, которая могла бы прясть, ткать, вышивать.
— Все это я могу делать.
— Тогда проходи и садись за работу.

И стала Марьюшка работницей. День работает, а наступит ночь — возьмет Марьюшка серебряное блюдечко и золотое яичко и скажет:
— Катись, катись, золотое яичко, по серебряному блюдечку, покажи мне моего милого.

Покатится яичко по серебряному блюдечку, и предстанет Финист — Ясный Сокол. Смотрит на него Марьюшка и слезами заливается:
— Финист мой, Финист — Ясный Сокол, зачем ты меня оставил одну, горькую, о тебе плакать!

Подслушала царица ее слова и говорит:
— Продай ты мне, Марьюшка, серебряное блюдечко и золотое яичко.

— Нет,— говорит Марьюшка,— они непродажные. Могу я тебе их отдать, если позволишь на Финиста — Ясна Сокола поглядеть.

Подумала царица, подумала.
— Ладно,— говорит,— так и быть. Ночью, как он уснет, я тебе его покажу.

Наступила ночь, и идет Марьюшка в спальню к Финисту — Ясну Соколу. Видит она — спит ее сердечный друг сном непробудным. Смотрит Марьюшка — не насмотрится, целует в уста сахарные, прижимает к груди белой,— спит, не пробудится сердечный друг.

Наступило утро, а Марьюшка не добудилась милого...

Целый день работала Марьюшка, а вечером взяла серебряные пяльцы да золотую иголочку. Сидит вышивает, сама приговаривает:
— Вышивайся, вышивайся, узор, для Финиста— Ясна Сокола. Было бы чем ему по утрам вытираться.

Подслушала царица и говорит:
— Продай, Марьюшка, серебряные пяльцы, золотую иголочку.

— Я не продам,— говорит Марьюшка,— а так отдам, разреши только с Финистом — Ясным Соколом свидеться.

Подумала та, подумала.
— Ладно,— говорит,— так и быть, приходи ночью.

Наступает ночь. Входит Марьюшка в спаленку к Финисту — Ясну Соколу, а тот спит сном непробудным.
— Финист ты мой, ясный сокол, встань, пробудись!

Спит Финист — Ясный Сокол крепким сном. Будила его Марьюшка — не добудилась. Наступает день.

Сидит Марьюшка за работой, берет в руки серебряное донце, золотое веретенце. А царица увидала:
— Продай да продай!

— Продать не продам, а могу и так отдать, если позволишь с Финистом — Ясным Соколом хоть часок побыть.

— Ладно,— говорит та.

А сама думает: "Все равно не разбудит".

Настала ночь. Входит Марьюшка в спальню к Финисту — Ясну Соколу, а тот спит сном непробудным.
— Финист ты мой, Ясный Сокол, встань, пробудись!

Спит Финист, не просыпается.
Будила, будила — никак не может добудиться, а рассвет близко.
Заплакала Марьюшка:
— Любезный ты мой Финист — Ясный Сокол, встань, пробудись, на Марьюшку свою погляди, к сердцу своему ее прижми!

Упала Марьюшкина слеза на голое плечо Финиста — Ясна Сокола и обожгла. Очнулся Финист — Ясный Сокол, осмотрелся и видит Марьюшку. Обнял ее, поцеловал:

— Неужели это ты, Марьюшка! Трое башмаков износила, трое посохов железных изломала, трое колпаков железных поистрепала и меня нашла? Поедем же теперь на родину.

Стали они домой собираться, а царица увидела и приказала в трубы трубить, об измене своего мужа оповестить.

Собрались князья да купцы, стали совет держать, как Финиста — Ясна Сокола наказать.

Тогда Финист — Ясный Сокол говорит:
— Которая, по-вашему, настоящая жена: та ли, что крепко любит, или та, что продает да обманывает?

Согласились все, что жена Финиста — Ясна Сокола — Марьюшка.

И стали они жить-поживать да добра наживать. Поехали в свое государство, пир собрали, в трубы затрубили, в пушки запалили, и был пир такой, что и теперь помнят.

Литература

1 Агапкина Т. А. Мифопоэтические основы славянского народного календаря. Весенне-летний цикл. – М.: "Индрик", 2002.
2 Аникин В. П. Художественное слово. Вступительная статья из сб. Мудрость народная. Жизнь человека в русском фольклоре. Детство. Отрочество. – М.; "Художественная литература", 1994.
3 Буслаев Ф. И. Народный эпос и мифология. – М., "Высшая школа", 2003.
4 Дикман Ханс. Юнгианский анализ волшебных сказок. – СПб: Академический проект, 2000.
5 Ильин И. А. Духовный смысл сказки. // Трубецкой Е. Н. Три очерка о русской иконе. Иное царство и его искатели в русской народной сказке. – М., Лепта, 2000.
6 Ильин И. А. Русская душа в своих сказках и легендах. Русское устное народное творчество. Хрестоматия по фольклористике. – М.: "Высшая школа", 2003.
7 Ильин И. А. Путь духовного обновления.// Путь к очевидности. – М.: Республика, 1993.
8 Капица Ф. С., Колядич Т. М. Русский детский фольклор. – М.; "Флинта", "Наука", 2000.
9 Кремлева И. А. Похоронно-поминальные обряды у русских: традиции и современность. – М., 1993.
10 Крячко А. А. Русская сказка в домашнем театре. – М.; "Планета – 2000", 2004.
11 Лосев А. Ф. Миф. Число. Сущность. – М: Мысль, 1994.
12 Мелетинский Е. М. Миф и сказка. Русское устное народное творчество. Хрестоматия по фольклористике. – М.: "Высшая школа", 2003.
13 Новый Завет. Псалтырь. Притчи. – М.: Библейское общество, 1992.
14 Панченко А.А. Религиозные практики: к изучению "народной религии". // Мифология и повседневность. В.Ч. СПб, 1999.
15 Потаповская О. М. Воспитание сказкой. – М; 2002.
16 Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки. – М., "Лабиринт", 2000.
17 Пропп В. Я. Мифология сказки. – М.; 1969.
18 Русские народные сказки. Составление и вступительная статья В. П. Аникина. – М.: пресса, 1992.
19 Соболев А. Н. Мифология славян. Загробный мир по древнерусским представлениям. – СПб: 1999.
20 Структура волшебной сказки. Изд-е РГГУ, - М.: 2001.
21 Толстой Н. И. Язык и народная культура. Очерки по славянской мифологии и этнолингвистике. – М.: 1995.
22 Трубецкой Е. Н. Избранное. // Иное царство и его искатели в русской народной сказке. – М., Канон, 1995.
23 Франц, Мария – Луиза фон. Психология сказки. Толкование волшебных сказок. Психологический смысл мотива искупления в волшебной сказке. – СПб: Б.С.К., 1998.
24 Ханзен-Леве А. Мифо-поэтический символизм. – СПб.: Академический проект, 2003.
25 Шамаева С.Е. Апология сказки.- Воронеж, 1996.
26 Юдин А. В. Образ кота в украинских колыбельных песнях. – М., 2003.
27 Юдин Ю. И. Русская народная
бытовая сказка. – М.: Academia, 1998.


Страница 3 - 3 из 3
Начало | Пред. | 1 2 3 | След. | Конец | Все

© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru

 
 
 
Rambler's Top100

Веб-студия Православные.Ру