О полисемии в поэзии Иосифа Бродского: несколько наблюдений
1
МЕТАМОРФОЗА ФРАЗЕОЛОГИЗМА:
«ВЫЙДЯ НА ВОЗДУХ И ШКУРУ ВЫНЕСЯ»
В стихотворении Бродского «1972 год», написанном 18 декабря 1972 года и посвященном вынужденному отъезду из родной страны (произошедшему 4 июня этого года), есть такие строки:
Точно Тезей из пещеры Миноса,
выйдя на воздух и шкуру вынеся,
не горизонт вижу я — знак минуса
к прожитой жизни (II; 293)[1].
Бродский уподобляет себя, покинувшего отечество, герою греческих мифов Тезею, вернувшемуся из страшного лабиринта, в котором обитал убитый Тезеем чудовищный быкоголовый Минотавр. Именование лабиринта Минотавра «пещерой Миноса» — «поэтическая вольность». Впрочем, лабиринт был построен по приказанию критского царя Миноса и потому может быть назван «пещерой» не Минотавра, но Миноса[2]. Деепричастным оборотом «выйдя на воздух» обозначена, естественно, эмиграция. Другой же деепричастный оборот, «шкуру вынеся» обладает такими коннотациями, как победа над врагом, одоление тоталитарного чудовища — «Минотавра». Мифологический Минотавр — человек с головой быка — у Бродского превращается в страшное существо, «шкуру» которого как трофей выносит на свет Тезей и его двойник — лирический герой стихотворения.
Однако словосочетание «шкуру вынеся» проецируется и на фразеологический оборот «спасти свою шкуру». «Переписывание», переиначивание фразеологических оборотов — одна из особенностей поэтики Бродского. При этом нередко, как и в данном случае, возникает конфликт смыслов. В денотативном плане стихотворения «1972 год» сказано о победе, освобождении от власти «Минотавра». Коннотативный план строки «выйдя на воздух и шкуру вынеся» — иной, противоположный: оборот «спасти свою шкуру» применим не к героической победе, а к трусливому (“шкурническому”) поведению. Одна из возможных интерпретаций этого семантического конфликта: победа относительна, и героическая, «тезеевская» модель поведения на самом деле неуместна. Но допустимо и другое толкование: выход на воздух, освобождение — так оценивает свой отъезд сам лирический герой. Спасение шкуры — это сторонняя, «официозная» оценка произошедшего с Бродским. Не случайно, спасение шкуры и шкурничество были в советский период элементами политического лексикона власти, когда она стремилась к моральной дискредитации инакомыслящих.
2
РАЗРУШЕНИЕ ЯЗЫКА: «СЛОВО О» ИЛИ «НОМЕР 0»
В цикле «Часть речи» (1975—1976) есть стихотворение «Узнаю этот ветер, налетающий на траву...», заканчивающееся строками:
И, глаза закатывая к потолку,
я не слово о номер забыл говорю полку,
но кайсацкое имя язык во рту
шевелит в ночи, как ярлык в Орду (II; 399).
Одна из отличительных черт стихотворений цикла «Часть речи» — нарушение правильного, нейтрального порядка слов в предложениях, порой приводящее к разрушению, к размыванию структуры предложения, его грамматической, а также семантической связности[3]. Попробуем восстановить правильный порядок слов в процитированных строках.
Вариант первый: [говорю (: «) я не слово о (далее пропуск дополнения, то есть конструкция такова: слово о чем-то. — А.Р.), а номер полку / полка забыл («)][4]. В сравнении с реконструируемым порядком слов реальная конструкция в тексте — эллиптическая, с нарушением порядка слов (номер забыл полку вместо исходного номер полку / полка забыл).
Вариант второй: [(«) я не слово о (...) (, а) номер забыл сказать (», — ) говорю полку]. В сравнении с реконструируемым порядком слов реальная конструкция в тексте — эллиптическая, но без нарушения порядка слов.
Вариант третий: [говорю (: «) я не “Слово о полку”(, а) номер забыл (»)]. В сравнении с реконструируемым порядком слов реальная конструкция в тексте — без эллипсиса, но с нарушенным порядком слов (разрыв компонентов словосочетания-названия «Слово о полку»). Это случай, известный поэтической речи, — «дистантное расположение компонентов субстантивного словосочетания. Стандартная конструкция, в которой компоненты такого словосочетания обрамляют сказуемое (чаще всего глагольное)»[5]. Предположение о том, что в строке Бродского зашифровано название «Слова о полку Игореве», самого известного древнерусского литературного памятника, основывается, в частности, на «татарских» реалиях стихотворения «Узнаю этот ветер, налетающий на траву...»: «Узнаю этот ветер, налетающий на траву, / под него ложащуюся, словно под татарву. / Узнаю этот лист падающий, как обагренный князь» (II; 399). Ложащаяся под ветром трава — реминисценция из «Слова о полку Игореве», где сказано: «Ничить трава жалощами, а древо с тугою къ земли преклонилось№[6]. Упоминается в «Слове о полку Игореве» и грязь, правда в несколько ином контексте: русские «начаша мосты мостити по болотомъ и грязивымъ мѣстомъ»[7].
«Кайсацкое» имя отсылает к стихам из «Фелицы» Г.Р. Державина, назвавшего Екатерину II «богоподобная царевна / Киргиз-кайсацкия орды!»[8]. Автор «Фелицы», как известно, подчеркивал татарское происхождение своего рода, именовал себя “мурзой”. Наконец, «татарская реалия» в тексте Бродского — «ярлык в Орду»[9].
В древнерусской книжности татары очень часто отождествлялись с половцами — врагами и победителями князя Игоря, героя «Слова...»[10].
Распад названия «Слово о полку Игореве» на «Слово о» и «полку» в стихотворении Бродского свидетельствует о победе немоты и «кайсацкой» речи над поэтическим словом, о «забывании» названия «Слова о полку Игореве». Образуется семантический конфликт: говорится о «забывании» номера, а на самом деле забывается (или вспоминается по частям, то есть с трудом и не до конца — утрачено слово «Игореве») не номер, а название «Слово о полку Игореве».
Вариант четвертый: [(«) я не “Слово о полку”, а номер забыл (») (, — ) говорю полку]. В сравнении с реконструируемым порядком слов реальная конструкция в тексте — с эллипсисом (из двух лексем «полку» эксплицитно дана лишь одна) и с нарушенным порядком слов. Семантически почти тождественна предыдущей.
В этом варианте возникает полисемия: полк — одновременно культурная, литературная реалия из «Слова о полку Игореве» и реалия «милитаристская», полк как воинское подразделение, имеющее свой условный номер. Слово, которое «осияно», противопоставлено обезличивающей цифре, номеру, пригодным лишь для “низкой жизни” (Н. Гумилев, «Слово»)[11].
Вариант пятый: [говорю (: «) я не слово “ноль” (, а) номер забыл полку / полка (»)]. В сравнении с реконструируемым порядком слов реальная конструкция в тексте — без эллипсиса, но с нарушением порядка слов. Графема «о» похожа на цифру 0, возникает оппозиция «Слово “ноль” — номер (цифра) полка». Полк как воинская единица имеет номер, но этот номер не назван. Слово побеждено цифрой без значения — 0, при этом происходит семантический конфликт: в тексте 0 представлен в форме цифры, по начертанию неотличимой от буквы «о», но при этом цифра 0 именуется «словом». Слово побеждено цифрой. Или, как сказано в другом стихотворении Бродского, «В будущем цифры рассеют мрак. / Цифры не умира. / Только меняют порядок, как / телефонные номера» («Полдень в комнате», 1978 [II; 452]).
Вариант шестой: [(«) я не слово “ноль” (, а) номер забыл (», — ) говорю полку]. В сравнении с реконструируемым порядком слов реальная конструкция в тексте — без эллипсиса и без нарушения порядка слов, близкая к предыдущей.
Вариант седьмой: [говорю (: «) я не слово (, а) ноль(-)номер забыл полку / полка (щ»)]. В сравнении с реконструируемым порядком слов реальная конструкция в тексте — без эллипсиса, но со значительным нарушением порядка слов. При этой интерпретации текста 0 оказывается номером полка. Но в реальности такой номер у воинской части невозможен, и воображаемый полк в стихотворении наделен чертами эфемерности, небытия.
Вариант восьмой: [говорю полку (: «) я не слово (,) ноль ( — ) номер забыл полку / полка (»)]. В сравнении с реконструируемым порядком слов реальная конструкция в тексте — без эллипсиса, но со значительным нарушением порядка слов.
В последних двух вариантах высказывание становится семантически противоречивым: субъект высказывания говорит о том, что он забыл номер (0), но «я» здесь же сам этот номер и называет.
Перечислим другие возможные варианты, не комментируя их. Они предполагают двойной эллипсис, когда из трех случаев подразумеваемого присутствия лексемы “полку” тексте эксплицитно эта лексема дана лишь один раз.
Вариант девятый: [говорю: («) я не «Слово о полку” (, а) номер забыл полку / полка (щ»)].
Вариант десятый: [(«) я не “Слово о полку” (, а) номер забыл полку / полка (», — ) говорю полку][12].
Строка Бродского предстает синтаксически аморфной и семантически многозначной[13]. Текст Бродского не линеен — компоненты высказывания, составляющие анализируемую строку, могут менять свои места. Высказывание образуется каждый раз заново, как мозаичный рисунок в калейдоскопической трубке. Текст не обладает неким заданным смыслом, — этот смысл (вос-)создается читателем стихотворения.
3
СЛОВО ИЗ НОРМАТИВНОГО ЛЕКСИКОНА, ИЛИ ПОЭТИЧЕСКИЙ ОККАЗИОНАЛИЗМ: “ПОДРОСТОК”
В стихотворении Бродского «Fin de siècle» (1989), описывающем современный мир, все более обезличенный и механистичный, теряющий печать культуры[14], есть такие строки:
Теперь всюду антенны, подростки, пни
вместо деревьев (III; 191).
Противопоставление подростков пням, на первый взгляд несколько неожиданное, мотивировано претекстом — пушкинским стихотворением «...Вновь я посетил...», в котором молодые сосны, выросшие у корней старых, символизируют новое поколение, только вступающее в жизнь: «Зеленая семья, кусты теснятся / Под сенью их как дети. <...> Здравствуй, племя / младое, незнакомое! Не я / Увижу твой могучий поздний возраст, / Когда перерастешь моих знакомцев / И старую главу их заслонишь / От глаз прохожего» (III-I; 400).
Но возможно и другое толкование. Слово «подростки» («подросток») по своей форме почти тождественно лексеме «подрост», означающей: ‘поросль молодых деревьев’[15]. «Подростки» — это как бы уменьшительная форма множественного числа от окказионализма «подросток», образованного от «подроста». При этой интерпретации оппозиция «пни — подростки» становится прозрачной.
Так На пересечении разных интерпретаций поэтическое слово становится многозначным, и лексема из нормативного словаря превращается в поэтический окказионализм.
[1] Произведения Иосифа Бродского цитируются по изданию: Бродский И.А. Соч.: [В 4 т.]. СПб., 1992-1995.
[2] Пещера в поэзии Бродского — символический образ тоталитарного пространства, деспотической державы; в образе пещеры запечатлены прежде всего приметы Советского Союза, отношение поэта к которому было, как известно, последовательно негативным: «Дверь в пещеру гражданина не нуждается в “сезаме”. / То ли правнук, то ли прадед в рудных недрах тачку катит, / обливаясь щедрым недрам в масть кристальными слезами. / И за смертною чертою, лунным светом залитою, / челюсть с фиксой золотою блещет вечной мерзлотою» («Представление», 1986 [III; 118]). Выбор Бродским пещеры как символа существования в тоталитарной стране навеян, по-видимому, пещерой из «Государства» Платона (VII, 1—3). Философский образ, поддерживающий здание тоталитарной утопии Платона, переводится поэтом в сферу реальной действительности, тоталитарной практики отечественного режима.
[3] О синтаксисе в текстах цикла см.: Pärli Ü. Синтаксис и смысл. Цикл Часть речи И. Бродского // Studia Russica Helsingiensia et Tartuensia V. (Studia Finlandiensia 16). Helsinki, 1996.
[4] Словоформа полку в данном случае интерпретируется как форма слова «полк» в родительном падеже — так называемом “родительном II, оканчивающимся ударным или безударным — у” (Якобсон Р. К общему учению о падеже. Общее значение русского падежа // Якобсон Р. Избранные работы / Сост. и общ. ред. В.А. Звегинцева; Предисл. Вяч.Вс. Иванова. М., 1985. (Серия «Языковеды мира»). С. 164, авторизованный пер. с англ. А.А. Холодовича). Правда, как отмечал Р.О. Якобсон, излагая идеи А.А. Шахматова, «родительные падежи на — у могут быть образованы от слов с вещественным и собирательным значением, а также с отвлеченным значением» (Там же. С. 165). Слово «полк» к этим группам не относится, но Бродский, возможно, придает ему признак «собирательности» или «отвлеченности», Это полк, не поддающийся счету, исчислению: у него нет номера. Впрочем, известно употребление слова «полк» в форме родительного II, но в связанном положении — в составе фразеологизированного предложения «нашего полку прибыло». Семантика лексемы «полк» здесь собирательная.
[5] Русская грамматика. М., 1982. Т. 2. Синтаксис. С. 2183, § 2183.
[6] Слово о полку Игореве. Снимок с первого издания 1800 г. гр. А. И. Мусина-Пушкина под ред. А. Ф. Малиновского. С приложением статьи проф. М. Н. Сперанского и факсимиле рукописи А.Ф. Малиновского. М., 1920. [Ироическая песнь о походе на половцов удельного князя Новагорода-Северского Игоря Святославича, писанная старинным русским языком в исходе XII столетия, с переложением на употребляемое ныне наречие. М., 1800]. С. 18-19.
[8] Державин Г.Р. Стихотворения / Вступ. ст., подгот. текста и общая редакция Д.Д. Благого; Примеч. В.А. Западова. Л., 1957. («Библиотека поэта». Большая серия. 2-е изд.). С. 97.
[9] При этом само «кайсацкое» имя, несомненно, обозначение имени (фамилии) Марианны (Марины) Басмановой: эта фамилия, по-видимому, производна от слова «басма» — ‘послание с ханской печатью’; по свидетельству, исходящему из семьи Марины Басмановой, фамилия происходит от «басма» — ‘разновидность оклада’; см.: Левинг Ю. Иосиф Бродский и Андрей Тарковский (Опыт параллельного просмотра) // Новое литературное обозрение. 2011. № 112. С. 275, примеч. 10. Впрочем, два слова, очевидно, родственны и оба имеют тюркское происхождение; см.: Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: В 4 т. / Пер. с нем. и доп. О.Н. Трубачева. Изд. 2-е, стереотипное. М., 1986. Т. 1. С. 131. На «кайсацкое имя» как обозначение фамилии Марины Басмановой указал Лев Лосев: Лосев Лев. Примечания // Бродский И. Стихотворения и поэмы / Вступ. ст., сост., подгот. текста и примеч. Л.В. Лосева. СПб., 2011. (Серия «Новая Библиотека поэта»). Т. 1. С. 616. О «кайсацком имени» см. также: Двинятин Ф. Еще о межъязыковых звукосмысловых соответствиях в поэзии Бродского // Новое литературное обозрение. 2011. № 112. С. 289, 297-298. По справедливому замечанию Ф. Двинятина, «басма» и может быть синонимом «ярлыка в Орду». Отец Марины Басмановой художник П.И. Басманов – «инородец с Алтая», который «презирал городскую цивилизацию и запретил проводить к себе в квартиру то ли электричество, то ли газ». – Лосев Лев. Меандр: Мемуарная проза / Сост.: С. Гандлевский, А. Курилкин. М., 2010. С. 67.
[10] См., например, так наз. «Летописную повесть о Куликовской битве» и «Сказание о Мамаевом побоище»: Памятники литературы Древней Руси: XIV — середина XV в. М., 1981. С. 112, 132.
[11] Гумилев Н. Стихотворения и поэмы / Вступ. ст. А.И. Павловского; Сост., подгот. текста и примеч. М.Д.Эльзона. Л., 1988. («Библиотека поэта». Большая серия. 3-е изд.). С. 312.
[12] Еще одну – близкую к предложенным мной вариантам 3 и 9 - интерпретацию строки Бродского предложил недавно Ф.Н. Двинятин; см.: Двинятин Ф. Еще о межъязыковых звукосмысловых соответствиях в поэзии Бродского. С. 294-296.
[13] Своеобразным автометаописанием многозначного текста являются последняя и предпоследняя строки стихотворения, в которых лексема «язык» означает одновременно и “орган речи”, и “пленный, от которого можно узнать нужные сведения”.
[14] См. об этом мотиве поэзии Бродского: Ранчин А. «На пиру Мнемозины»: Интертексты Бродского. М., 2001. (Новое литературное обозрение. Серия «Научная библиотека»). С. 210—211, 219—220 (примеч. 16).
[15] Словарь русского языка: В 4 т. 2-е изд., испр. и доп. М., 1984. Т. 3. П — Р. С. 213.
© Все права защищены
http://www.portal-slovo.ru
