Екатерина II, В.П. Петров и «великолепная карусель» 1766 г.

В 1770 г. в «Антидоте» Екатерина II назвала В.П. Петрова[1] одним из самых одаренных современных писателей. Императрица даже сравнила его с М.В. Ломоносовым: «Из наших молодых писателей невозможно обойти молчанием имя г. Петрова, библиотекаря личной библиотеки императрицы. Сила поэзии этого молодого писателя приближается уже к силе г. Ломоносова, и у него более гармонии» (Антидот 1869, 428). Как известно, не все современники были согласны с таким отзывом, см., напр.: «Вообще о сочинениях его сказать можно, что он напрягается идти по следам Российского Лирика; и хотя некоторые и называют уже его вторым Ломоносовым; но для сравнения надлежит ожидать важного какого нибудь сочинения, и после того заключительно сказать, будет ли он второй Ломоносов, или останется только Петровым и будет иметь честь слыть подражателем Ломоносова» (Новиков 1772, 163). Отдельные строки его оды «На карусель» пародировались А.П. Сумароковым в «Дифирамбе Пегасу», Ф.А. Эминым в журнале «Адская почта», анонимным автором в журнале «Смесь», В. И. Майковым в поэме «Елисей» и в «Эпистоле М. М. Хераскову».

Нас будет интересовать вопрос, чем этот «поэт-схоласт <…> последний крупный представитель традиции хитроумного стихотворчества духовных академий и традиции, восходившей к придворному барокко начала XVIII в. в Западной Европе, а в конечном счете к ученой латинской поэзии эпохи Возрождения»[2] (Гуковский 1998, 248) мог заинтересовать императрицу и почему она сделала его своим «карманным стихотворцем». Ведь Екатерина не была замечена в симпатиях к школьной схоластической культуре.

Славу Петрову принесла уже первая его ода «На карусель». В.Ю. Проскурина отметила, что она «пришлась по душе» императрице «неожиданно» (Проскурина 2006, 11). По ее мнению, «Петров уловил в театре событий важнейшую нить», «в своей оде он делает центром торжества появление амазонок» (Проскурина 2006, 11). Причем именно образ амазонки, с ее точки зрения, является центральным для екатерининской идеологии 1760-х гг. (см. также Вачева 2005, 40-48). Другая современная исследовательница указала на то, что «стиль оды был связан, по-видимому, с воспетым в нем событием» (Алексеева 2005, 277). Причем, «в условиях набиравшей силу игры в древних и стилизации жизни под древнюю Грецию карусель дал прекрасный повод для создания настоящей пиндарической оды — оды, посвященной, как и оды греческого поэта, не военным победам, а спортивным играм» (Там же).

«Великолепная карусель» 1766 г. обычно вписывается в контекст придворных празднеств эпохи Людовика XIV (Пыляев 1885, 334; Проскурина 2006, 14). Как представляется, это указание не точно. Одним из очевидных ее подтекстов была т.н. «дамская карусель», которая прошла в Вене в 1743 г. В манеже дворца Хофбург Мария Терезия возглавила кавалькаду благородных наездниц верхом на белоснежном коне[3]. Так молодая императрица решила отпраздновать завоевание Праги.

В 1740-1748 гг. Европу сотрясала война за австрийское наследство. Боевые действия начал недавно вступивший на престол Фридрих II. Король отказался соблюдать условия Прагматической санкции и ввел свои войска в Силезию. Надеясь уничтожить австрийскую монархию, к Пруссии присоединились Франция, Бавария и Саксония. Велись даже переговоры о разделе Австрии. Прага была взята 27 ноября 1741 г. Видимо, только благодаря финансовой и дипломатической помощи Лондона Вене удалось избежать катастрофы. Был заключен союз с Берлином, и, избавившись, по крайней мере, на время от опаснейшего противника, Австрия смогла очистить свои земли от французских войск. И один из ярчайших ее успехов в первую силезскую войну – завоевание Праги (О войне за австрийское наследство см., напр.: Castres 1773, 6-19; Fromageot 1775, 7-114; Todière 1855, 9-112; Broglie 1890; Голицын 1874, 3, 62-99; История внешней политики 1998, 86-109; Лиштенан 2000).

Прагматическая санкция была принята в 1713 г. У императора Карла VI не было сыновей, поэтому ему нужно было узаконить передачу власти своей дочери Марии Терезии. Этот документ был подписан Испанией, Россией, Пруссией, Голландией, Великобританией, Данией, Францией. Он должен был гарантировать территориальную целостность Священной Римской Империи.

Таким образом, для Марии Терезии это был не просто очередной территориальный спор, а война за сохранение и восстановление великой Империи. В России за развитием событий внимательно следили. Об этом свидетельствуют публикации в «Санктпетербургских ведомостях». Читатель мог узнать, например, о том, как императрица получила известие о взятии Праги: «Из Вены от 2 генваря. Известие о сдаче города Праги получено здесь в субботу в полдни. Подтверждение привез молодой князь фон Лопковиц после полудни в начале 4 часа». Это известие вызвало всеобщее ликование, причем как «простого народа», так и дворянства: «При въезде молодого Князя фон Лопковица народ чинил чрезвычайные радостные восклицания. Шляхетство поехало тотчас ко двору, и с великою радостию Королеве учинило поздравления. Потом Ея Величество оному объявила, что следующего дня отправляться имеет торжественный благодарный молебен, и оное бы в богатом платье притом было. В воскресенье в исходе 11 часа Ея Высочество с Эрцгецогинею Мариею Магдаленою, с Его Королевским Высочеством великим Герцогом Тосканским и с светлейшим Принцем Карлом поехала в одной карете и в богатом платье в церковь святого Стефана, где уже Кавалеры златого руна, Министры и многие другие обоего пола знатные персоны в богатом платье находились. Во время божией <sic> службы, которою отправлял Кардинал и Архиепископ фон Коллони, пять рот Венгерской пехоты из мелкого ружья учинили троекратной беглой огонь, а с города кругом троекратная пушечная пальба. О полудни вся Королевская высокая фамилия публично кушала в Королевском замке <…> при многочисленном собрании шляхетства» (Санктпетербургские ведомости 1743, 36). Подробно описывается и торжественный въезд Марии Терезии в Прагу (См.: «Описание бывшаго въезду в Прагу Апреля 29 дня Ея Величества Королевы Венгерской» (Санктпетербургские ведомости 1743, 334-337); «Окончание описания въезда в Прагу Ея Величества Королевы Венгерской» (Санктпетербургские ведомости 1743, 344-345)).

Имперский пафос австрийской императрицы был исключительно близок Екатерине. Императрица выдвинула политическую и культурную программу, которая опиралась на представление об органичности самодержавия русской истории. Основные ее цели – пересмотр европейского мнения о России как об отсталой азиатской стране, «реабилитация» русской истории в контексте культурных ценностей романо-германского мира, утверждение величия русского языка, обличение пороков и исправление нравов посредством произведений образцовых русских авторов (Ивинский 2012)[4]. Свою роль в оформлении этой идеологии сыграла и тема восстановления империи. 28 июня 1762 г. в «Манифесте о восшествии на престол» императрица, в частности, писала: «<…> слава Российская, возведенная на высокую степень своим победоносным оружием, чрез многое свое кровопролитие, заключением нового мира самим ее злодеям отдана уже действительно в совершенное порабощение; а между тем внутренние порядки, составляющие целость всего Нашего Отечества, со всем испровержены» (ПСЗРИ 1830, 16, 5). Свержение Петра III оправдывается его предательством. Враг у России и Екатерины, между прочим, тот же, что и у Марии Терезии, – Фридрих II. Кроме того, Петр совершил еще одно «преступление»: «Закон Наш Православный Греческий перво всего восчувствовал свое потрясение и истребление своих преданий церковных, так, что Церковь Наша Греческая крайне уже подвержена оставалась последней своей опасности переменою древнего в России Православия и принятием иноверного закона» (ПСЗРИ 1830, 16, 5). Екатерина претендует на возрождение страны, на сохранение созданной «отцом» – Петром Великим – империи[5].

Именно в этом контексте необходимо рассматривать как «Великолепную карусель» в целом, так и амазонскую тему в частности. К последней неоднократно обращались русские историки. И в ее трактовке такие, казалось бы, разные люди, как В.Н. Татищев, В.К. Тредиаковский, М.В. Ломоносов, были едины. С их точки зрения, «амазоны» – это «славенское» племя: «Об амазонах все, что ни есть у древних сказывателей, многими баснями наполнено <…> но думаю, что они из Каппадокии к Дону берегом, а оттуда к Волге перешли, как в гл. 36 показано, и Плиний их у Каспийского моря положил, гл. 14, н. 64. Но Геродот здесь довольно о языке их изъяснил, что не были ни скифы, ни сарматы, то не иначе как славяне, ибо других, кроме сих трех языков, в сей стране не было, как в гл. 9 и 33 показано» (Татищев 1768, 111-112).

Татищеву вторит Ломоносов: «Амазоны, по преданию Геродотову, от сармат происхождение имели и говорили языком сарматским; скифскому от будинов не чисто научились. Плиний о сарматах гинекократуменах, то есть женами обладаемых, упоминает, супружество с амазонами имеющих; также и о сарматских амазонах. Посему они были славенского племени» (Ломоносов 1766, 14). Показательно уже название главы, в которой содержатся эти рассуждения ученого: «О дальной древности Славенского народа».

Тредиаковский написал целый трактат, в котором обосновывал идею древности славян. Он пытался доказать, что от скифов и амазонок произошли сарматы и, в конечном счете, современные русские. Один из главных его аргументов – «этимологический»: «Геродот повествует, что Сарматы произошли от Скифов и Амазонок. Но и другие авторы пишут, что Амазонки пребывали с супружниками своими чрез один токмо месяц, так что родившихся потом дщерей оставляли они у себя, а сынов отдавали отцам, что и по Геродоту. Полагаю, что сие было тогда, когда уже Скитфов довольно переправилось за Волгу, называемую ими Рас, и сокращенно Ра, а Амазонки жили по Дону. Может статься, что молодые Скитфченки, пребывая с переправившимися своими отцами, а матерей не видя, спрашивали отцов, где б их матери были? Но отцы им и сказывали: ЗА-РА-МАТИ, то есть матери их живут за Волгой; от чего те дети и прозваны Зараматами, или Скитфами, имеющими своих матерей за Волгою на запад <…> Были оне подлинно не Амазоны по-Гречески, но Омужоны по-Словенски, то есть были оне жены мужественные <…>» (Тредиаковский 1773, 40, 42).

Для каждого из них «скифская», «сарматская», «амазонская» темы не были частностями. Они полемизировали с Г.З. Байером. Признать вслед за ним, что варяги – скандинавы по происхождению, Татищев, Ломоносов и Тредиаковский не могли. Споры о «норманнской теории» из научной сферы сразу перешли в политическую (об этом см., напр.: Соловьев 1995, 227; Алпатов 1985, 14-19; Свердлов 2011, 392-393).

В центре смысловой конструкции «Великолепной карусели» – та же тема величия и древности русской цивилизации: «Кадрилия Славенская представляла древность своего народа, всегда храбро воюющего и изобилие тех богатств, <которые> Север раздает в другие части света» (Санктпетербургские ведомости 1766, 27 июня, II). Особо отмечается богатство России: «<…> сверх чаяния все зрители увидели проливающуюся гору богатства и изобилия в драгоценных каменьях и всякого рода Кавалерских и конных золотых и серебряных уборах; в древности Российских сокровищ всегда сохраняемых <…>» (Санктпетербургские ведомости 1766, 27 июня, I).

«Великолепная карусель» должна воспитать истинных патриотов: «<…> Сама <Екатерина II. – А.И.> присутствовать при оном восхотела, единственно для того, чтоб во время тишины и благоденствия под ЕЯ державою, возбудить сердца действующих к приобучению сил и проворства, и дать повод любочестным, дабы не выходил из памяти у каждого дух ополчения, когда за веру, за Государя и за любовь к Отечеству, выступить на брань и собственным проворством и силами телесными подействовать нужда иногда востребует» (Описание порядка, которым Каррусель происходил в Санктпетербурге при присутствии Ея Императорского Величества 1766 года Июня 16 дня, 9)[6].

Однако это не главная ее цель. Екатерининский праздник сочетает патриотизм и «нежность», «приятство». Именно поэтому в карусели участвуют благородные Дамы: «Сие величественное представление действуемое знаменитым проворством выбравшихся Кавалеров, сколь много ни восхищало дух благородных зрителей и удивляло весь народ великолепием, но не меньше вело на ту же цель нежностию и приятством, когда все увидели в таком же ополчении и с такими же Кавалерскими доспехами Дам благородных в брони военной на колесницах по древнему обыкновению каждого народа устроенных, которые богатством и аллегорическими фигурами, а при том и хитростию художников воображали зрителям дух победоносия. Одеяния Кавалеров богато блистало драгоценными каменьями, но на Дамских уборах сокровища явились неисчетные: словом, публика увидела брильянтов и других родов каменьев на цену многих миллионов» (Санктпетербургские ведомости 1766, 27 июня, II)[7].

Благодаря этому свойству «Великолепная карусель» останется в памяти потомков: «И сие было такое зрелище, которое к достопамятству на будущие времена всеконечно описать надлежит особливою книгою, дабы вкус и увеселения нынешнего века в царствие нашей премудрой Монархини, в котором полезное с приятным столь тесно, разумно и величественно соединено, известны остались отдаленным потомкам <…>» (Санктпетербургские ведомости 1766, 27 июня, II-III).

Организаторам праздника нужно было подчеркнуть, что в Петербурге сформировался современный тип придворной культуры. Поэтому совершенно естественно, что по его окончании дамы и кавалеры проследовали к столу императрицы. «Великолепная карусель», музыка, бал-маскарад – все это приметы нового галантного времени: «В заключение всего ЕЯ ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЕЛИЧЕСТВО соизволила высочайшее Свое удовольствие оказать всем Дамам и Кавалерам в действии находившимся, и остаться повелела при столе Своем, который был поставлен особливою фигурою, так, что Судьи были подле ЕЯ ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА, а действовавшие Дамы и Кавалеры подле них. Дессерт был поставлен приличествующий Каррусельным забавам, а при столе играла музыка вокальная и инструментальная; и по окончании стола начался бал в масках, который и продолжался до пятого часа по полуночи» (Описание порядка, которым Каррусель происходил в Санктпетербурге при присутствии Ея Императорского Величества 1766 года Июня 16 дня, 11).

Таким образом, императрица провозглашает синтез идей империи и галантности. Для этого ей и нужны амазонки. Россия не просто «равна» другим европейским державам. Ее «галантность» восходит к глубокой древности и ничем не уступает не только современной Францию, но даже и древним Греции и Риму[8].

Именно это и уловил Петров в этом празднике. «Карусель», как и Россия в целом, попадает в контекст мировой истории и культуры:

Во славе древняя Россия,

Рим, Индия и Византия

Являют оку рай отрад!

(Петров 1811, 1, 4).

Однако Россия не только уравнивается в правах с древнейшими цивилизациями, но и признается более значительной, чем, например, Римская империи:

Не столь сияют в небе звезды,

Не красен столь зари восход,

Ни Римлян в град преславны въезды,

Побед гремящих лестный плод,

Во веки тако не блистали:

Коль красны Россы днесь предстали

(Петров 1811, 1, 13).

Москва приравнивается Исфму, Олимпу, Пифии, Ними, а Орловы – Демоклу, Ферону, Диагору:

Благополучен я стократно,

Что в сей златой мне житии век

Судило Небо благодатно,

В кой всякий весел человек.

Я видел Исфм, Олимп, Пифию,

Великолепный Рим, Нимию

Во больших красоте чудес.

Я зрел Диагоров, Феронов,

Которых шумом лирных звонов

Парящий Фивяннин вознес.

(Петров 1811, 1, 17).

Знаменитая «славянщизна» Петрова стала, по крайней мере на время, поэтическим эквивалентом «русской идеи» Екатерины. Поэтому никому не известный преподаватель Заиконоспасской академии становится выразителем ее идей.

Литература

Алексеева 2005 – Алексеева Н.Ю. Русская ода: Развитие одической формы в XVII-XVIII веках. СПб., 2005.

Алпатов 1985 – Алпатов М.А. Русская историческая мысль и Западная Европа (XVIII – первая половина XIX в.). М., 1985.

Антидот 1869 – Антидот (Противоядие). Полемическое сочине-ние Екатерины II-й, или разбор книги аббата Шаппа д’Отероша о России // Осмнадцатый век. Исторический сборник, издаваемый П. И. Бартеневым. М., 1869. Кн. 4. С. 225–463.

Вачева 2005 – Вачева А. «… Я страшно люблю верховую езду». Топос амазонки в автобиографии Екатерины II // Болгарская русистика. №3-4, 2005.

Голицын 1874 – Всеобщая военная история новых времен. Ч. 3. Войны второй половины XVIII века в Западной Европе. 1740-1791. Войны Фридриха Великого. СПб., 1874.

Гуковский 1998 – Гуковский Г. А. Русская литература XVIII века. М., 1998.

Ивинский 2012 – Ивинский А.Д. Литературная политика Екатерины II: «Собеседник любителей российского слова». М., 2012.

История внешней политики 1998 – История внешней политики России. XVIII век (от Северной войны до войн России против Наполеона). М., 1998.

Кочеткова 1999 – Кочеткова Н.Д. Петров Василий Петрович // Словарь русских писателей XVIII века. Вып. 2 (К – П). СПб., 1999.

Лиштенан 2000 – Лиштенан Фр.-Д. Россия входит в Европу. М., 2000.

Ломоносов 1766 – Ломоносов М.В. Древняя российская история от начала российского народа до кончины великого князя Ярослава Первого или до 1054 года. СПб., 1766.

Новиков 1772 – Новиков Н.И. Опыт исторического словаря о российских писателях. СПб., 1772.

Петров 1811 – Петров В.П. Сочинения. Ч. 1-3. М., 1811.

ПСЗРИ 1830 – Полное собрание законов Российской Империи. Т. 1-45. СПб., 1830.

Проскурина 2006 – Проскурина В. Мифы империи. Литература и власть в эпоху Екатерины II. М., 2006.

Пумпянский 1941 – Пумпянский Л.В. Тредиаковский // История русской литературы. М.-Л., 1941. Т. 3. Ч. 1.

Пыляев 1885 – Пыляев М.И. Эпоха рыцарских каруселей и аллегорических маскарадов в России // Исторический вестник. СПб., 1885. Т. 22.

Санктпетербургские ведомости – Санктпетербургские ведомости. СПб., 1728-1914.

Соловьев 1995 – Соловьев С.М. Писатели русской истории XVIII века // Соловьев С.М. Сочинения. В 18 кн. Кн. XVI. Работы разных лет. М., 1995.

Татищев 1768 – История Российская с самых древнейших времен неусыпными трудами через тритцать лет собранная и описанная Васильем Никитичем Татищевым. Кн. 1. Ч. 1. М., 1768.

Тредиаковский 1773 – Тредиаковский В.К. Три рассуждения о трех главнейших древностях российских. СПб., 1773.

Чечулин 1896 – Чечулин Н.Д. Внешняя политика России в начале царствования Екатерины II. 1762-1774. СПб., 1896.

Шляпкин 1885 – Шляпкин И. Василий Петрович Петров, «карманный» стихотворец Екатерины II. (1736-1799). (По новым данным) // Исторический вестник. СПб., 1885. Т. 23. № 11.

Broglie 1890 – Broglie. Marie-Thérèse, Imperatrice, 1744-1746. T. 1. Paris, 1890.

Castres 1773 – Castres de, Sabatier. Abrégé historique de la vie de Marie-Therese, Impératrice-Reine de Hongrie, et de Charles-Emmanuel III, Roi de Sardaigne, Tiré de la Galerie universelle des Hommes célèbres, etc. Paris, 1773.

Fromageot 1775 – Fromageot, Prieur Commandataire, Seigneur de Goudargues, Ussel, etc. Annales du Regne de Marie-Thérese, Impératrice douariere, Reine de Hongarie & de Boheme, Archiduchesse d’Autriche. Paris, 1775.

Todière 1855 – Todière. L’Autriche sous Marie-Thérèse. Rouen, 1855.



[1] О Петрове см.: Шляпкин 1885, 381-405; Кочеткова 1999, 425-429.

[2] Ср.: «Но ряд отличий его <Петрова. – А.И.> стиля от стиля Ломоносова сближает его как раз с Тредиаковским. Возможно, что Петров, сам выходец из духовной среды и тоже блестящий латинист, пришел к латинизированному синтаксису независимо от Тредиаковского <…> В таком случае, совпадение с Тредиаковским невольное и тем более интересное: наследие схоластической поэзии оказало и здесь подобное же влияние, конечно, более умеренное, потому что Петров — мастер стиля (Пумпянский 1941, 235).

[3] В дворце Шенбрунн до сих пор существует «карусельная зала», на стене которой висит огромное полотно, посвященное этому событию.

[4] Именно поэтому в царствование Екатерины пристальное внимание стали уделять истории: начали собирать и массированно публиковать летописи, акты и другие источники. Сама императрица пишет большой исторический труд – «Записки касательно российской истории». Много лет она занималась и лингвистикой –«этимологией» и историей русского языка. Екатерина пристально следила за развитием русской литературе и пыталась направлять ее развитие (журналы «Всякая Всячина» и «Собеседник любителей российского слова», ее драматургические опыты).

[5] Мы не претендовали на то, чтобы описать все проблемы, связанные с «великолепной каруселью», и те цели, которые ставила перед собой Екатерина. Отдельный вопрос – политические подтексты этого мероприятия. Осторожно выскажем предположение, что ориентация на культурные практики, принятые при дворе Марии Терезии, имела конкретный геополитический смысл. Уже в начале своего царствования Екатерина и Н.И. Панин сформулировали основную задачу внешней политики России – решить «польский вопрос» (Чечулин 1896, 106-319). Для этого необходимо было заручиться поддержкой западных «коллег». По-видимому, петербургский праздник должен был «намекнуть» Фридриху II на то, что Петербург начинает переориентироваться на союз с Веной. Рассчитываем посвятить этой теме отдельное исследование.

[6] Ср.: «<…> все зрители забыв представляющееся глазам их столь приятное и великолепное увеселение, вошли не чувствительно в разбор подробный прямых действий; а потому и находим истинную пользу, для которой благородность духа учредила в древние времена сию военную и поединочную школу. Таким то нечувствительным образом премудрые Государи вводят неприметно пользу в народах своих чрез посредство приятности и увеселения! И сие есть истинный путь внедривать в сердца благородные дух ополчения, военноначальство и храбрости» (Описание порядка, которым Каррусель происходил в Санктпетербурге при присутствии Ея Императорского Величества 1766 года Июня 16 дня // Прибавление к №51 Санктпетербургских ведомостей, во вторник июня 27 дня 1766 года. С. V).

[7] Ср.: «Но как каррусель есть школа такая, которая соединяет полезное с приятным; то в действие сие вошли Жены и Девицы благородные» (Описание порядка, которым Каррусель происходил в Санктпетербурге при присутствии Ея Императорского Величества 1766 года Июня 16 дня, 9).

[8] Уместно напомнить в этом контексте, что идея древности и богатства русской цивилизации провозглашалась Екатериной и в «Записках касательно российской истории» (об этом подробнее см.: Ивинский 2012).


© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru

 
 
 
Rambler's Top100

Веб-студия Православные.Ру