В защиту Отделения русского языка и словесности Российской академии наук

Пo поводу проекта о слиянии II и III Отделений в «Oтделение истории и филологии»

Все просвещенные народы в разные времена испытали, колико споспешествует, успехам наук соединение многих ученых, одушевляемых единою ревностию к усовершенствованию оных. Учрежденные в их недрах и покровительствуемые их государями и Академии, и ученые общества, обратив деятельность членов своих к единой цели, предпринимали и совершили важные дела и обогатили науки открытиями, которые без того счастливого соединения ревности и знания, может быть, не возвратно бы погибли для рода человеческого.

Из Устава Академии 1803 г., утвержденного Александром I

История Российской академии наук насчитывает (по крайней мере, в официальной части) уже более 275 лет. На протяжении столь длительного времени не раз возникали спорные ситуации как внутри самой Академии, так и вне ее. Главным образом это происходило из-за смены общественных приоритетов, когда были «востребованы» одни идеи и становились «неудобными» другие. Но в течение всего этого времени Академия неизменно следовала гуманистическим целям. Просвещение, забота о науке, стремление изучать свое Отечество всеми возможными способами и приносить этим немалую пользу Российскому государству — вот те постулаты деятельности Академии, на которые опиралась и к чему стремилась она много лет. И XIX век в ее истории, пожалуй, самый реалистический, ибо показал, насколько важна для общества «немеханическая» часть науки, та ее «надстройка», которая по сути дела и слагала столетиями единое древо государства. Одно из свидетельств тому — организация в структуре Академии Отделения русского языка и словесности. Такой важный шаг позволил сконцентрировать наиболее прогрессивные, деятельные силы ученого мира в области исследования старинных рукописей, древнерусской литературы, этнологии родного края, наметить перспективные направления в современном языкознании, наконец, начать подготовку академических словарей, основанных уже на новой научной методологии и т. д. Вся эта грандиозная работа лежала на плечах II Отделения Императорской Академии Наук. Титаническая деятельность И. И. Срезневского на этом поприще в первые годы создания самостоятельного Отделения четко показала и обозначила приоритеты русской науки, а главное — способствовала определению роли и места гуманитарных исследований в системе Академии. Недаром, на закате своих «академических» лет, уже в начале XX в., почетным ее президентом был член царствующей фамилии великий князь Константин Константинович Романов, проявлявший неизменную заботу об Академии. Именно тогда, в период уже начавшихся «брожений», мировой войны и назревающего кризиса внутри самой страны академик А. А. Шахматов, бывший в то время председательствующим в ОРЯС, пишет статью с характерным названием «О государственных задачах русского народа в связи с национальными задачами племен, населяющих Россию», в которой предостерегает интеллигенцию, общественных деятелей, ученых от назревающих катаклизмов, явившихся следствием неправильной национальной политики. «Великой русской народности предстоит великое испытание, — писал он, — и это чувствуется одинаково всеми ее представителями» [1, с. 22]. Именно в это время стало ясно, что наука не предполагает «узкой специализации», как о ней позднее сложилось мнение в обществе. Ее приоритеты и достижения далеко выходят за рамки кабинетной работы. По сути дела, ученый всегда был в России общественным деятелем, мерилом справедливости. И последовательная деятельность членов ОРЯС в сложный период пролетарской революции и зарождения новой власти — яркое тому подтверждение (см. «В защиту ОРЯС»).

Во время работы в отечественных архивах с документами русских филологов начала 1920-х гг. нам удалось обнаружить редкие свидетельства самоотверженности в отстаивании духовных ценностей и приоритетов науки в то крайне противоречивое время и в еще более страшные 1930-е гг. Тогда, кстати, один из последних руководителей Отделения русского языка и словесности Императорской Академии наук Василий Михайлович Истрин в одном из своих посланий сочувственно писал: «Раньше мы имели заступничество в великом князе, а теперь не идти же в Совнарком» (РГАЛИ. Ф. 444. Оп. 1. Ед. хр. № 385. Л. 19). В 1925 г. другой известный ученый вице-президент Российской Академии наук академик В. А. Стеклов в докладе «Современное состояние научного дела Российской Академии наук» с болью произнес: «Ведь стыдно в настоящее время говорить, что гибель науки есть в то же время и гибель государства» [2, с. 31].

Публикуемый нами документ в значительной мере отражает ту непростую обстановку, которая сложилась в науке и прежде всего — вокруг Отделения русского языка и словесности бывшей Императорской АН. Ее определенная консервативность и даже более — непринятие большинством «пореформенных» академиков новой власти, с одной стороны, и неспособность ей деятельно противостоять, с другой, а также наметившийся раскол в рядах самой Академии, — вызвали ряд негативных ответных мер, направленных на фактическое уничтожение «старой гвардии» путем безобидного, на первый взгляд, «слияния» отделений и последующего их сокращения. Проводилось это целенаправленно и методично. В течение восьми лет трижды «перерабатывается» Устав Академии наук (в 1927, 1930 и 1935 гг.). В результате таких действий была произведена чистка академических рядов, их «упорядочивание» и регламентация в соответствие с новыми установками. Так, в записке А. И. Рыкова о деятельности АН от 11 апреля 1927 г, направленной в ЦК ВКП(б), говорится (п. I. «Об Уставе Академии наук»): «Академия разделяется на 2 отделения — физико-математических наук и отделение гуманитарных наук (история, филология, экономика, социология и т. п.)» [2, с. 49]^[i]. И далее: «Академия — против этого возражает и настаивает на 3-х отделениях: отделение физико-математических наук, отделение русского языка и словесности и отделение исторических наук и филологии» [там же]. Что было потом, мы хорошо знаем: изменение устава Академии в конце 1920-х гг. привело практически к перемене научно-общественных ориентиров, «социологизаторству», захлестнувшему ряды Академии. В этом же документе есть и другой пункт — «О чистке аппарата Академии наук», в котором делается следующий акцент: «Признать необходимым освежение аппарата Академии наук и удаление оттуда явно враждебных элементов» [с. 51]. Затем следовали более радикальные меры. Из Постановления Комиссии Политбюро 1928 г. по выборам академиков становится ясно,, какие задачи прежде всего ставились при реорганизации Академии. Пункт 8 этого документа гласит: «Признать необходимым, чтобы один из вице-президентов Академии наук был абсолютно советским (курсив наш. — О. Н.) человеком» [с. 53]. «Совершенно секретно» была произведена ступенчатая «градация» кандидатов в академики (с приложенными списками): «1. Члены ВКП(б). <…> 2. Кандидаты ближе к нам. <…> 3. Кандидаты приемлемые. <…>» [там же].

В документах того времени сохранились прямые предписания относительно того, каким должно быть «создававшееся» Отделение гуманитарных наук и какие принципы необходимо внедрить в академическую среду в целом. В обращении от 28 февраля 1929 г. в Политбюро ЦК ВКП(б) М. Н. Покровского, одного из разработчиков этого плана, говорится: «По поручению фракции коммунистов-академиков прошу поставить на обсуждение <…> вопрос о дальнейшем направлении и организации работ Академии Наук СССР. <…> 3) <…> задача по отношению к Академии наук стоит не во взрыве этого учреждения, а в длительной переделке» [2, с. 57]. Предлагается провести «реализацию этого курса» следующим образом: «а) Гуманитарное отделение должно быть коренным образом реорганизовано. Помочь этой реорганизации должен в значительной мере совокупный научно-технический аппарат Комакадемии, Института Маркса и Энгельса, Ленинского института, марксистских обществ и т. д. При этом ни в коей мере не должны быть реально ослаблены эти центры, в том числе и в первую голову Коммунистическая академия, которая должна оставаться научным центром коммунизма в его, так сказать, чистой культуре» [там же].

Итогом такой «работы» к 1930-му году было практическое прекращение деятельности ОРЯС в дореформенном виде, свертывание его деятельности по многим направлениям, некоторые из них, как, например, славяноведение, были объявлены «реакционными». Затем — репрессии, уничтожившие многие сотни талантливых ученых. В число опальных попали и В. М. Истрин, и М. Н. Сперанский, т. е. те ученые, которые выступили составителями публикуемого письма^[ii]. А против С. Ф. Платонова, выбранного было на должность председательствующего в Отделении гуманитарных наук, завели дело. В «Докладной записке» Г. Г. Ягоды и Г. Е. Евдокимова от 9 января 1930 г. «О состоянии следствия по делу о деятельности контрреволюционных группировок в Академии Наук СССР», направленной секретарю ЦК ВКП(б) Сталину, говорится, что «в ОГПУ поступили сведения о том, что в библиотеке Академии наук нелегально с целью сокрытия от органов Соввласти, хранятся важные политические документы и архивы. <…> В результате дальнейшего следствия по делу сокрытия важнейших политических документов в Академии наук устанавливается следующее:

<…> подтверждается существование в Академии наук монархической группировки, в которую входят академики: ПЛАТОНОВ Сергей Федорович, ИСТРИН Василий Михайлович, ПЕРЕТЦ Владимир Николаевич <…> и недавно умершие СОБОЛЕВСКИЙ Алексей Иванович и ЛАВРОВ Петр Алексеевич» [2, с. 88].

Здесь невольно вспоминается мысль, записанная однажды В. О. Ключевским в своем дневнике, которая отчасти и выражает внутренний мир русского человека, его менталитет, в силу которого, быть может, он не смог тогда и никогда после стать ведущим, а не ведомым. «Великорус, — писал он, — историк от природы: он лучше понимает свое прошедшее, чем будущее; он не всегда догадается, чтó нужно предусмотреть, но всегда поймет, что он не догадался. Он умнее, когда обсуждает, что сделал, чем когда соображает, что нужно сделать. В нем больше оглядки, чем предусмотрительности, больше смирения, чем нахальства».

В своем выступлении по случаю 275-летнего юбилея Российской академии наук Ю. С. Осипов заметил: «Подлинная наука всегда динамична. Но она одновременно и традиционна, наполнена идеями преемственности концепций и поколений. Ее сила на всех этапах жизни России была в передаче научной эстафеты от корифеев науки, хранителей ее достижений к молодым дарованиям. И когда такая связь сохраняется, наука остается полнокровной и перспективной» [5, с. 14]. Хочется надеяться, что эти слова президента РАН будут подкреплены в будущем целенаправленной работой по сплочению академических сил.

Представленный ниже документ публикуется впервые по авторизованной машинописи с правкой академика В. М. Истрина (Санкт-Петербургский филиал Архива РАН. Ф. 172. Оп. 1. Ед. хр. № 13. Лл. 66—81). Он отражает непростую обстановку внутри Академии 1920-х гг. и был адресован, по-видимому, высшим академическим инстанциям. Развернувшаяся борьба со старым, дореформенным составом привела к расколу рядов внутри отделений. Его заголовок и содержание представляют собой как бы ответ тем «раскольникам», которые в конъюнктурной полемике о судьбах академии и борьбе за собственное благосостояние отвергли слагавшийся десятилетиями устав деятельности Академии, те высокие цели и задачи, которые ставило перед собой ОРЯС. При обработке документа нами были исправлены очевидные погрешности текста, связанные главным образом с орфографией подлинника (мелкие пометы, такие, как исправления одной-двух букв и т. п., нами не фиксируются в примечаниях); унифицирована подача заглавных и строчных литер; пунктуация оставлена почти без изменений. Датировка документа определяется по сопутствующим деталям текста — предположительно после 1922 г. Непосредственно перед заглавием (л. 66) приписано от руки: «С попр<авками > от руки акад. В. М. Истрина».

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Шахматов А. А. О государственных задачах русского народа в связи с национальными задачами племен, населяющих Россию // Московский журнал. История государства Российского. 1999. № 9.

2. Академия наук в решениях Политбюро ЦК РКП(б)—ВКП(б)—КПСС. 1922—1991 / 1922—1952. Сост. В. Д. Есаков. — М., 2000.

3. Уставы Российской академии наук. 1724—1999. М., 1999.

4. Астахина Л. Ю. История Картотеки // История Картотеки «Словаря русского языка XI—XVII вв.». Авторский состав и источники. — М., 2001.

5. Осипов Ю. С. Российской Академии наук — 275 лет // Осипов. Ю. С. Академия наук в истории Российского государства. — М., 1999.

***

I. ОТДЕЛЕНИЕ русского языка и словесности существует 80 лет, будучи образовано в 1841 г. из «Российской Академии» [1] и присоединено к Академии Наук под настоящим своим именем в виде II Отделения. Согласно своему тогдашнему Положению, оно с са­мого начала получило характер исключительно ученого учреждения. По Положению в круг занятий II Отделения, или OTДЕЛЕНИЯ русско­го языка и словесности, входило: «1) основательное исследование свойств русского языка, начертание сколь можно простевших и вразумительнейших правил употребления его и издание полного словаря; 2) изучение славянских наречийв их составе и грамма­тических формах относительно к языку русскому и составление сравнительного и общего словопроизводногоих словаря и 3) славяно-русская филология вообще, и в особенности история русской словесности». — Эти задачи тотчас же стали приводиться в испол­нение, и Отделение, лишаясь постепенно входивших еще в его сос­тав поэтов и литераторов, скоро стало состоять исключительно из ученых. Его состав был сначала не велик, чередуясь между 6 и 9 членами. Оно, с одной стороны, получило некоторую самостоятельность, которой не имели I и III Отделения, а именно: оно имело своего председательствующего, но, с другой стороны, оно не имело многих прав, которыми пользовались члены I и III Отделений, так, напр., его члены не получали содержания. Несмотря на это столь существенное ограничение, Отделение ясно сознавало свою высокую национальную задачу и быстро оценило всю важность и все значение своего существования как отдельного целого, ставшего во главе целой научной области. Бывали попытки прекратить существование II Отделения как отдельного и слить его с III Отделением, причем указывалось его членам на те выгоды, которые они получат при таком слиянии, вроде, напр., получения содержания в качестве полноправных академиков. Но члены II Отделения предпочитали отказываться от личных выгод, лишь бы сохранить существование самого Отделения, присоединение которого к III Отделению в их глазах было равносильно его полному уничтожению как ученой корпорации, связанной единым духом, единой целью и единым интересом.

2. Начавшаяся в таком духе ученая деятельность Отделения продолжалась с неослабным рвением до последнего времени. Оно видело в своей среде немало лиц, прославивших не только Отделение, но и Академию Наук, как целое. Достаточно указать на такие имена, как Буслаев, Срезневский, Грот, Бестужев-Рюмин, Сухомлинов, Веселовский, Шахматов, Ягич. Оно предприняло ряд изданий в круге начерченного ему Положения, постоянно их расширяя и учреждая новые. Можно сказать, что, если в настоящее время и можно с успехом работать над русским языком во всем его разнообразии, над историей литературы допетровского периода и над славяноведением в широком смысле, то всем этим русская наука обязана главнейшим образом Отделению русского языка и словесности, как непосредственно чрез его издания и исследования его членов, так и чрез привлекаемых посторонних сотрудников. Достаточно указать на сто томов «Сборника» и на 35 томов старых и новых «Известий» [2], заключающих в себе массу материала и по языку, и по истории, и по литературе, и по этнографии, не говоря уже о целом ряде крупных отдельных изданий по тем же отраслям, охватывающих историю русской духовной жизни и старого, и нового времени. И кто осмелится сказать, что во всех своих начинаниях Отделение не стояло [3] на должной научной высоте? Кто решится утверждать, что Отделение не держало высоко знамени науки, строго преследуя научные задачи и следя за научным исполнением последних? Издания Отделения признаются действительно «академическими» изданиями, и по их образцу стараются выровняться и другие издания, внеакадемические. Можно с гордостью сказать, что издания Отделения не нанесли порухи «делу государеву», а наоборот, с своей стороны, немало способствовали возвышению престижа Академии и уважения к русской науке вообще. И казалось бы, что с этой стороны деятельность Отделения как приобретшего высший авторитет не только по имени, как часть высшего ученого учреждения, но и по фактическому исполнению положенных на него научных задач — такая деятельность заслуживает лишь расширения. Казалось бы, что для чести и русской науки вообще, и для самой Академии Наук как высшего ученого учреждения, поставленного на страже русского просвещения и русской науки, следует не уничтожать Отделение, вычеркивая его из своего состава, хотя бы под благовидным именем «слияния» с другим Отделением, но, наоборот, всячески поддерживать его, давая ему возможность развиваться и расширяться в указанном направлении.

3. Но кроме чисто научной стороны, есть другая, где Отделение уже выступает из замкнутых стен Академии и получает значение научно-общественное. Наука движется не одними академиками, а совокупностью сотен и тысяч лиц, стоящих и вне академии, но объединенных какой-либо силой, какой-либо идеей, внутренней и внешней. Соответственно этому, Отделение должно было вступить на путь общения с массой работников, вызывая к жизни новые предприятия, указывая пути научной разработки подлежащего его ведению матери­ала и изыскивая средства для приведения в известность резуль­татов часто бескорыстной работы многих и многих самоотверженных тружеников. Отделение, действительно, и пошло по этому пути. В пер­вую половину своего существования Отделениене имело возможности развернуться в этом направлении. Не получая средств на содержание личного состава, неимея сколько-нибудь сносного кре­дита на свою научную деятельность, будучи малочисленным в своем составе, Отделение волей-неволей принуждено было ограничивать свои начинания и довольствоваться сравнительно малым числом посторонних сотрудников. Но с изменением к лучшему внешних условий Отделение с конца прошлого столетия вступило в тесный союз с ученым и культурным миром и быстро стало завоевывать все боль­шие и большие симпатии русского общества. Оно широко раскрыло свои издания для постороннихученых, как приобретших уже извест­ность, так и начинающих; оно ставило все новые и новые задачи, выдвигая новые предприятия, связывавшиеся с современными требо­ваниями науки; оно учреждало разнообразные комиссии для выполнения ставившихся новых задач, привлекая вних целые кадры сотрудников; оно рассылало программы и запросы касательно выясне­ния различных сторон русской духовной жизни; оно устраивало, по мере своих финансовых средств, экспедиции и командировки для изучения на местах состояния языка, словесности, быта русского народа. И результаты такого направления деятельности Отделения не замедлили быстро сказаться. При Отделении одна за другой стали возникать различные комиссии для разработки отдельных отраслей русского языкознания и литературы, и в настоящее время при Отделении состоит двенадцать Комиссий, из которых некоторые насчитывают до 50 членов. Достаточно указать на та­кие Комиссии, как Комиссия по составлению Словаря русского язы­ка, Пушкинская Комиссия, Диалектологическая Комиссия, Комиссия по изданию памятников древней письменности, Комиссия по изданию Библиотеки русских писателей, Комиссия по составлению Толковой Библиографии, Комиссия но научному изданию Славянской Библии, не говоря уже о других, более мелких.

При сравнительно скудной оплате работы, а иногда и совсем без оплаты, сотрудники, тем не менее, усердно работали, ободряемые сознанием, чтоих работа примыкает к близкому им по духу направ­лению к интересам Отделения, а чрез последнее и к высшему уче­ному учреждению России. Сотрудники оказались рассеянными по всей России, и из всех мест России, от крупных центров до глухих угол­ков, как растения к солнцу, потянулись к Отделению самоотвержен­ные труженики, не знавшие доселе, куда обратиться с результатами своей любознательности и увидевшие теперь в Отделении прибежище, где можно разрешить свои недоделанные [4] вопросы и где можно встретить и материальную, а главное —нравственную поддержку в своих подчас очень скромных, но полезных в общем ходе, научных стремлениях. Достаточно просмотреть 25-й том «Известий»Отделения, в котором собраны все речи, сказанные в разных местах России по случаю смерти в 1920 г. акад. А. А. Шахматова [5], чтобы видеть то общественное значение Отделения, которое оно в настоящее время получило. Академия Наук всегда, конечно, пользовалась высоким уважением со стороны русского общества, но далеко не все круги знали о ней, а целые части общества имели о ней смут­ное понятие, не соприкасаясь с ней работами по своей специальности. Теперь, благодаря живой деятельности Отделения, о послед­нем узнали самые широкие круги русского общества и, по выраже­нию одного из авторов упомянутых речей, чрез Отделение стали иначе уважать и саму Академию Наук. Следовательно, Отделение и с этой стороны с честью выдержало перед лицом русского общества свое испытание и не только не нанесло порухи делу Академии, но и оказало свое посильное содействие ее возвеличению. Не будет преувеличением, если скажем, что из всех трех Отделений Академии Отделение русского языка и словесности пользуется большею известностью, и, конечно, потому, что его деятельность затрагивает тот наиболее обширный круг русского интеллигентного общества, который чувствует себя тесно связанным с русской землей, с русским народом, с русским языком, с русской литературой. Поэтому, казалось бы, что и с научно-общественной стороны Отделение русского языка и словесности заслуживаетне гонения, не прекращения его все развивавшейся жизни, а наоборот, всяческого поощрения на пути его стараний, не поступаясь высотой науки, сблизить темне менее культивиру­емую им науку с широким обществом.

4. Далее, ученая деятельность Отделения с течением времени выш­ла из круга чисто русских интересов и вступила на широкую до­рогу славянства вообще. Уже по Положению 1841 г. однойиз задач Отделения была разработка славянских наречий. В этом отношении Отделение русского языка и словесности всегда держало содружество со славянскими землями, вступая в сношения как с отдельными славянскими учеными, так и с целыми научными учреж­дениями и, прежде всего, сославянскими академиями — Польской, Чешской, Сербской, Болгарской, Хорватской. Славянские академии по своим силам не могут равняться с большими академиями, как Берлинская, Венская, Парижская, с которыми Российская Академия в целом как равноправный член состоит в союзе. Славянские академии имеют более узкую цель — изучение, прежде всего, своей страны, своего родного, т. е. именно ту цель, которую имеет и Отделение русского языка и словесности. Понятно поэтому стремление у тех и у другого сблизиться для совместной работы на общей почве, т. е. на почве славянского мира. Славянские ученые, среди которых были и есть славные имена, оценили научную работу Отделения и его значение в развитии науки славяноведения в широком смысле, и потому с начала нынешнего столетия и у нас, и у славян и зародилась мысль о заключении союза для совместного выполнения крупных научных задач. В 1912 году эта мысль была осуществлена, и тогда был учрежден союз академий — Чешской, Сербской, Болгарской, Югославской [6] и Российской в лице Отделения русского языка и словесности. Возникшая в 1914 г. война и последующие события не дали возможности Союзу проявить свою жизнедеятельность, но в данном случае важен тот престиж, который Отделение приобрело среди ученого славянского мира, и который предоставил ему главную руководящую роль в Союзе. Следовательно, и с этой стороны Отделение русского языка и словесности способствовало увеличению чести и славы Академии, и поэтому, казалось бы, что его ученая деятельность должна бы поддерживаться и в указанной сфере.

5. Теперь спрашивается: кому и зачем понадобилось «слияние» II и III Отделений, т. е. Отделения русского языка и словесности и Отделения истории и филологии? Если II-е Отделение, само по себе, не заключало в себе вредных для научных работ элементов, то, быть может, его существование как самостоятельного, было вредно для III Отделения, и что слияние обоих Отделений устранит этот вред и повысит у того и у другого степень научной работы? Но на эти вопросы приходится ответить вполне отрицательно. Правда, и II и III Отделения во многом совпадают, и на первый взгляд — довольно близко: Оба Отделения по существу своему суть историко-филологические. Особенно указывают на то, что, напр., Русская История, кафедра III-го Отделения, бывает часто представлена и в Отделении русского языка и словесности. Но это слишком незначительная причина, чтобы выставлять ее в пользу слияния обоих Отделений. Да и опыт многих лет нисколько не подтверждает необходимости удержания кафедры русской истории непременно на одном Отделении. Одни известные историки, как Погодин, Бестужев-Рюмин, были членами II Отделения, другие, как Соловьев, Ключевский, Лаппо-Данилевский — членами III Отделения. Однако это обстоятельство нисколько не повредило ни тому, ни другому Отделению. Отделение русского языка и словесности, не имея приуроченных к определенным местам кафедр, в пополнении своего состава руководилось или нуждами данного момента, или наличностью выдающегося ученого, работа которого наиболее близко соприкасается с задачами Отделения, и одновременное существование двух русских историков на разных Отделениях никогда не оказывало вредного влияния на деятельность того и другого как частей Академии. Но русская история представляет единственный пример наиболее близкого соприкосновения двух Отделений. В остальном же оба Отделения, хотя и содержат в себе науки «историко-филологические», однако имеют и свои задачи, сложившиеся для каждого Отделения исторически и, притом, настолько прочно, что ломать сложившуюся традицию из-за проблематических выгод слияния нет никакого основания. Положение России в соседстве с Востоком, естественно, издавна вызывало необходимость его изучения, и естественный ход вещей сделал то, что III Отделение издавна стало центром восточной науки, а академики-востоковеды высоко поставили значение востоковедной науки. Такое положение создалось исторически и оно будет сохраняться и в дальнейшем: культурные и экономические связи России с соседом-востоком и в будущем будут поддерживать в России востоковедную науку как нечто самостоятельное и самодовлеющее. Ближе к Русскому Отделению стоят классические дисциплины, но и то лишь постольку, поскольку они имеют объектом изучение отражения классического мира на древнейшую историю юга России. Рядом с этим исторически создалось и развилось II-е Отделение, имеющее целью разработку духовного мира всего славянства, главнейшим образом, конечно, жизнь русского народа во всех ее проявлениях. По действующему Положению предметы занятий Отделения русского языка и словесности следующие: «русский язык во всем его объеме, с его наречиями и говорами; история русского языка; история русской литературы и культуры; церковнославянский язык; южные и западные славянские языки и их история; история славянских литератур; история иностранных литератур по отношению к русской; теория искусства; теория словесности и теория историко-литературной критики». Отсюда видно, что все отдельные научные дисциплины II Отделения так тесно между собой связаны, как это не может наблюдаться в других Отделениях. Благодаря такой близкой связи отдельных дисциплин, и члены II Отделения представляют собой как бы особое ученое Общество, где каждый научный вопрос по своей сущности затрагивает специальность каждого члена — одного более, другого менее. Поэтому II Отделение всегда имело и должно иметь и особого своего Председателя, взятого из его же среды, как объединяющего общую работу членов Отделения и как служащего непосредственным звеном между Отделением и кадром посторонних работников, также близко соприкасающихся друг с другом. Оба Отделения и осуществляли поставленные им задачи каждое самостоятельно. Однако такая раздельность интересов никогда не мешала выступать им вместе в общей работе, когда дело касалось смежных областей. В случае нужды устраивались совместные заседания II и III Отделений для обсуждения общих вопросов, члены одного Отделения принимали участие в изданиях другого. Нельзя указать ни одного случая, когда бы от раздельного существования II и III Отделений научные академические работы испытывали какие-либо неудобства, тем более, когда бы от этого разделения происходил явный ущерб. Наоборот, тесное объединение небольшого кружка лиц одной специальности являлось одной из существенных причин оживления научной работы по данной специальности и вне академических стен. Следовательно, и с этой стороны нет оснований выдвигать необходимость слияния II и III Отделений.

6. Указывают, между прочим, на то, что в заграничных европейских академиях нет отделений, соответствующих Отделению русского языка и словесности при Российской Академии. Но отсутствие их в западноевропейских академиях, само по себе, не может служить достаточным доказательством ненужности последнего. Не создалось при европейских академиях соответствующего отделения, значит не было особых причин и условий для его создания. Но одно только можно с полной решительностью утверждать, что, если бы в Англии, Франции и Германии существовали такие отделения при академиях, задача которых специально изучать родную страну, то никому не пришло бы на мысль [7] прекращать их существование или ограничивать круг их деятельности, но, наоборот, они везде находили бы особую поддержку как учреждения, близкие национальному чувству англичанина, француза, немца [8].

Но если в больших западноевропейских академиях нет отделений, подобных нашему II-му Отделению, то таковые существуют в академиях Польской, Чешской, Венгерской и Румынской и везде имеют своих особых председателей. В Польской Академии одно из трех отделений первое есть Отделение польской филологии и лингвистики; в Чешской из четырех отделений третье Отделение есть Отделение чешскославянской и классической филологии; в Венгерской Академии из трех отделений первое — языкознания и эстетики — имеет задачей изучение венгерского языка и родственных алтайских языков; в Румынской Академии из трех отделений Отделение литературное изучает румынский язык, румынскую литературу, румынскую историю и румынское искусство.

У нас же в России особое Отделение для изучения русского языка и словесности потому имеет особое право на существование, что сама-то Россия, занимающая часть земного шара, превосходящую по своей величине всю Европу, не в пример европейским странам, изучена менее всего, как стороны естественно-производительных сил, так и со стороны духовных. Подобно тому, как жизненные условия вызвали создание многочисленной Комиссии по изучению естественно-производительных сил России, так, если бы не было Отделения русского языка и словесности, то для изучения духовных сил русского народа неминуемо создалась бы особая такая же Комиссия. Так не лучше ли сохранить то, что есть, чем производить по меньшей мере проблематические по своим результатам эксперименты?

7. Только что указанное национально-научное значение Отделения и должно быть выдвинуто при защите его существования. Надо сказать, что момент для его уничтожения под тем или другим именем, с одной стороны, является самым подходящим. В настоящее время, когда вот уже шесть лет как систематически уничтожается все русское, все национальное, как разрушаются все культурные и духовные ценности тысячелетней русской исторической жизни, когда русское имя вычеркнуто даже из названия русского государства (СССР), в такое время исключение из списков Академии Наук «Русского» Отделения, несомненно, будет встречено в известных сферах с нескрываемой радостью и удовольствием. Это удовольствие будет увеличиваться особенно при виде того факта, что проект уничтожения «Русского» Отделения выходит из недр самой Академии. Но, с другой стороны, этот же самый момент и должен быть признан неподходящим. Гражданский долг, ответственность перед Родиной, чувство национальной гордости, одним словом, все то, что известно под опасным в настоящее время словом «патриотизм», заставляет громко протестовать против новой попытки еще в одном месте вычеркнуть «русское» имя. Если власти почему-либо последнее неприятно, если «русское» Отделение Академии Наук, при современном стремлении внедрить идею интернационализма, звучит диссонансом и потому недопустимо, то пусть вычеркнут это имя те, у кого власть и сила, а не те, которые должны стоять на страже своего национального, своей духовной жизни. Наш долг — указать власти на недопустимость нанесения такого оскорбления русскому национальному чувству в мирной области наук, а не идти впереди ее в этом отношении, стараясь предугадать ее мысли и предвосхитить их исполнение [9].

8. Эту национальную сторону надо учитывать при вопросе о том, какое впечатление произведет уничтожение Отделения русского языка и словесности на те общественные круги, которые тесно связаны с Отделением и о которых говорилось выше. Как бы мы ни прикрывались словом «слияние», для общественного сознания это будет ничто иное как простое «уничтожение» Отделения. Доселе по гуманитарным наукам в Академии было два Отделения — «Отделение русского языка и словесности» и «Отделение истории и филологии», причем о последнем знали сравнительно немногие. Теперь в Академии будет одно [10] отделение «Истории и филологии»: ясно, что «Отделение русского языка и словесности» упразднено. С общественной психологией надо считаться. Чувство патриотизма, несомненно, будет уязвлено. Если распространится мнение, что это упразднение сделано властью, то Академии не избыть укора в том, что она не оказала противодействия, по мере своих сил, этому поползновению произвести настоящую реформу. Если же укоренится убеждение, что Академия произвела эту реформу по своему собственному почину, под впечатлением слухов о неблагоприятном отношении власти к русскому Отделению, то на академию ляжет еще больший укор и большее обвинение: не возвысит это ее чести и достоинства, а, напротив, унизит. Точно такое настроение и недоумение вызовет предлагаемая реформа среди славянских ученых и в славянских академиях, которые состоят в союзе с русской Академией в лице Отделения русского языка и словесности. Перед ними встанет неминуемо вопрос, как же теперь приводить в осуществление учрежденный перед войной союз славянский академий? Последнее не может быть заменено «Отделением истории филологии», с которым славянские академии не имеют ничего общего. Там точно так же поднимется вопрос, зачем понадобилось уничтожение Отделения как особой части Академии, и если туда проникнут слухи о не совсем благополучном положении дела — а слухи, несомненно, проникнут, — то произведенная реформа и среди славянских ученых не поднимет престижа Академии.

9. Наконец, можно с решительностью утверждать, что с прекращением Отделения русского языка и словесности как самостоятельного тотчас же понизится научная жизнь в той сфере, в которой Отделение было, так сказать главою. Выше было указано, какая тесная связь образовалась между Отделением и многочисленной частью русского общества, посвящающею себя посильной работе по исследованию самых разнообразных проявлений русской духовной жизни. Сознание этой связи поддерживает энергию у отдельных лиц, часто чувствующих себя одинокими и беспомощными [11] и нуждающихся в нравственной поддержке. Но эта поддержка необходима не только для отдельных лиц, но и для целых групп. Отдельные лица и целые группы, рассеянные по всей России, и привыкли смотреть на Отделение русского языка и словесности Академии Наук, как на учреждение, объединяющее их разрозненные силы и защищающее их своим авторитетом в возможных тяжелых обстоятельствах. Вследствие этого сознания каждый даже незначительный работник, вплоть до народного учителя в какой-нибудь захолустной деревне, чувствовал себя принадлежащим к великой семье ученых, что и окрыляло его при его скромной, но часто очень полезной для общего хода науки работе. Все это, с уничтожением Отделения русского языка и словесности, в значительной степени понизится, у многих просто опустятся руки, и многие станут в недоумении перед вопросом, да нужна ли их работа, когда признано ненужным существование целого академического Отделения, к которому они привыкли относиться с большим уважением, граничащим даже иногда прямо с таким благоговением, что одна возможность иметь хоть какие-нибудь письменные с ним сношения, наполняла их гордостью и побуждала к бескорыстной работе на пользу общего дела. Громадному большинству будет совершенно непонятна такая реформа, и она вызовет лишь угнетенность духа. С этой угнетенностью духа должны будут считаться и сами члены упраздненного отделения, с момента упразднения, также разрозненные, потерявшие взаимную связь и живое чувство общности того громоздкого дела, которое объединялось не многими, но выразительными словами — «русский язык и русская литература». Это тотчас же отразится и на работах, состоящих при Отделении комиссий. И трудно сказать, сколько понадобится времени и усилий, чтобы вся совокупная научная работа Отделения поднялась на прежнюю высоту. Невольно приходит на ум евангельское выражение: «Поразят пастыря и разбегутся [12] овцы». Отделение русского языка и словесности и являлось пастырем для обширной части русского общества, преданных делу изучения духовной жизни русского народа, и невольно поэтому хочется воскликнуть: «Не поражайте же этого пастыря, чтобы не разбежались испуганные его поражением его научные овцы».

Итак,

10. Все сказанное можно свести к следующим положениям:

а) Отделение русского языка и словесности в течение 80 лет своего существования высоко держало знамя науки и неустанно развивало свою деятельность в исполнении возложенных на него задач.

b) Оно привлекло к работе широкие круги русского общества и с своей стороны немало способствовало возвышению чести и славы Академии.

с) Оно приобрело уважение и среди славянских ученых и содействовало созданию общих для всего славянства задач и их исполнению.

d) Оно не делало никакой помехи «Отделению истории и филологии», но когда являлась необходимость, всегда выступало с ним в совместной работе.

e) Прекращение Отделения русского языка и словесности в русской Академии, в русском государстве не может не оскорблять национально-патриотического чувства каждого русского человека.

f) Уничтожение Отделения, хотя бы под именем «слияния» с другим Отделением, сильно понизит научную производительность и задержит естественное развитие начал, положенных в основание Отделения русского языка и словесности и доселе развивавшихся с неослабевавшей энергией.

g) Таким образом, нет никаких оснований для прекращения Отделения как самостоятельного, для слияния его с II Отделением.

История сурово осудит Академию Наук за уничтожение «русского» Отделения, если таковое произойдет, уничтожение, которое не вызывается никакими внутренними причинами, но в сильнейшей степени является результатом ненормальности современной русской жизни.

ПРИМЕЧАНИЯ К ТЕКСТУ ДОКУМЕНТА

1. Далее зачеркнуто: Наук.

2. Имеются в виду периодические издания II Отделения Императорской АН: «Сборник ОРЯС» и «Известия ОРЯС».

3. «Не стояло» вставлено от руки, очевидно, академиком В. М. Истриным.

4. Средняя часть слова (исправление неразборчиво) изменена. Мы предположительно прочитали, как «недоделанные».

5. См.: Известия Отделения русского языка и словесности Российской Академии Наук 1920 г. Т. XXV. Пг., 1922.

6. Приписано от руки над зачеркнутым словом «Хорватской».

7. Слово «бы» приписано от руки над строкой, далее (неразборчиво): на.

8. Последние четыре буквы предыдущего слова и заключительное слово этого абзаца написаны от руки.

9. Справа на полях приписано от руки: «В окончательной редакции вычеркнуть».

10. Слово приписано от руки над строкой. Позднее такое Отделение стало именоваться Отделением общественных наук.

11. Середина слова зачеркнута и исправлена от руки припиской над строкой. Первоначально было: бесполезными.

12. Середина слова зачеркнута и исправлена от руки в строке.

© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru