К интерпретации историко-богословского введения в Чтении о Борисе и Глебе преподобного Нестора

Для освещения событий русской истории в житии вообще характерны аналогии с сакральными событиями и деяниями прошлого; прообразы устанавливаются и для Владимира и его сыновей. Помимо библейских образцов-прообразов это уподобление принятия Владимиром христианской веры обращению Евстафия Плакиды и сопоставление Бориса с Романом Сладкопевцем, а Глеба с царем Давидом;(см. об этом:: Lenhoff G. The Martyred Princes Boris and Gleb: A Socio-Cultural Study of the Cult and the Texts (UCLA Slavic Studies. Vol. 17). Columbus, Ohio, 1989. P. 92-93). Но эти аналогии носят поверхностный характер.

Среди событий Священной истории упомянуто рождение сыновей Адама и Евы Каина и Авеля, однако историю убиения Каином Авеля книжник опускает: «И зачатъ и жена его Евга и роди Каина. И пакы приложи и роди Авеля. Но да не продолжю речии нъ воскоре извещаю» (Revelli G. Monumenti letterari su Boris e Gleb. Genova, 1993. P. 604. Далее Чтение и другие памятники Борисоглебской агиографии цитируются по этому изданию, страницы указываются в скобках в тексте). Известие о рождении Каина и Авеля восходит к славянскому тексту Книги Бытия,. 4: 1-2, отличаясь от передачи этого сообщения в парафразах Ветхого Завета в составе Речи философа, склоняющего к принятию христианства князя Владимира Святославича, будущего крестителя Руси (этот текст включен в Повесть временных лет), и переводных Хроники Георгия Амартола и Хроники Иоанна Малалы. Нестор, как и Книга Бытия, прямо указывает на первородство Каина, в то время как в упомянутых парафразах оно не отмечено непосредственно (Каин лишь упомянут раньше Авеля). Следование автора Чтения библейскому первоисточнику требует объяснения, как и отказ от упоминания о грехе первого братоубийства, особенно странный, поскольку параллель «Святополк — Каин» является одним из лейтмотивов Чтения.

Такая рецепция Нестором библейского сюжета объясняется, вероятно, тем, что в Чтении первоубийство является моделью, «матрицей» для описания преступления Святополка; при этом парадигматическая роль библейского события выполнена более последовательно, чем в Сказании об убиении Бориса и Глеба, в котором уподобление князя-братоубийцы Каину тоже встречается. В Чтении подчеркивается, что Каин — старший брат Авеля, как Святополк — старший брат Бориса и Глеба. Статус Глеба как младшего князя выделен благодаря сравнению с царем Давидом и цитатам из 151-го псалма, причем проведен мотив богоизбранности младшего среди братьев. Было бы соблазнительно соотнести этот мотив с концепцией Слова о Законе и Благодати Илариона в трактовке С.Я. Сендеровича (Сендерович С. Слово о законе и благодати как экзегетический текст. Иларион Киевский и павлианская теология // Труды Отдела древнерусской литературы Института русской литературы (Пушкинского Дома) РАН. СПб., 1999. Т. 51. С. 43—57), однако свидетельств установки Нестора на преемственность по отношению к Слову нет. Во вступлении о грехе Каина не говорится, ибо его замещает и повторяет злодеяние Святополка.

Последовательное именование Святополка (в отличие от Сказания и от летописи) сыном Владимира и братом Бориса и Глеба и отказ Нестора от упоминания, что братоубийца и его жертвы рождены от разных жен Владимира, объясняются, по-видимому, именно последовательной реализацией библейской модели. Усыновленный Владимиром Святополк должен был восприниматься современниками как его сын, однако Нестор не мог не учитывать летописной информации о Святополке как сыне Ярополка и гречанки — бывшей монахини.

В Чтенииакцентирован мотив послушания святых братьев: отцу (в городе которого они обитали), старшему брату и Господу, в представлении Бориса о котором подчеркнута именно царственность, «господство»: Борис в молитвах именует Господа «Цесарем» и вспоминает Его «державьную руку» (p. 620, 647). Любовь к Богу и преданность заповедям веры, послушание отцу и добровольное подчинение старшему брату мыслятся как варианты одного мотива. Святополк же, еще при жизни Владимира покушавшийся убить Бориса и принявший совет дьявола и восставший на Бога, уподоблен Сатане. «Святополк у Нестора — прямой ученик и последователь Диавола. Недаром во вступлении к “Чтению” Нестор уделил столько внимания Сатане, включив в свой рассказ даже апокрифическое предание о восстании ангелов. Особо подчеркивал писатель его непомерную гордыню <…>. Так же горд и самонадеян Святополк, желающий править всей страной один», пишет Н.И. Милютенко (Святые князья-мученики Борис и Глеб. С. 273).

В ЧтенииСатана, исполнившийся гордыни и вознамерившийся занять место Бога, произносит слова» «Да сътворю престол свои на звездахъ» (p. 601) речение заимствовано из Книги пророка Исаии, 14: 13 (ср. указание Н.И. Милютенко. – Там же. С. 400, примеч. 2). Борис и Глеб же среди остальных братьев Владимира «тако светящеся, акы две звезде светле посреде темныхъ» (p. 619). Метафорическое использование в обоих случаях лексемы «звезда», по-видимому, не случайно: посягательство Сатаны на власть, принадлежащую Богу, и умысел Святополка против братьев как бы приравнены.

Противопоставление Бориса и Глеба как праведников всем остальным сыновьям Владимира требует объяснения. На первый взгляд не очень ясно, почему Нестор посредством такой оппозиции причислил к «темным» и Ярослава Мудрого, согласно Чтениюпочитавшего святых братьев и перенесшего мощи Глеба в Вышгород из-под Смоленска. Нестор в отличие от автора Сказания не характеризует Ярослава как мстителя за сводных братьев (Святополк изгнан из Руси в результате некоей не конкретизированной смуты — «крамолы»); возможно, он посчитал, что такие сведения противоречат характеристике Ярослава как благочестивого и праведного христианина. Но такое объяснение сомнительно. По характеристике Г. Ленхофф, «акт братоубийства, совершенный Святополком, <...> взывал к отмщению. Если реакция Ярослава (отомстившего Святополку за грех братоубийства. — А. Р.) справедлива в глазах клана (и, понятно, находится в пределах закона), то и от Бориса и Глеба можно было бы тоже ожидать сопротивления, тем более что напавшие на них не были ни братьями, ни князьями, но всего лишь наемными убийцами. Пассивное сопротивление такого рода не могло рассматриваться как княжеская добродетель, потому что компрометировало способность князя править: это была, скорее, добродетель святого, и она выходит на передний план в текстах, отражающих позднейшие стадии культа» (Lenhoff G. The Martyred Princes Boris and Gleb. P. 36). Деяния Ярослава, конечно, не соответствовали представлениям о поступках страстотерпцев (Борис и Глеб предпочли смерть борьбе за власть), но не могли характеризовать его как правителя в глазах древнерусских книжников отрицательно.

Но допустимо и иное объяснение: детали истории поражения и гибели Святополка не имели прямого отношения к житийной тематике Чтения, поэтому Нестор их опускает. Вот как пишет об этом Г. Денхофф: «Его (Ярослава. – А. Р.) месть и его роль в окончании междоусобиц, центральные в “Сказании”, оказываются за пределами “Чтения”. <…> Он важен не сам по себе, а лишь потому, что отдает повеление о перенесении тела Глеба и надзирает за процессом канонизации вместе с митрополитом Иоанном» (Lenhoff G. The Martyred Princes Boris and Gleb. Р. 95-96). Аналогичным образом Нестор в противоположность автору Сказанияне приводит перечень сыновей Владимира: «Он объясняет, что хотя у Владимира было много сыновей, нет необходимости их перечислять <…> ибо эта история посвящена Борису и Глебу <…>» (Ibid. Р. 92).

Однако о праведности Ярослава книжник пишет: «Бе мужь тъи праведенъ и тихъ, ходяи в заповедехъ Божиихъ» и называет его «христолюбивыи князь» (р. 663). Не исключено, что, противопоставляя Бориса и Глеба всем остальным братьям, Нестор невольно «забыл» о Ярославе и просто подпал «под власть» украшающей антитезы. Однако возможно и иное объяснение: «победу» над реалиями в этом случае одержала не «риторика», а историко-богословская установка на уподобление братоубийцы Каину, а святых братьев — Авелю. Ярославу Мудрому в этой схеме не нашлось места, хотя далее Нестор указал на его праведность.

Существует версия, согласно которой Борис и Глеб были детьми Владимира не от безымянной «болгарыни» (о которой упоминают ранние источники), а от супруги Владимира в христианском браке царевны Анны. Эта версия, отраженная только в поздних источниках, тем не менее убедительно объясняет свидетельства ранних текстов о возрасте Бориса и Глеба, который при иной трактовке является очевидным анахронизмом. Эта старая гипотеза имеет приверженцев и сейчас (см., напр.: Поппэ А.В. Земная гибель и небесное торжество Бориса и Глеба // Труды Отдела древнерусской литературы Института русской литературы (Пушкинского Дома) РАН. СПб., 2003. Т. 54. С. 308-312; Петрухин В.Я. Христианство на Руси во второй половине X — первой половине XI в. // Христианство в странах Восточной, Юго-Восточной и Центральной Европы на пороге второго тысячелетия. М., 2002. С. 106-107). В. Волков оценивает гипотезу о рождении Бориса и Глеба от христианского брака Владимира с Анной (Volkov V. Vladimir the Russian Viking. 3^rd print. Woodstock; N. Y., 1998. P. 367, note 187) как достаточно убедительную. Если эта версия справедлива, то факт рождения братьев-страстотерпцев в христианском браке мог оказать воздействие на формирование почитания Бориса и Глеба, хотя с канонической точки зрения он и не должен был иметь значения. Однако применять эту гипотезу к объяснению Несторовой антитезы было бы опрометчиво: неизвестно, какими сведениями о происхождении Бориса и Глеба располагал книжник; возможно, если бы составитель Чтения знал, что матерью мучеников была христианка царевна Анна, он это бы отметил. Впрочем, упоминание о происхождении Святополка, с одной стороны, и Бориса и Глеба, с другой, от разных матерей нарушило бы стройность аналогии с убийством Авеля Каином.

Параллели с Писанием в Чтениине являются простыми риторическими приемами, как считает М.Ю. Парамонова (Парамонова М.Ю. Святые правители Латинской Европы и Древней Руси: Сравнительно-исторический анализ вацлавского и борисоглебского культов. М., 2003. С. 302-303, 306-307); они заключают в себе историософский смысл — представление об убиении святых братьев как о «повторении» библейского первоубийства (ср.: Лотман Ю.М. «Звонячи в прадеднюю славу» // Лотман Ю.М. Избранные статьи: В 3 т. Таллинн, 1993. Т. 3. С. 107-110; Успенский Б.А. Борис и Глеб: Восприятие истории в Древней Руси. М., 2000).

По мнению Г. Ленхофф, Чтение было создано как житие, более соответствующее «византийским литературным канонам». Как считает исследовательница, Чтениеадресовано монашеской аудитории, к которой Нестор обращается, именуя ее «братия»; эта адресация проявилась в акцентировании аскетических добродетелей святых, практически не отмеченных в Сказании (Lenhoff G. The Martyred Princes Boris and Gleb. Р. 91-93ff). Это же мнение высказывал и С.А. Бугославский на защите его докторской диссертации «Древнерусские литературные произведения о Борисе и Глебе»: «Чтение было написано для монастырской среды, для чтения во время трапезы». — Бугославский С.А. Текстология Древней Руси. Т. 2. Древнерусские литературные произведения о Борисе и Глебе. М., 2007. С. 627). Эта характеристика требует корректировки: в Чтении, действительно, уделяется большее внимания обыкновенно описываемым в агиографии добродетелям братьев, однако при характеристике их мученического подвига мотивы отречения от мира и сораспятия Христу, «вольной жертвы» в подражание Спасителю как раз ослаблены в сравнении с Ск, а особенно отмечены подчинение старшему брату и забота о ближних (Ср.: Святые князья-мученики Борис и Глеб. С. 272-277; ср. также: Бугославский С.А. Текстология Древней Руси. Т. 2. Древнерусские литературные произведения о Борисе и Глебе. С. 291). Обращение «братия» употреблялось не только в монашеской среде. Так обращается к своей дружине Глеб в Сказании.: «Он же, видевъ, яко не вънемлють словесъ его, начатъ глаголати сице: “Cпасися, милый мой отче и господине Василие! Спасися мати и госпоже моя! <...> Спасися и ты, брате и поспешителю Ярославе! Спасися и ты, брате и враже Святополче! Спасетеся и вы, братие дружино! Вси спасетеся! Уже не имамъ вас видети в житии семь, зане разлучаемъ есмь от васъ съ нужею”» (p. 318). Слово «братие» входило в состав выражения «братие и дружино» (употребленного, например, в обращении князя Игоря Святославича к родичам и войску в Слове о полку Игореве), имевшего устойчивый характер и являвшегося «реальной формой обращения древнерусского военачальника к своему отряду» (Зализняк А.А. Древненовгородский диалект. М., 1995. С. 298). Выражение это, как указал А.А. Зализняк, встречается в книжных памятниках Киевского периода (Лаврентьевская летопись под 970 г., Ипатьевская летопись под 1123, 1152, 1169, 1185 гг.) и в новгородской берестяной грамоте № 724 (1160-е гг.). В церковной традиции именование «братья» подразумевает христианскую общину, а не обязательно только лишь монахов.

Лексема «братия» применяется в речи Святополка в Сказаниипо отношению к другим (родным) сыновьям Владимира: «<…> Дъвоего имамъ чаяти: яко аще услышать мя братия моя, си же варивъше, въздадять ми и горьша сихъ; аще ли и не сице, то да ижденуть мя и буду чюжь престола отца моего и жалость земле моея сънесть мя и поношения поносящихъ нападуть на мя и къняжение мое прииметь инъ и въ дворехъ моихъ не будеть живущааго» (p 275). Этим же словом обозначены князья — братья Ярославичи в Сказании о чудесах Романа и Давыда: «И по литургии вься братия идоша и обедаша вси на коупь» (p. 512, вариант 48).

Несомненно, Нестор, как монах, в обращении «братие» подразумевает прежде всего иноческую аудиторию. Тем не менее адресацию Чтенияможно трактовать более широко: житие предназначено для всей христианской «братии», для всех, входящих в Церковь.

Распространенено мнение, что из двух Борисоглебских житий Чтение «хочет быть их настоящим житием» и «представляет собою совершенно первый у нас опыт настоящего жития» в противоположность Сказанию, которое «есть именно только повесть об их убиении» (Голубинский Е.Е. История Русской церкви. Изд. 2-е, испр. и доп. М., 1901. Т. 1. Первая половина тома. С. 748-749); эту оценку полностью разделяют М.Д. Приселков и С.А. Бугославский (Приселков М.Д. Нестор Летописец: Опыт историко-литературной характеристики. СПб., 2009. С. 135; Бугославский С.А. Текстология Древней Руси. Т. 2. Древнерусские литературные произведения о Борисе и Глебе. С. 299),. Однако такая характеристика не вполне соответствует действительности: «Ни “Сказание”, ни “Чтение” житиями не являются (и не называются этим термином в рукописной традиции). Основная часть в обоих случаях посвящена гибели святых братьев. <…> Как бы то ни было, собственно биографический нарратив в обоих случаях отсутствует, и это не позволяет считать их житиями» (Живов В.М. Ранняя восточнославянская агиография и проблема жанра в древнерусской литературе // Язык. Личность. Текст: Сб. ст. к 70-летию Т.М. Николаевой. М., 2005. С. 724). Однако аргумент «от названия» представляется неуместным: отсутствие в списках именования этих произведений житиями имело бы доказательное значение, если бы древнерусская словесность характеризовалась развитым жанровым самосознанием, что В.М. Живов как раз отрицает (в этом случае нужно было бы говорить о сознательном отходе от традиции). Только тем, что слово «житие» (как и большинство других, относящихся к словесности) не обладало строгим жанровым смыслом, можно объяснить, например, заглавие Хожения игумена Даниила в старейшем списке первой редакции: «Житье и хоженье Данила, Русьскыя земли игумена» («Хожение» игумена Даниила в Святую Землю в начале XII в. / Изд. подгот. О.А. Белоброва, М. Гардзанити, Г.М. Прохоров, И.В. Федорова; Отв. ред. Г.М. Прохоров. СПб., 2007. С. 14). С собственно житиями этот памятник в отличие и от Чтения, и от Сказания не имеет почти ничего общего.

Установка Чтения характеризуется прежде всего не выражением ценностей, специфичных для монашества, а включением события русской истории в библейский контекст. Нестор — книжник, обнаруживающий явные историософские склонности и интересы. Определение «очерка священной истории», содержащегося в Чтении, как «малоуместного» (Живов В.М. Ранняя восточнославянская агиография и проблема жанра в древнерусской литературе. С. 724) принять невозможно, хотя «риторическая» искусность агиографа при «подключении» событий прообразов прошлого к описанию мученичества Бориса и Глеба может оцениваться по-разному.
© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru