«Замурованная невеста»: этюд на гендерную тему

Но каждый, кто на свете жил,

Любимых убивал.

Один жестокостью, другой –

Отравою похвал,

Коварным поцелуем трус,

А смелый – наповал

.

О.Уайльд. Баллада Редингской тюрьмы

Почти все старые города Европы и Азии имеют свои легенды и предания. Это в первую очередь легенды этиологические, объясняющие происхождение городов, обычно возникших по воле богов или иных сверхъестественных существ, в результате подвигов царей и героев или вследствие природных катаклизмов. Пример легенд этого рода - основание Рима Ромулом, бывшим по одним версиям внуком Энея, по другим - сыном бога Марса, и ставшим не только эпонимом и первым царем города, но и учредителем его основных институтов. Другой тип легенд – легенды топонимические, трактующие названия городов или отдельных городских районов (кварталов, улиц, площадей). Они обычно возводят эти названия к событиям далекого прошлого, к житиям святых или местным преданиям.[i] Третья разновидность легенд – легенды собственно урбанистические, связанные с различными этапами развития города, с уничтожением и восстановлением его частей, реконструкцией и расширением, отношением центра и окраин, а также со строительством его наиболее значимых сооружений – соборов/храмов/мечетей, крепостей/фортов, мостов, торговых площадей.

Городские легенды служат украшением туристических путеводителей, предметом научного освоения они становятся нечасто, видимо, в силу своей вторичности. Между тем, даже на самый поверхностный «туристический» взгляд, очевидно, что разные города, принадлежащие разным историческим эпохам и национальным культурам, имеют схожие городские легенды.

Одна из таких общих легенд сложилась вокруг строительства замков, башен, мостов, т.е. фундаментальных сооружений средневекового города, и имеет чисто макабрический сюжет – убийство девочки, девушки, молодой женщины, замурованной заживо в стене или фундаменте здания. Какова бы ни была мотивация этого сюжета, его истинная причина всегда практическая, инструментальная, «чисто строительная», - считалось, что замурованная девственница придает крепость постройке, сохраняет ее от разрушения. Как будет видно ниже, возникновение подобной легенды соответствовало вполне реальной строительной практике разных народов, обладавших мифопоэтическими представлениями о сакральной силе невинности, магическом могуществе девственности, охранительном поле женской чистоты, которые служат наиболее действенным оберегом всякого важного начинания.

Умилостивительная «жертва чистоты» тем самым оказывалась необходимым ритуалом при реализации такого трудоемкого предприятия, как возведение крепостей, стен, мостов и других стратегических объектов средневекового города. Вообще связь между девственностью или ее утерей, с одной стороны, и погребением заживо или заточением, с другой, оказывается древнейшей мифологемой, - достаточно вспомнить древнегреческий миф о Данае, которую отец заточил в медную башню, а также римских весталок, которых замуровывали живыми в наказание за нарушение обета целомудрия.[ii]

В свете легенд о замурованной девственности вся старая Европа напоминает большое кладбище – стены, мостовые опоры и фундаменты многих европейских зданий таят в себе человеческие останки, которые иначе чем результатом жертвоприношения не назовешь. Характерна городская легенда о возведении стен средневекового Копенгагена. Она гласит, что фрагменты городской стены постоянно обрушались, пока строители не прибегли к радикальному средству: в стене сделали нишу и поставили стол с едой и игрушками. Туда же обманными посулами заманили голодную девочку, и, пока бедняжка насыщалась и развлекалась, строители быстро замуровали нишу и сложили свод. Несколько дней подряд у импровизированного склепа играли музыканты, чтобы заглушить вопли невинной жертвы, после чего городские стены рушиться перестали.

Многие замки Чехии также построены на местах жертвоприношений людей, в основном женщин и детей. Тройский замок, Чешский Штернберг, Конопиште, Карлштейн обнаруживают при раскопках останки женщин, замурованных живыми в стенах и основании фундамента. Чтобы укрепить стратегически важный мост через Мораву, в 16 веке в его центральную опору была замурована красавица-жена одного из строителей. Средство оказалось верным – мост стоит и поныне, но, по местным преданиям, по ночам он сотрясается от рыданий и проклятий несчастной.

В Шотландии в древности существовал обычай окроплять человеческой кровью фундаменты и стены замков и башен. В Лондоне до сих пор жива легенда о неком каменщике Вортингере, которому никак не удавалось завершить кладку замковой башни – камни постоянно осыпались, погребая под собой рабочих. Лишь когда отсекли голову девочке-сиротке и окропили ее кровью фундамент, башня была благополучно достроена. Позднее на месте этой башни на крови вырос Тауэр, на протяжении многих веков бывший тюрьмой и местом казни

В Тюрингии при строительстве замка Либенштейн у окрестных жителей выкупили несколько девочек-подростков и живьем замуровали в стены. А в Сербии при возведении крепости Скадар жертвой строительства стала кормящая мать с новорожденным младенцем. До сих пор сербские женщины приходят поклониться чудесному источнику, вода которого по цвету и вкусу напоминает материнское молоко и стекает по стене крепости. В эстонском городе Тарту во время строительства Домского собора на Тоомемяги заживо закопали девушку, дух которой якобы бродит по ночам, ища себе на замену живую девицу.

Поэтичная, хотя и кровожадная легенда связана с латышским замком Мариенбург (Алуксненский замок). На замок с запада напали «железные люди» (немцы?). Горожане, поняв, что им не одолеть врага, подожгли замок и сгорели заживо, а души их превратились в белых птиц. Завоеватели пытались отстроить замок заново на том же месте, но все, что им удавалось возвести за день, ночью разрушали белые птицы. Тогда «железные» пригласили на должность ключницы местную девицу по имени Мария. Ее напоили вином и замуровали в замковой башне. Девять дней и ночей замурованная ключница страшно кричала, отпугивая своими криками белых птиц. За это время «железным людям» удалось достроить замок, который они несколько цинично назвали Мариенбург, в память своей доверчивой жертвы.

Зачастую «чисто строительное убийство» окрашивается в романтические тона. Так, героиня легенды замка Олавинлинна в Финляндии была замурована в стену отцом и братом в наказание за любовь к чужаку. На месте ее гибели, как живой укор ее мучителям, выросла рябина, чьи белые цветы символизировали чистоту девушки, а алые ягоды – ее невинно пролитую кровь. Этой рябине посвящены известные народные финские баллады. Схожая легенда существует в ирландском графстве Роскоммон. На руинах замка Рафлик обитает тень юной девы-католички, некогда полюбившей протестанта, за что она была замурована заживо в стене по приказу собственного брата.

Легенды о замурованных девушках стали сюжетами исторических баллад на многих языках, особенно в поэзии балканских народов. Древний мотив о принесении каменщиками умилостивительной жертвы в виде женщины постоянно встречается в литературах «балканской общности». Эти баллады имеют весьма красноречивые названия, где акцент делается не на женской судьбе, имеющей подчиненное значение, а на постройке, обладающей первостепенной важностью: «Артский мост» (греч.), «Мост через Нарту» (румынск.), «Крепость Розафат» (алб.), «Строительство Скадара» (сербохорват.). Исключение представляет название болгарской баллады «Замурованная невеста», давшее название этому эссе.

Тесная связь между гибелью девушки и крепостью/башней/замком характерна не только для легенд Северной, Центральной и Юго-Восточной Европы. Ярчайшим примером этой связи служат знаменитые Девичьи башни в Закавказье, Турции и Крыму, вокруг которых складываются соответствующие легенды тюркских народов. Само название «Девичья башня» (Кыз Кулеси, Гыз Галасы, Кыз Кулле), по своей сути означало неприступность для завоевателя, - добродетель, отчасти уравнивающая башню с девственницей. Безусловно, легенда Девичьей башни – вариант легенды о замурованной девственности, поскольку башня есть синоним чистоты заточенной в ней девушки. Угроза идеалу чистоты, нарушение табу влекут за собой гибель героини легенды.

Наиболее соответствует этой смысловой трактовке легенда азербайджанской Гыз Галасы, согласно которой некий шах влюбился в собственную дочь и возжелал взять ее в жены. Чтобы оттянуть преступный брак, девушка попросила отца построить для нее башню. Однако, шах не изменил своего решения и после завершения строительства. Тогда девушка взобралась на башню и бросилась с ее вершины в Каспийское море. Как видим, здесь башня оберегает невинность от угрозы инцеста, девственница погибает непокоренной, защищая свое целомудрие и оставляя после себя свое alter ego – Девичью башню.[iii]

От угрозы смерти была призвана охранять девственницу знаменитая стамбульская Кыз Кулеси, стоящая на островке посреди Босфора. По турецкой легенде, османскому султану Мехмеду предсказали, что его дочь Мегар Шегир умрет от змеиного яда. Чтобы уберечь дочь, султан поселил ее в специально построенной башне. Влюбленный в принцессу по слуху персидский принц послал ей цветы, в которых притаилась змея, укусившая девушку. И хотя у легенды счастливый конец - принцессу все-таки удалось спасти, - ясно, что и здесь башня выступает в роли оберега невинности. Стамбульскую башню также называют Башней Леандра, возводя ее к греческому мифу о жрице Афродиты Геро и ее возлюбленном Леандре, который еженощно переплывал Геллеспонт, чтобы встретиться с любимой. Однажды ночью, когда погас путеводный огонь маяка, Леандр утонул. Утром, увидев прибитый волнами к берегу труп юноши, Геро в отчаянии бросилась в море. Как ни романтична история Геро и Леандра, воспетая поколениями поэтов от Овидия до Шиллера и Теннисона, к Девичьей башне она отношения не имеет: греческий Леандр переплывал Дарданеллы (Геллеспонт), а не Босфор.

Греческое происхождение имеет и легенда башни Кыз Кулле около крымского города Судак. В этой башне ждала своего возлюбленного юная дочь архонта. О благополучном прибытии юноши из Милета должен был возвестить белый парус на мачте корабля. Однако, интригами отца-архонта белый парус не был вовремя поднят, и девушка, решив, что любимый изменил ей, бросилась с башни в бездну. Здесь, очевидно, что башня охраняет не столько чистоту самой героини, сколько чистоту ее любви, и крушение любовного идеала влечет за собой смерть.

Еще одним символом непокоренной женщины стала башня Суюмбеки в Казани. Последняя казанская царица Суюмбека (1520-1557), по легенде, возглавила оборону Казани, когда войска Ивана Грозного подступили к ее стенам. Надев латы и шлем, она сама выступила навстречу завоевателям. Порыв царицы так вдохновил жителей Казани, что полководец русской армии Андрей Курбский долго не мог взять город приступом, пока не прибег к тайному подкопу. Узнав, что оборона прорвана и враг вошел в город, Суюмбека якобы бросилась вниз с башни, в данном случае бывшей субститутом неприступности города и чести царицы.[iv]

Логика легенды создает устойчивую корреляцию между зданием, где нашла свою погибель женщина, и ее именем, историческим или псевдоисторическим образом или даже с привидением, которым она стала после насильственной смерти или самоубийства. Так происходит циклизация легенд вокруг архитектурного сооружения: предание о «жертве здания» обрастает самостоятельными историями о призраке какой-нибудь «Белой дамы», «Серой монахини», «Черной графини» и т.д., которые тревожат покой обитателей старых домов и замков Европы и создают неисчерпаемый источник бытового городского фольклора. В отличие от известного «призрака оперы», «призрак здания« почти всегда обладает женским лицом. Это уже призрак не безымянной «жертвы строительства», но вполне конкретной исторической или псевдоисторической героини, трагически погибшей в стенах замка или башни, и он, этот призрак, сопровождает культурную историю здания на протяжении многих веков, постепенно переходя из области легенд в сюжетное поле литературы и искусства.

По мере перехода сюжета в сферу письменной литературы он трансформируется: речь уже идет не о замурованных по случаю невинных отроковицах, а о жертвах несчастной любви, супружеского насилия, родительского произвола или политической интриги. Так, легендарные сюжеты приобретают социальные мотивировки, и за мрачно-романтическими образами преданий смутно маячит гендерная проблематика.

Чем популярней предание о женщине-жертве, тем значимей в культурном отношении здание, и, наоборот, – в сооружениях, пользующихся наибольшим признанием, обитают самые популярные женские призраки. В 20 веке устойчивая обоюдная связь между женщиной-жертвой и прославленным произведением архитектуры с эмпиреев «высокого» искусства сошла на съемочные площадки массовой культуры - в кинематограф, телесериал, мюзикл. В наши дни эта связь создает разрекламированные туристические объекты и универсальные торговые марки - коммерческие «брэнды».

* * *

Один из самых известных женских «призраков здания» в Европе - это призрак Анны Болейн (1502-1536), второй из шести жен английского короля Генриха VIII. Дух Анны Болейн неразрывно связан с лондонским Тауэром, где была казнена злосчастная королева, и является его достопримечательностью и «брэндом». Британские туристические агентства организуют специальные «призрак-туры» (ghost tours) по Тауэру, собирая любителей острых ощущений. Британские охотники за привидениями объединяются в ассоциации, одна из которых называется «Ассоциация (очевидцев) посмертных выходов Анны Болейн» (Anna Boleyn’s posthumous issues association). Ассоциация издает бюллетень, регистрирующий очередные «выходы» главного фантома Тауэра.

По рассказам очевидцев, призрак Анны Болейн, излучая белесый свет, регулярно появляется в Тауэре накануне годовщины ее казни 19 мая. Отрубленную палачом голову Анна держит под мышкой. Сотрудники Тауэра уверяют, что привидение бродит по лестницам, подходит к окну, а иногда и присоединяется к туристическим экскурсиям. Самый громкий и документированный «выход» духа Анны произошел в 1864 году и стал предметом судебного разбирательства. Одного из часовых Тауэра нашли лежащим на полу без сознания, и обвинили в том, что он пьяным уснул на посту. В свое оправдание часовой рассказал, что был напуган фигурой в белом шелковом платье, бесшумно плывшей в туманном облаке по коридорам Тауэра. Призрак был одет в характерный тюдоровский чепец, под которым, однако, головы не оказалось. Историю часового сочли пьяным бредом, и он предстал перед военным трибуналом. Согласно документам этого необычного процесса, были заслушаны свидетельства многих солдат и офицеров охраны, которые подтвердили показания подсудимого, поскольку сами многократно видели безглавый призрак женщины. В результате часовой был оправдан.[v]

Дух Анны Болейн считается в Англии самым «трудолюбивым» привидением королевской крови: он не стесняется ни временем, ни расстоянием. Его видели по ночам, и в дневное время; он блуждает по дворикам Тауэра, плавает на лодке по Темзе, скачет в карете, запряженной безглавыми лошадьми. Помимо Тауэра, призрак Анны посещает дворец Хэмптон Корт, а также старинные аббатства в маленьких городках на Темзе, где некогда протекал ее роман с королем.

«Около Энкервик-Хауса, неподалеку от Мыса пикников, сохранились развалины старого монастыря, – писал в своей простодушно-ироничной манере Джером К.Джером. – Возле этого старого монастыря Генрих Восьмой, говорят, поджидал и встречал Анну Болейн. Он встречался с нею также у замка Хивер в графстве Кент и еще где-то около Сент-Олбенса. В те времена жителям Англии было, вероятно, очень трудно найти такое местечко, где эти беспечные молодые люди не крутили бы любовь».[vi]

В 20 веке «выходы» призрака Анны Болейн стали все более редкими: последнее по времени его явление относится к 1940 году, когда немецкая авиация бомбила Лондон. В сентябре, когда авиабомба разрушила часть Букингемского дворца, у ворот Тауэра возникло кошмарное видение – десятки людей якобы видели, как из тумана слепились четыре мужских фигуры, куда-то тащившие обезглавленное женское тело.

Как и положено популярной «жертве здания», образ Анны Болейн давно растиражирован кино и телевидением, рекламой и индустрией развлечений. Говорящая голова Анны, замогильным голосом вещающая о своих злоключениях, является довольно безвкусным аттракционом модных лазерных шоу и экспонатом общедоступных музеев, вроде Музея Мадам Тюссо или London Dungeon. Обычно механическую голову Анны помещают в компании сакраментальных злодеев массовой культуры – графа Дракулы и Джека-Потрошителя, - отбор, согласитесь, говорит сам за себя.

Вместе с тем жизнь и смерть исторической Анны Болейн – сюжет, достойный серьезного исследования. У Анны были неоспоримые заслуги перед историей. Во-первых, она была матерью Елизаветы I, самой почитаемой правительницы англичан; во-вторых, чтобы получить развод и жениться на Анне, Генрих пошел на неслыханный для христианского короля шаг – порвал с Папой Римским и объявил себя главой новой англиканской церкви, тем самым, положив начало длительному церковному расколу и многим религиозным войнам. Не влюбись король в Анну Болейн, Англия, возможно, еще долгое время оставалась бы католической державой. На совести Анны также казнь прославленного Томаса Мора, который не одобрял развода и новой женитьбы короля.

Однако героиней легенд и сериалов Анна Болейн стала не благодаря своей исторической роли, а в силу избыточной мелодраматичности ее love story. Всю свою короткую жизнь она была игрушкой «превратностей судьбы», этого основного закона сюжетосложения мелодрамы. Чтобы добиться ее любви, король отрекся от веры предков, но, женившись, быстро потерял к ней интерес. Она была королевой всего тысячу дней, за этот срок родив троих детей, из которых двое оказались мертворожденными, зато третий ребенок, Елизавета, стала ее оправданием в веках. Дав жизнь столь славной дочери, Анна ускорила свою собственную смерть неспособностью родить сына.

Как и всякой героине мелодрамы, Анне приписывали эффектные фразы вроде: «Король так добр ко мне! Сначала он сделал меня из служанки королевой, а сейчас делает из королевы святую великомученицу».[vii] Казнь Анны была отмечена мрачным новшеством: до нее в Англии в основном вешали, а не отсекали голову мечом, как это делалось во Франции. Генрих решил опробовать новый способ казни на собственной жене. Превратности судьбы преследовали Анну даже после смерти – по какой-то варварской прихоти, король решил вступить в новый брак с Джейн Сеймур прежде, чем остынет тело казненной. Анну Болейн так и не удалось оплакать – в день казни весь двор гулял на свадьбе короля.

Если Анна Болейн является главным призраком и «брэндом» Тауэра, то с именем Инес де Кастро (убита в 1355), «посмертной королевы» Португалии, связаны исторические здания города Коимбры – Дворец слез (Quynta das La Grymas), монастырь Св. Клары и аббатство Алкобаса. В истории Инес де Кастро, как в легендах Девичьих башен, героиня пала жертвой безупречной любви. Инес де Кастро, позднее прославленная Камоэнсом,[viii] прибыла из Кастилии в Португалию в 1340 году в качестве фрейлины жены инфанта Дона Педро, сына короля Альфонса IV Португальского. Инфант страстно влюбился в Инес и стал пренебрегать законной супругой. Инес родила принцу четверых детей и поселилась с ними в специально выстроенной для нее резиденции, прозванной в народе Дворцом слез, ибо жизнь его обитательницы была несладкой.

В 1349 г. после смерти жены Дон Педро тайно обвенчался с Инес. Советники короля проведали о тайном браке и донесли о нем Альфонсу. Допрошенный Дон Педро не рискнул сказать отцу правду, но в то же время отказывался жениться вторично на ком-либо кроме Инес. Законный сын инфанта (будущий король Фернанду Португальский) был болезненным ребенком, тогда как рожденные Инес бастарды отличались отменным здоровьем. В ситуации, угрожавшей легитимному престолонаследию, король изгнал Инес и заточил в монастыре Св. Клары. Между тем королевский совет вынашивал план убийства фаворитки. После нескольких неудачных попыток разлучить любовников, Альфонс IV внял уговорам своих советников, и в 1355 году Инес де Кастро была заколота ворвавшимися в монастырь убийцами.

Через два года Дон Педро стал королем Португалии (Педро I Суровый) и первым делом предал убийц Инес жестокой казни. Затем король объявил, что при жизни Инес де Кастро была его законной супругой с разрешения Папы и посему будет коронована вместе с ним. Дальнейшее представляет собой гротескный кошмар в духе средневековой «пляски смерти»: тело Инес де Кастро выкопали из могилы, облекли в коронационное платье, надели корону на череп и посадили на трон. В отместку за унижения, которым при жизни подверглась его любовница, Педро потребовал, чтобы ее останкам были оказаны королевские почести, и все до одного придворные присягали на верность и целовали руку разложившемуся трупу.

После коронации тело Инес захоронили вторично в соборе аббатства Алкобасы. Над гробницей воздвигли великолепный памятник белого мрамора, изображающей Инес де Кастро законной королевой, увенчанной короной и другими регалиями. Напротив ее могилы покоится сам король, - так влюбленным будет легче встретиться в день восстания из мертвых.

Жизнь и смерть Инес де Кастро, исполненные все тех же «превратностей судьбы», вдохновили многих литераторов и художников. Среди них были и русские деятели искусства, в частности, Карл Брюллов, чья картина «Смерть Инесы де Кастро» хранится в музее Академии художеств в Санкт-Петербурге. В XVIII веке в том же Санкт-Петербурге был поставлен балет «Инесса де Кастро» на музыку композиторов Буалдье и Коннобио. Вообще, сюжет с коронацией трупа настолько сенсационен и причудлив, что и сегодня тревожит воображение художников.

Все здания, связанные с «посмертной королевой», в настоящее время входят в основные туристические маршруты Португалии. В 2005 году португальцы с размахом отмечали 650-летие гибели Инес де Кастро (точнее Инеш де Каштру). В Коимбре прошли музыкальные фестивали и художественные выставки; специально к памятной дате был снят и показан по государственному каналу телесериал о любви Инес и Педро, а в древнем аббатстве Алкобаса, рядом с гробницей супругов, воздвигли помпезный «памятник вечной любви», выполненный в стиле хай-тек из стекла и металла. Только относительной географической периферийностью Португалии в современной Европе можно объяснить тот факт, что историей Инес де Кастро до сих пор не заинтересовался Голливуд.

Действительно, в жанровом отношении сюжет о «замурованной невесте» или его вариант – сюжет о «жертве здания» начинается как баллада, развивается как классическая мелодрама и заканчивается как голливудский триллер. Последнюю стадию в полной мере иллюстрирует история известного охотничьего замка Майерлинг, расположенного в Венском лесу в Нижней Австрии. Здесь в январе 1889 года при таинственных и поныне не проясненных обстоятельствах покончил собой эрцгерцог Рудольф, единственный сын и наследник императора Австро-Венгрии Франца Иосифа I, перед тем застрелив свою любовницу, баронессу Марию Вечера. Эта семнадцатилетняя девушка стала настоящей жертвой Майерлинга, навсегда соединив свое имя с названием замка.

Рудольф, блестяще образованный и всесторонне одаренный светский лев, славился своими многочисленными любовными похождениями. В придворных кругах он слыл либерально настроенным фантазером и прожигателем жизни. Эрцгерцог был склонен к эксцентричным поступкам: нескольким своим фавориткам он предлагал совершить двойное самоубийство, а последней любовнице Марии Вечера подарил медальон с каплей собственной крови и железное кольцо с сентиментальной надписью «В любви вместе до самой смерти». Увлекшись Марией, он обратился к Папе Римскому с письмом (уже третья история, где незримо присутствует римский понтифик!), умоляя о расторжении его брака с бельгийской принцессой Стефанией. Папа не удостоил его ответа, однако, император, узнав о письме, потребовал от сына немедленно разорвать скандальную связь, угрожая лишить его содержания и права на престол. Рудольф впал в депрессию, не зная, как разрешить семейные неурядицы и предотвратить назревающий скандал – Мария ждала ребенка.

Для Марии Вечера, светской барышни «конца века», жившей в мире грез, кронпринц олицетворял идеалы земного величия и неземной любви. Ради этой «вечной любви до гроба» она была готова на все, и без колебаний приняла предложение Рудольфа совершить двойное самоубийство. Последнюю ночь своей жизни любовники провели в замке Майерлинг. Содержание предсмертной записки Марии не требует комментария: «Дорогая мама! Прости меня за все содеянное. Я не сумела превозмочь свою любовь. В смерти я буду счастливей, чем была в жизни». Смысл письма Рудольфа жене не столь очевиден: «Я спокойно иду навстречу смерти, ибо лишь так могу сохранить свое имя», - писал он.[ix]

На следующее утро слуги нашли эрцгерцога с развороченным черепом. Рядом с его кроватью лежало тело Марии Вечера. Естественно, их не похоронили вместе, как мечталось девушке. Принцу воздали все официальные почести, после чего погребли в фамильной усыпальнице Габсбургов. Труп Марии пролежал сутки в бельевой корзине в ожидании высочайшего решения. Похоронили Марию тайно и поспешно на провинциальном кладбище.

События в Майерлинге продолжают будоражить воображение доморощенных детективов и любителей сенсаций, предлагающих все новые и новые версии произошедшего. Одни утверждают, что Рудольф вовсе не погиб, а вместо него была захоронена восковая кукла. Истоки этой версии понятны: череп Рудольфа был размозжен выстрелом, и перед похоронами над ним потрудились бальзамировщики и гримеры – лоб и череп покойника были покрыты воском, на голову надет парик, что сделало лицо эрцгерцога почти неузнаваемым. Сам же наследник якобы бежал под чужим именем в Турцию, поскольку ранее убил на дуэли своего родственника. Марию Вечера пришлось застрелить, чтобы она не выдала его тайну. Именно этой версией объясняют слова предсмертного письма Рудольфа о желании «сохранить свое имя».

По другой версии, Рудольф был убит габсбургским принцем Яном Сальватором по приказу двора, а Марию Вечера убрали просто как нежелательную свидетельницу. По третьей версии, Мария умерла в результате неудачного аборта, который ее заставили сделать, а Рудольф покончил собой из чувства вины. В любом случае, какие бы новые интерпретации трагедии в Майерлинге ни предлагались бульварной прессой, в них Марии отводится роль невинной страдалицы, как и положено настоящей «жертве здания».

В Майерлинге сошлись воедино все мыслимые составляющие сенсации крупного масштаба: государственная тайна и угроза престолонаследию, убийство и самоубийство, следственные версии и обывательские сплетни, адюльтер и внебрачный ребенок, светский скандал и романтическая любовь. В трагедии, разыгравшейся в Майерлинге, немалую роль сыграл общий дух времени, преобладающие общественные настроения: мода на самоубийство, эстетизация смерти, склонность к декадентской риторике и позе, - словом, душная и пряная атмосфера европейского fin de siecle.

В популяризации истории Майерлинга решающее слово принадлежало трем удачным экранизациям (1936, с Шарлем Буайе и Даниэль Даррье в главных ролях; 1948, - с Жаном Маре и Доминик Бланшар; 1968, - с Омаром Шарифом и Катрин Денев), которые создали «гламурный» образ трагедии, разукрасив ее пышными балами, охотами, вечерними туалетами и парадными мундирами. Вообще это весьма характерно для «кинематографической» стадии эволюции нашего основного сюжета – гибель женщины-жертвы в массовой культуре становится предлогом для демонстрации роскоши или экзотики.

В наши дни Майерлинг также стал коммерческим «брэндом»: музей при замке, где посетители смакуют каждую деталь «последней ночи»; лазерное шоу в Венском лесу; разнообразные сувениры с портретами Катрин Денев в роли Марии Вечера и, наконец, ежегодный музыкальный фестиваль «Звуки Майерлинга» приносят австрийскому туристическому бизнесу немалую прибыль.

Источником происхождения устойчивой связи между архитектурным памятником и женщиной-жертвой могут стать и произведения литературы и искусства. Наиболее известный пример – роман Виктора Гюго «Собор Парижской Богоматери», соединивший в сознании многих людей собор Нотр-Дам с образом танцовщицы Эсмеральды. У главного парижского собора есть много собственных «неавторских» легенд, - скажем, легенда о кузнеце-дьяволе Бискорне, который, чтобы выковать фигурные замки и накладные узоры для ворот собора, вступил в сделку с нечистой силой. Приверженцы эзотерики полагают, что вся архитектура Нотр-Дам является сводом зашифрованных оккультных учений. Так, автор часто цитируемой книги «Загадки соборов», загадочный Фульканелли,[x] утверждал, что средневековые алхимики закодировали в геометрии Нотр-Дам секрет философского камня. Однако, все эти тайные коды в духе Дэна Брауна не идут ни в какое сравнение с популярностью вымышленной цыганки Эсмеральды.

Сюжет об Эсмеральды по набору мотивов во многом соответствует легендам о «жертве здания»: беззащитная сирота, попранная любовь (Эсмеральда-Феб), покушение на невинность (Эсмеральда-Фролло), верность «до гроба» (Эсмеральда-Квазимодо), собор как убежище девственницы, казнь по ложному обвинению. Правда, с башни здесь падает не героиня, а злодей. Сюжет нашел отражение как в элитарном искусстве (балеты «Эсмеральда» Цезаря Пуни и «Собор Парижской Богоматери» Мориса Жарра), так и в кино (наиболее удачная киноверсия 1956 г. с Джиной Лоллобриджидой и Энтони Куинном в роли Квазимодо), и в нашумевшем французском мюзикле Ришара Коччианте, а также в виде «брэнда», в названиях всевозможных коммерческих предприятий (рестораны, бутики, салоны красоты «Эсмеральда»).

Еще одно классическое произведение искусства, героиня которого связана с реальным архитектурным сооружением, - это опера Джакомо Пуччини «Тоска». Либретто «Тоски» основано на одноименной пьесе Викторьена Сарду, написанной специально для Сары Бернар. В основе сюжета - события, развернувшиеся в Риме сразу после победы Наполеона в битве при Маренго в июне 1800 года. Однако, историзм «Тоски» - чисто оперный, условный, и в жанровом отношении пьеса Сарду и опера Пуччини представляют собой всю ту же «жестокую» мелодраму с трагическим концом. Сюжет оперы содержит несколько уже обсуждавшихся выше мотивов: покушение на невинность (линия Тоски и Скарпиа), крушение любви (линия Тоски и Каварадосси), коварный обман доверчивой героини (Скарпиа убеждает Тоску, что казнь Каварадосси будет инсценирована, однако, расстрел оказывается настоящим) и, наконец, самоубийство в финале, когда Тоска бросается вниз с башни замка Сант-Анджело. Поскольку в том же замке погиб и ее возлюбленный, Тоска как персонаж может быть отнесена к уже знакомому типу «жертвы здания».

Безусловно, как и Собор Парижской Богоматери, Замок Святого Ангела (Кастель Сант-Анджело) обладает своими историческими ассоциациями. Его также называют Мавзолеем Адриана, поскольку он строился как усыпальница римских императоров. В средние века здание было превращено в папскую тюрьму, где в разные эпохи томились знаменитые узники, в том числе, Бенвенутто Челлини и граф Калиостро. На верхней площадке, откуда бросилась вниз Тоска, стоит статуя ангела, давшая название замку.

В 1992 году итальянский оперный продюсер Андреа Андерманн осуществил грандиозный проект телевизионной постановки «Тоски» в естественных декорациях архитектурных сооружений Рима, обозначенных в либретто, - в церкви Сант-Андреа делла Валле, в палаццо Фарнезе и Замке Сант-Анджело. Главные роли в телефильме исполнили Пласидо Доминго и Катерин Мальфитано. Телефильм был показан в 125 странах мира и получил все мыслимые награды, способствуя всемирной популярности и без того всем известной оперы. Роскошные костюмы, интерьеры и антураж придали постановке уже упоминавшийся «гламурный» глянец.

«Тоска» входит в десятку главных шедевров мировой оперы; ее сюжет, персонажи и основные арии известны даже людям, далеким от музыки. Партию Тоски исполняли такие легендарные сопрано, как Мария Каллас, Рената Тебальди и Мирелла Френи, а партию Каварадосси – великие тенора Марио Дель Монако, Пласидо Доминго и Лучано Паваротти. Все перечисленное поставило «Тоску» на некую грань между «высоким» искусством и массовой культурой, превратило оперу, жанр элитарный по определению, в максимально прибыльное коммерческое предприятие.

* * *

Я чрезвычайно далеко увела читателя от первоначального сюжета городской легенды в попытке продемонстрировать, как эволюционирует мотив «замурованной девственницы». В свете этой эволюции возникает функционально-ролевое соответствие между легендарными образами, историческими персонажами и классическими героинями разных эпох. Это соответствие опирается на юнгианское «коллективное бессознательное» патриархального общества, где женщине отводится роль жертвы - умилостивительной, если ее приносят в интересах и на благо «мужского сообщества», или искупительной – за грехи этого сообщества, обычно приписываемые самой женщине.

Героинь легенд и баллад убивают, потому что их невинность и жизнь необходимы для созидательной мужской деятельности – возведения башен, замков, городов. Реальные женщины, подобно Анне Болейн, Инес де Кастро и Марии Вечера, гибли, потому что стали помехой в мужской политической деятельности, точнее, в мужской игре, где на кону стоят интересы власти. Убийство или самоубийство женских литературных или оперных персонажей основано, вдобавок, на законах психологии искусства: человечество пока не придумало более душещипательного сюжета, чем жертвенная смерть любящей женщины. Последнее обстоятельство объясняет, почему сюжеты такого рода так легко коммерциализуются и легко усваиваются массовой культурой. С самоубийством самой известной из подобных героинь, шекспировской Джульетты, ассоциируется не только конкретное здание (так называемый Дом Джульетты), но и целый город Верона, куда в наши дни съезжаются толпы молодых людей со всего света, чтобы отпраздновать помолвку.

«Женщина-жертва», похоже, есть тайное желание каждого отдельного мужчины и древнейшая практика всего общества, мужчинами управляемого. Это общество всегда с пониманием относилось к фактам убийства невесты, жены, любовницы или даже дочери, как к репрессивной мере, как к воздаянию за измену, ослушание, легкомыслие или иные проступки, сколь бы подобное воздаяние ни противоречило учениям всех мировых религий. Юридически осуждая мужчину за убийство «из страсти», общество сочувствует ему, признавая преимущество нравственных мук палача над самой жизнью жертвы. Читателей знаменитой «Баллады Редингской тюрьмы» волнует только судьба осужденного за убийство героя, а до зарезанной им возлюбленной никому дела нет, тем более, что, как видно из эпиграфа к этому эссе, преступление против женщины оказывается законом общественной жизни.
© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru