Современная детская литература на уроке русской словесности: о «вкусном» языке.

На секции детской литературы обсуждалось многое. Говорили о восприятии детьми произведений Л.Чарской (доклад А.Ф.Белоусова, СПбГУ) и детских стихов Д.Хармса и В.Маяковского (доклад М.Нечаевой, ИРЛИ (Пушкинский Дом) РАН). О важности художественного текста в процессе освоения каждым ребенком стилистики родного языка  говорила М.Б.Елисеева (РГПУ им. А.И.Герцена).

К сожалению, о современной детской литературе практически ничего не было сказано. Наш доклад оказался единственным, а участвующие в дискуссии методисты взывали: "где она, литература для подростков?".

Мы не согласны с утверждением об отсутствии хорошей литературы для современного поколения школьников. Просто новая литература для детей и подростков очень медленно входит в школьную программу или хотя бы в программу внеклассного чтения. Списки обновляются крайне медленно. Но давайте признаемся себе, что многие произведения, которыми зачитывалось наше поколение, сегодняшним детям непонятны – их надо читать с историческим комментарием. Это и А.Гайдар, и А.Рыбаков, и К.Булычев. Если в семье принято общее, семейное чтение, проблем не возникает – мама и папа объяснят непонятные реалии. А если нет?

Нам, филологам, надо учиться читать современную детскую литературу и выбирать то, что поможет детям сформировать бережное отношение к родному языку, любовь и интерес к нему, то есть будет способствовать формированию настоящего языкового чутья.

В докладе мы проанализировали лингвистическую составляющую в книгах популярной детской писательницы Тамары Крюковой[1] и "начинающего" детского автора – историка литературы XX века Мариэтты Чудаковой [2]. Для обеих внимание к языку важно не только для создания речевого пространства произведения - они специально обращают внимание своих юных читателей на то, что в их книгах важен не только сюжет. "Начинающим читателям эта книга поможет глубже узнать родной язык", - пишет Т.Крюкова в авторском обращении к одной из своих повестей и добавляет, что степень понимания предлагаемой в повести языковой игры зависит "от того, насколько человек знаком с тонкостями богатого русского языка". Герои книг Чудаковой наслаждаются "вкусными" словами: школьник Ваня Бессонов находит "особое удовольствие", произнося "старинные гоголевские окончания – "строгостию", а кадет Петр Волховецкий считает важным для будущего русского офицера сохранить "великий и могучий" русский язык, чтобы не осталось от него 15-20 слов (наезд, крыша, гонишь…).

Обращенные к разному возрасту, произведения Крюковой и Чудаковой по-разному решают проблему языкового отбора материала. Лингвистическая составляющая повестей-сказок Крюковой близка к языковым экспериментам Л.Кэролла и А.Милна, которую максимально стараются сохранить переводчики. Чудакова акцентирует внимание на слове как на элементе языковой нормы разного времени и на показателях разрушения этой нормы в современной речи. Но обе писательницы заставляют своего читателя задуматься о языке, на котором он говорит, его специфике, поразмышлять о значении слова, о родстве слов подлинном и мнимом, о культуре речи. Именно поэтому данные тексты стали предметом нашего внимания.

Языковые эксперименты в повестях Крюковой могут быть проанализированы с разных сторон. Применяя к её произведениям те же методы, которые использует В.П.Руднев в своих работах по языку "Винни Пуха" [3], мы находим множество параллелей. В первую очередь речевая деятельность персонажей Крюковой (а её герои, так же как герои "Винни Пуха", постоянно говорят, форма диалога и полилога оказывается основной составляющей повестей) позволяет как создать речевой портрет самих героев, так и использовать авторские модели Крюковой в общих исследованиях детской речи. Окказионализмы, создаваемые ею, построены по общим моделям детского словотворчества, поэтому легко "прочитываются" детьми и воспринимаются как свои собственные.

В повести "Чудеса не понарошку" склонность к речевым экспериментам обнаруживают и Могистр Чароделия Авося, который "может чародействовать" (рассматривая этот языковой прием, В.З.Санников [4]вспоминает термин В.Хлебникова – "скорнение", великолепно, на наш взгляд, подходящий для текстов Крюковой); и игрушечный лев Мефодий, чьим прадедушкой был "лев Толстой" (оживление внутренней формы слова). Страна, куда попадают дети, - Фант-Азия с районами: Великоиграния, Шутландия. Помимо шуточного объяснения элемента "фант" (фанта, фанты, фантастика) нельзя не обратить внимания на игру с написанием слов.

Отношение к языку главного героя - мальчика Мити - заслуживает отдельного внимания. Так, повесть начинается с размышления Мити о "солнечном зайчике", который отбрасывал фонарь и которого герой решает назвать "фонарным зайчиком". Образная речь героя не принимает нейтрального "пятно света", обыгрывание и устойчивого сочетания, и формы прилагательного может служить предметом специального анализа. Можно предложить такой способ лингвистической интерпретации создания выражения: Митя заполняет своеобразную лакуну образной русской речи, не допуская смешения её с нейтральной.

Обращает на себя внимание то, что герои Крюковой размышляют над возможностью речевого эксперимента и анализируют степень его потенциального использования в речи. То есть они стремятся к доступной по форме речевой деятельности, понятной при коммуникации с внешним миром. Эта задача ставится героями, поскольку они не всегда способны понять степень образности речи взрослых, насыщенную экстралингвистическими составляющими. Продолжая сопоставление с "Винни Пухом", можно сказать о том, что взрослые герои Крюковой выросли из образа Кристофера Робина, тогда как персонажи-дети и сказочные герои развивают образ Винни Пуха. Поэтому важным аспектом речевой деятельности маленьких героев Крюковой будет интерпретация русских устойчивых сочетаний ("после дождика в четверг", "поиск своего места в жизни", "мысль пришла" и т.д.), попытка их осмыслить и объяснить причины возникновения (такая самостоятельная интерпретация крайне актуальна для Винни Пуха). Но количество устойчивых оборотов, предложенных автором для осмысления своим маленьким читателям, намного превышает число проанализированных английским медвежонком в переводе Б.Заходера, и даже больше использованных героями Л.Кэролла (перевод Н.Демуровой). В повести "Калоша волшебника" обыгрывается "сесть в калошу", "сбоку припека", "вешать лапшу на уши" и даже "рог изобилия", характер подачи которого в тексте вполне позволяет включить сложный фразеологизм в активный запас младших школьников. Находят своё место и разговорные выражения: "дать молоко за вредность".

Возникает и еще одна параллель к произведениям Милна и Кэролла, также отмеченная В.Рудневым: в повестях Крюковой огромную роль играет анализ детской интерпретации пространства и времени. И здесь мир героев Крюковой тоже отражает не только современное состояние быстроты перемен, быстро сменяющих друг друга действий и событий, но и чисто лингвистический момент - наличие в русском языке множества оборотов, связанных с временем. У главных героев повести "Ровно в полночь по картонным часам" Варьки и Никиты, попавших в сказочную страну Детский Мир, есть "куча времени" - "пять минут до полуночи", а переделать надо множество дел. Митя в повести "Маг на два часа" с радостью узнает, что наконец "пришло время", чтобы отправиться в путешествие, и размышляет над словами мамы, которая это "видит". Но языковая метафора не реализована так, как, к примеру, у В.В.Маяковского, когда солнце "заходит" к герою, Митя пытается воспринять её как образную, рассуждая о возможном цвете времени, который видит мама.

По-другому передается восприятие Данькой, героем повести "Вот так цирк!", выражения "после дождичка в четверг". Требуя от отца срочно научить его жонглировать, так как сегодня четверг и только что кончился дождь, Данька сталкивается с загадочной реакцией папы: "Знаешь, это просто поговорка такая!". Для маленького героя в данном случае конкретное воплощение выражения важнее, чем образность этого оборота, так как переводит абстрактные разговоры о времени на уровень предельно точных, воплощенных в языке.

В повести "Чудеса не понарошку" герой обнаруживает, что есть два "времени", одно "бежит", другое "ползет", причем время и часы только-только начинают соотноситься в сознании героя: он научился определять время по часам, так же как писать по-письменному. Время можно потерять, забавно, что терять время можно думая, а не занимаясь делом. И вводится множество оборотов с глаголом "думать", помогая читателю поразмышлять о многозначности глагола.

Особенности русского языка служат у Крюковой материалом для разнообразных лингвистических экспериментов. Некоторые из них вообще могут служить иллюстрациями для уроков русского языка. Например, в главе "Правильнописание" ("Маг на два часа") Митя пытается объяснить, что "грамматика – не ерунда", на примере слова "коты", и демонстрирует полную неспособность доказать важность правила написания безударных гласных. Действительно, подобранный пример неудачен, ведь "коты", как их ни пиши, остаются "котами" (заметим, что именно такие примеры встречаются чаще всего в школьных учебниках). А вот в разговоре Варьки и Никиты со старой Зайчихой ("Ровно в полночь по картонным часам") обыгрывается пара "полоскать" и "поласкать", теперь уже наглядно показывающая важность верного написания слова. Оказывается, от того, как слово написано, зависит его значение. Игра с правилом написания согласного на конце слова становится сюжетом главы "Урок волшебства" ("Маг на два часа"), где Митя проводит эксперименты со словом "порог". Оказывается, замена всего лишь одной буквы может изменить значение слова (порок – порох – горох).

В определенном смысле можно говорить и об обращении Крюковой к правилам пунктуации, хотя выбор в качестве адресата младших школьников не позволяет дать широкого материала. К примеру, многочисленные запятые при приложениях (Рак-отшельник оказался и доктором наук, и профессором, и ученым) заставляют героев спрашивать: "Где вся эта масса народа?"

Многозначность русских слов тоже оказывается предметом пристального внимания автора. Главная героиня повести "Калоша волшебника" - Калоша с правой ноги, поэтому она всегда права, что регулярно подчеркивается ей самой. В повести "Маг на два часа" (глава "Частный сыск") проиллюстрирована многозначность слова "хвост". В "Чудесах не понарошку" демонстрируется значение слова "хромать" в связанном употреблении ("математика хромает"). В ряде случаев обыграно значение одного из корней в составе сложного слова, к примеру, "скатерть-самобранка" постоянно ругается, а контора "Мышиная возня" занимается транспортными перевозками.

Словообразовательные же окказионализмы писательницы вполне подойдут для самой сложной работы на уроке русского языка в средней школе. Жук-Коровед – известный знаток божьих коровок – и Какнадовая роща - прекрасные примеры наложения, племя серопузов и господин Крыс помогут в разговоре об использовании нулевого суффикса.

Все сказанное нами позволяет говорить о том, что повести Крюковой не только продолжают классические традиции произведений, в которых Язык является одним из главных героев, но и показывают читателям богатейшие возможности именно русского языка, заставляют почувствовать его и заинтересоваться им. Вне всякого сомнения, включение произведений Т.Крюковой в школьную программу позволит решить один из наиболее проблематичных моментов в современной школе – несовместимость и непересекаемость уроков русского языка и литературы, проводящихся одним учителем – учителем словесности. В методическом отношении повести Крюковой продолжают традиции ряда известных детских повестей (например, повесть "В стране невыученных уроков" Лии Гераскиной, которой уже четыре десятилетия зачитываются дети младшего школьного возраста), но лингвистическая и философская составляющая произведений Т.Крюковой намного выше.

И еще важный момент: герои Крюковой шутят, ведут языковую игру, но никогда не сбиваются на подростковый сленг. В её детских повестях читатель не встретит речевых ошибок.

Обращенные к подросткам повести М.Чудаковой, как было сказано выше, демонстрируют другой характер фиксации читателя на языке. Внимание автора сконцентрировано на русском литературном языке, отраженном в произведениях классиков. Герои Чудаковой оказываются способны наслаждаться этим языком, воспринимать красоту его, фиксировать нарушения норм, отмечаемых в современной речи. Если герои Крюковой показывают потенциал языка, то герои Чудаковой сожалеют о разрушении прежних норм, об утрате богатства языка.

Среди героев выделяется Ваня Бессонов, отношение которого к языку и литературе можно без преувеличения назвать филологическим. Этому способствует введение второстепенного персонажа – второй жены Ваниного отца, филолога Аллы. Вместе с ней Ваня придумывает каламбуры, используя фразы в том числе из художественной литературы. При этом известный литературовед вводит в повесть разбор очевидно мало знакомого школьникам текста – стихотворения Пушкина "Сапожник", языком которого восхищается Ваня: "Слово "свыше" будто переливается разными своими значениями. Ваня подозревал, что именно поэтому эта строка ["Суди, дружок, не свыше сапога!"] и стала поговоркой. Правда, в неточном уже виде. Не "свыше", как у Пушкина, а попроще – "выше" ("Портрет неизвестной в белом").

Ваня Бессонов не просто читает "Мертвые души" - он показывает своим чтением, как надо читать Гоголя, он заставляет своего отца увидеть тот самый "смех сквозь слезы", о котором "надо" писать в школьных сочинениях. Глава "Старший и младший Бессоновы и Гоголь" из второй книги про Женю Осинкину предлагает такой тип разбора поэмы, который вне всякого сомнения доставил бы удовольствие любому школьнику. Наконец, с Ваней Бессоновым связывается одна из сюжетных линий – находка старых писем, которые, как оказалось, писал А.П.Чехову его брат. И в круг чтения 14-летнего Вани неожиданно оказывается включенным тот огромный пласт русской словесности, который практически неизвестен рядовому выпускнику школы, - частные письма классиков русской литературы. Именно чтение писем Чехова еще раз убеждает героя повести, как важно уметь словом правильно выразить мысль.

Но и другие герои Чудаковой воспитаны на русской литературе и любят её. Совершенно естественным образом она вводит в текст повести для подростков фрагменты произведений Лермонтова - строки из "Маскарада" и стихотворения "Бородино", цитирует "Евгения Онегина". Еще один герой (Том Мэрфи – сын русской и американца, живущий в Вязьме) легко находит нужное ему место в романе "Война и мир" и знает практически наизусть "Мастера и Маргариту" - своё любимое произведение.

Нельзя не отметить, с каким мастерством автором вводятся цитаты. Например, Том "особенно любил спрашивать, предлагая "Фанту" или "Пепси": "Вино какой страны вы предпочитаете в это время дня?" ("Тайна гибели Анжелики"). Да и сам "набор" цитат, используемых Томом в речи, совершенно не сопоставим с традиционным набором "обязательных" при раскрытии определенной темы сочинения. Тут и "Не при валюте мы сегодня!", и "Я буду молчаливой галлюцинацией".

Необходимо заметить, что "цитация" является одной из форм существования литературы. Соприкасающиеся с филологической средой знают, что умение процитировать вовремя и к месту отнюдь не то же самое, что вставить нужную цитату в выпускное школьное сочинение. И вопрос, не напрямую поставленный М.Н.Чудаковой в своих произведениях, кажется весьма актуальным именно в связи с формированием языковой личности: как надо научить читать литературное произведение?

Демонстрируя своим читателям филологическую среду, в том числе и при помощи введения в роман образа филолога, Чудакова использует в повести и знакомые всем по школьному курсу русского языка, но слабо активизированные большинством учащихся понятия. К примеру, её герои не просто знают, что в словарях даны значения слов, они умеют использовать разные словари. Причем автор фактически на первой странице книги намекает читателям, что использование словаря – естественное дополнения процесса чтения: "[Женя] не поняла на последней странице одно слово, но у мамы спрашивать бесполезно. Она всегда отвечала одно: "В доме не менее двадцати словарей. По крайней мере в трех ты можешь найти ответ на свой вопрос"" ("Тайна гибели Анжелики"). Знакомы со словарями и другие герои: Том с легкостью объясняет Скину значение слова "зеленя", а Ваня Бессонов изучает "Словарь языка Пушкина".

Поэтому таким естественным кажется то, что введение в текст повестей многих слов дается не посредством ссылки на его значение внизу страницы, а путем достаточно подробного объяснения. Так в "Портрете неизвестной в белом" рассказывается о происхождении слова "острог", потом вместе с историей появления его в речи вводится слово "мобута". Оказывается, слова имеют историю, они появляются в языке не случайно, мало того, история слова – столь же интересный сюжет, как и раскрытие убийства девушки Анжелики. Вспоминая о русских писателях, использовавших в произведениях лирические и философские отступления, мы хотели бы предложить для книг Чудаковой термин "филологические" отступления, важность которых в сегодняшней литературе для подростков трудно недооценивать.

Язык повестей Чудаковой – это современный русский язык, использующий в том числе и новообразования, уже вошедшие в сегодняшнюю разговорную речь. Её герои "тащатся" от Гоголя и используют слово "прибамбасы", они считают, что умение использовать приемы борьбы – это "круто", а прозвище одного из героев – Славка-байкер. Но одновременно кто-то из них способен увидеть ошибку в образовании "пригинайте головы", кто-то знает ""трус" - на древнем русском "землетрясение"" ("Портрет неизвестной в белом") и может рассказать, как можно "атрибутировать" найденные старые письма.

Есть еще один герой – Денис по прозвищу Скин, неожиданно сменивший прежний образ жизни и переставший участвовать в пьяных погромах и драках. И вместе с изменением образа жизни, тонко намекает Чудакова, должен будет меняться и постеннно меняется характер речевой деятельности героя. Исчезает то, что его раньше "зажигало", и хотя в голове еще "прыгали только те короткие, похожие на слоганы мысли, к которым он привык: "Азеры пусть убираются к себе"", но автор "тактично" предлагает синоним к ранее используемому Скином слову "*дерьмово" - по-русски это "мерзко" ("Тайна гибели Анжелики"). Так просто и наглядно показана взаимосвязь между характером поведения человека, его образом жизни и формированием языковой личности.

Итак, тексты Т.Крюковой и М.Чудаковой выделяются среди других произведений, предлагаемых сегодня для детского чтения, именно своим чутким отношением к русскому языку и желанием передать детям и подросткам это отношение к родной речи. Авторы используют одинаковый прием, чтобы обратить внимание своих читателей на какое-то слово, разнообразными графическими средствами выделяя его. Дальнейшая работа с языковым материалом возможна только с помощью взрослых, понимающих всю необходимость формирования у современных детей чувства родного языка.

В заключение хотелось бы высказать несколько крамольную в филологическом отношении вещь. Современные школьные программы по русскому языку и литературе насыщены научными понятиями, при этом наблюдается тенденция "усиления" научного подхода к филологическому разбору в рамках средней школы. Но это часто отвлекает внимание от самого языка, от значения слова, возможности или невозможности его использования в речи. Филологи по образованию, Тамара Крюкова и Мариэтта Омаровна Чудакова акцентируют внимание читателей (и одновременно нас, взрослых – тех, кто купил детям эти книги) на том "великом и могучем русском языке", который мы, увы, так стремительно разрушаем.

Примечания

11. Крюкова Т. Чудеса не понарошку. Маг на два часа. Калоша волшебника, или Занимательное пособие по правилам поведения. Ровно в полночь по картонным часам. Вот так Цирк! – М.: Аквилегия-М, 2005-2006.

22. Чудакова М. Дела и ужасы Жени Осинкиной. Книга первая: Тайна гибели Анжелики; Книга вторая: Портрет неизвестной в белом. – М.: Время, 2005-2006.

33. Руднев В.П. Введение в прагмасемантику "Винни Пуха" //Винни Пух и философия обыденного языка. – М.: Аграф, 2000, С.33-48.

44. Санников В.З. Русский язык в зеркале языковой игры. – М.: Языки славянской культуры, 2002, С. 164, 178.


© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru

 
 
 
Rambler's Top100

Веб-студия Православные.Ру