Юрий Визбор как классик авторской песни

Исследователями авторской песни многократно отмечалось ее тяготение к жанрово-родовому синтезу, обусловившему уникальное место этого явления в песенно-поэтической культуре. Очевидно, что каждый из бардов по-своему художественно осваивал жанровую систему поэзии, более того, сама категория жанра оказывается весьма существенной в творческом сознании многих из них. В 1966 г. в одном из интервью А.Галич, имея в виду произведения Ю.Визбора, М.Анчарова, Ю.Кима, А.Городницкого и др., указывал на соединение во многих из них признаков различных литературных родов и предлагал жанровые определения песен, весьма продуктивные для последующего уяснения их эстетической природы: "Посмотрите, очень многие из этих сочинений заключают в себе точный сюжет, практически перед нами короткие новеллы или даже новеллы-драмы, новеллы-повести, новеллы-притчи и сатиры" [1] .

 Примечательно, что и сам Визбор в своих выступлениях, интервью обращал немалое внимание на жанрово-тематическую сторону бардовской поэзии. Обобщая свои наблюдения над творческими исканиями современных ему бардов, он выделяет основные жанровые тенденции, в русле которых развивалась "самодеятельная песня", в том числе и его собственная поэзия: "… песня – размышление, диалог, монолог, рассказ, пейзаж. Из этой песни образовался новый жанр журналистики – песня-репортаж" [2] . И у Галича, и в размышлениях Визбора обозначается содержательно-формальное единство в подходе к определению жанровой специфики авторской песни: проблемно-тематический уровень осознается в комплексе с сюжетно-композиционной организацией произведения, сферами его бытования. Кроме того, развитие тех или иных жанровых тенденций сопряжено и с социокультурной мотивацией. Так поначалу туристские походы, общение у костра становятся "организационными формами" песенного творчества [3] . Как отмечал Визбор, именно студенческие, туристские "песни в свитере" "для своих", устранявшие непроходимую границу между певцом и слушательской аудиторией, в послевоенные годы заполняли вакуум, возникший между уходящей в прошлое военной песней и "громким массовым пением на демонстрациях и площадях", далеким от непринужденного межличностного общения. Сам Визбор начинал с этих, в общем, незамысловатых жанров, в которых изобразительное начало преобладало на раннем этапе над выразительным. Имея в виду прежде всего его "студенческие" песни, Л.А.Аннинский писал даже о том, что ими Визбор "дал своему поколению голос, дал жанр" [4] .

В более позднем творчестве 1960-80-х гг. поэт-певец все чаще экспериментирует на стыке различных жанрово-родовых форм, создавая песни-портреты, образцы "ролевой" лирики, песни-диалоги с отчетливо выраженным драматургическим началом. В этой связи важно учесть, что в теории литературы не раз были отмечены синтезирующие качества лирики как литературного рода: она вбирает в себя и "медитативную", и "персонажную", и "повествовательную" разновидности, активно взаимодействуя с эпосом и драмой [5] . В бардовской поэзии эти возможности лирического рода нашли свое оригинальное воплощение.

Исследователями предпринимались отдельные шаги по изучению жанровой системы песенной поэзии Ю.Визбора [6] . Так, в книге И.А.Соколовой особенно ценны наблюдения, касающиеся генезиса песенного творчества Визбора,  его связей с фольклорной традицией,  песнями военных лет. Для нас же первостепенно значимо подробное рассмотрение самих поэтических текстов Визбора как одного из центральных явлений лирико-романтической ветви авторской песни, их осмысление в аспекте родовой, жанрово-тематической и стилевой типологии.

В ранней поэзии Визбора значительное место занимают во многом романтичные по духу песни-путешествия, пейзажные лирические зарисовки.

Среди ярких песен-путешествий стоит выделить такие произведения, как "Мадагаскар" (1952), "Волчьи ворота" (1961), "Абакан – Тайшет" (1962), "Хамар – Дабан" (1962), "Милая моя" (1973) и др. Раннюю песню "Мадагаскар" Визбор в начале 1980-х гг. не без самоиронии назовет "суперр-р-романтическим произведением", ставшим "бесхитростной данью увлечению Киплингом". Однако ее стилистика, экзотический колорит были весьма характерны для авторской песни того периода, с присущей ей романтикой путешествий, безграничного познания мира, порожденной, по справедливой мысли исследователя, раскрепощающей атмосферой оттепельной эпохи [7] . В этой песне-беседе важны повторяющиеся обращения героя к другу-спутнику, сам фантастический образ "страны Мадаскар", выступающий прежде всего как воплощение не конкретного пространства, но таинственного и непознанного бытия в целом. Позднее хронотоп визборовских песен-путешествий обретает более определенные черты, все большую смысловую насыщенность получает мотив пути. В "Волчьих воротах" на первый план выступает родная для поэта стихия горного мира в ее как романтической окрашенности, так и в тесной связи с психологической детализацией самых разнообразных межличностных отношений. Субъектом  переживания в этом поэтическом путевом очерке о преодолении горного перевала становится лирическое "мы", вбирающее в себя душевную жизнь путников, для которых открытие "высокой тропы" скалы ассоциируется с путем к познанию прихотливых изгибов собственной судьбы, ценности дружеской сплоченности: "Мы прошли через многие беды, // Через эти ворота прошли…". В языке стихотворения достигается парадоксальное сочетание точной изобразительности и бытийной обобщенности, привносящей элементы философской элегии:

Снова ветры нас горные сушат,
Выдувают тоску из души.
Продаем мы бессмертные души
За одно откровенье вершин.

Элегическая тональность присутствует и в известных "туристских" песнях Визбора "Милая моя", "Осенние дожди". В "Осенних дождях" (1970) явленная в бытовых деталях романтика походного мироощущения (гитара, "набитый картошкой старый рюкзак") влечет к раздумьям о непреходящих ценностях бытия:

Видно, нечего нам больше скрывать,
Все нам вспомнится на Страшном суде.
Эта ночь легла, как тот перевал,
За которым исполненье надежд.

Песня "Милая моя" воплотила особую жанровую разновидность "песни у костра". Сам образ горящего огня, воплощающего тепло человеческой привязанности, возникает в первой и заключительной строфах, сопрягая воедино время похода и масштаб целой жизни героя, а бесхитростная на первый взгляд путевая зарисовка перерастает во взволнованное лирическое послание:

Не утешайте меня, мне слова не нужны,
Мне б отыскать тот ручей у янтарной сосны –
Вдруг сквозь туман там краснеет кусочек огня,
Вдруг у огня ожидают, представьте, меня!

Вместе с тем "путевые" песни Визбора приближались не только к элегическому, медитативному типу лирики, но нередко характеризовались мажорным эмоциональным настроем, маршевой ритмикой, созвучной самому процессу пешего продвижения, – как, например, в "Абакан – Тайшете", "Хамар – Дабане" и др.  Вчувствование в романтику горного пространства соединяется здесь с радостными обращениями к окружающему миру, а нелегкая дорога призвана выразить полноту внутренних сил, душевной и физической бодрости: "И дорога, словно сам ты, // Рубит мощь любой стены".

На тематическом и стилевом уровнях близки к рассматриваемой жанровой группе и "студенческие" песни Визбора ("Гимн МГПИ", 1953, "Вьется речкой синей лентой…", 1954 и др.). Радостное переживание молодости, студенческого братства часто связано в них с рефлексией о значимости коллективного песенного творчества ("с песней кончил день ты", "так поют студенты", "молодость поет"), об открывающихся далях жизненного пути после институтской скамьи: "Институт подпишет последний приказ: // Дали Забайкалья, Сахалин или Кавказ…".

Органичное родство с фольклорной культурой обнаруживается в поэзии Визбора не только в так называемых "кружковых"[8]  – "студенческих" и "туристских" песнях, с которыми генетически была связана бардовская поэзия, но и в восходящих к рабочему (трудовому) фольклору "профессиональных" песнях ("Песня альпинистов", "Остров сокровищ", "Песня лесорубов" и др.). Как отмечают исследователи, на поздней стадии развития фольклора рабочие песни, утрачивая непосредственную связь с трудовым процессом, "входят в состав необрядовых лирических" [9] . У Визбора подобные произведения лишь иногда сопряжены напрямую с самим процессом профессиональной деятельности (как в "Песне альпинистов") – чаще всего эти песни, имеющие разнообразную систему персонажей и напряженную сюжетную динамику, построены как коллективный, лирически проникновенный рассказ о творческом смысле, радостях и нелегких испытаниях профессионального призвания.

Нашла отражение в поэтическом творчестве Визбора и традиция армейского фольклора, солдатских песен ("Песня о подводниках", "Песня о североморцах" и др.). Как и в фольклорных воинских песнях, в походной песне "Учения" (1956) стилеобразующую роль играют традиционные образы крестьянской поэзии [10] : "Заката зорька чистая // Темнеет по краям. // Сторонушка лесистая, // Сторонушка моя".

В поэзии Визбора 1950-60-х гг. в качестве самостоятельного жанрового образования выступают песни-пейзажи, лирические пейзажные зарисовки, в которых различимы ростки и иных жанров. Поэтические пейзажи Визбора чаще всего запечатлевают неординарные проявления природного мира и сопряжены с переживаниями лирического "я", осмыслением им этапов собственного пути ("Где небо состоит из тьмы и снега…", "Старые ели", "Снегопад", "Синие горы" и др.). Особое, заветное пристрастие поэта – это мир Севера, атмосфера гор, и даже в лирических зарисовках средней полосы у Визбора возникают подчас "северные" ассоциации ("Подмосковная", 1960).

В раннем стихотворении "Где небо состоит из тьмы и снега…" (1952) в творческой памяти героя сохраняется мозаика увиденных и глубоко прочувствованных когда-то картин экзотической природы – текст выстраивается как своеобразное "пунктирное" припоминание пейзажных образов, неотделимых от личностных чувств самого героя и близких ему людей:
Забытый кош в туманной Гвандре где-то,
На ледниках – пустые диски мин.
Большую Марку в золоте рассвета.
Большую дружбу сорока восьми.

Постепенно художественная ткань пейзажных стихотворений Визбора все активнее вбирает в себя сюжетно-повествовательные и драматические элементы. В "Старых елях" (1953) развернутый образ природы выступает в качестве экспозиции к выражению любовных переживаний лирического "я", а в сопоставлении зимней и весенней поры раскрываются как неумирающие циклы бытия Вселенной, так и ритмы межчеловеческих отношений. Кульминационным становится здесь исполненное драматизма воспоминание о событиях далекого весеннего вечера ("В роще весенней, // В чаще сирени // Ты шепнула мне: "Не вернусь!""): щедрая описательность таит в себе напряженную сюжетную динамику, сводящую воедино различные периоды человеческой жизни.

Драматизация пейзажных стихотворений Визбора обусловлена ориентацией лирического героя на диалог со спутником, слушателем, собеседником при открытии глубины природного бытия, на множественность субъектов восприятия изображаемой картины мира. В "Карельском вальсе" (1954) важна атмосфера доверительной беседы с оставшимся "за кадром" спутником о преподанном нелегкой северной природой уроке "верности без слов", о символической насыщенности образа "далей карельских озер". Характерная для стихов-песен Визбора точная топонимика выполняет существенную контактоустанавливающую функцию, будучи призванной изобразить в произведении близкое, обжитое, лично знакомое собеседнику жизненное пространство:

Дали карельских озер
Будут нам часто сниться,
Юности нашей простор
В далях этих озер.

В стихотворении же "Кичкинекол" (1954) художественный эффект множественности точек зрения на мир достигается за счет того, что статус "действующих лиц", общающихся с героем, обретают и скалы ("Здесь рассматривают скалы // Отдаленные края"), и многочисленные горные перевалы, которые в "странствиях грядущих" лирического "я" "вечно светят, как маяк"… В диалогическом соприкосновении взглядов на сокровенную для поэта стихию гор извне и изнутри рождается полнота восприятия этого мира со сквозящим в нем дыханием вечности, близостью неба и земли, яркой цветовой палитрой. Позднее подобная множественность субъектов восприятия проявится у Визбора в его знаменитых песнях-диалогах, а в пейзажных зарисовках выделение голоса лирического "я" часто происходит благодаря рефренам, привносящим элементы песенной композиции и способствующим обогащению интонационного рисунка. Песенно-музыкальное начало нередко проступает у Визбора, как у Окуджавы, и в ряде "жанровых" названий его произведений: "Песня об осени", "Песня о подводниках", "Романс", "Вечерняя песня", "Переделкинский вальс" и др.

Мажорные рефрены присутствуют и в рассмотренном "Кичкинеколе", и в стихотворении "Синие горы" (1956). В последнем осуществляется скрытый диалог лирического "я" и с горами, внимающими тому, как "звенели гитар переборы", и с далеким другом, возлюбленной. В свернутом виде здесь присутствует рефлексия о роли "самодеятельной", "гитарной" песни в душевной жизни человека, его общении  с миром – рефлексия, ярко выразившаяся не только в поэзии, но и  в художественной, публицистической прозе Визбора.

В этом, а также в более поздних стихотворениях ("Снегопад", 1966, "Ночная дорога", 1973, "Передо мною горы и река…", 1978) изображение природного мира все определеннее приобретает черты философского пейзажа. Так, в "Снегопаде" глубокое общение с собеседником постепенно перерастает в осмысление вселенского смысла созерцаемого горного мира, а сила творческого воображения позволяет ощутить бытийную, довременную сопряженность человека с этим многовековым природным космосом:
И снегопад на белом свете, снегопад,
Просыпаются столетия в снегу.
Где дорога, а где мелкая тропа,
Разобрать я в снегопаде не могу.

И ты представь, что не лежит вдали Москва
И не создан до сих пор еще Коран –
В мире есть два одиноких существа:
Человек и эта белая гора.

В стихотворениях  "Ночная дорога", "Передо мною горы и река…" прорастающая из философского пейзажа лирическая медитация соединяет конкретный и символический планы изображения. В первом из них в заурядных путевых впечатлениях угадывается песенно-поэтическое начало ("ночная песня шин"), а сам образ дороги наполняется глубоким жизненным смыслом: "Длинной-длинной серой ниткой стоптанных дорог // Штопаем ранения души…". Характерно, что философские размышления облекаются здесь в незатейливую речевую форму – житейского разговора, неторопливых раздумий вслух, увенчанных афористичным итогом: "Нет дороге окончанья, есть зато ее итог: // Дороги трудны, но хуже без дорог".

 Вообще в песенной поэзии Визбора  раздумья о судьбе, смысле жизненного пути всегда интегрированы в конкретную практику бытового общения, что безусловно находит отражение на жанрово-речевом уровне. В его лирических пейзажах, начиная с ранних, различимы элементы тех жанров, которые впоследствии получат самостоятельное  художественное воплощение: дружеское, любовное послание, философская элегия, лирическая исповедь, песенная мининовелла, песня-диалог и др.

С пейзажными зарисовками напрямую связаны у Визбора и разнообразные в жанровом отношении философские стихотворения-песни: философские элегии, поэтические воспоминания, лирическая исповедь.

Во многих визборовских песнях философское начало оказывается неотделимым от бытовой конкретики изображения, простых житейских "случаев", увиденных порой в юмористическом свете. В "Песне о счастье" (1955) осмысление "проблемы счастья" происходит в житейских, полушуточных разговорах героя с разными людьми: на композиционном уровне в стихотворении возникает цепочка связанных между собой минисюжетов. Именно в непосредственном, диалогическом общении в художественном мире Визбора рождается новое знание о мире, о тайной гармонии всего сущего. В более позднем стихотворении "Струна и кисть" (1981) философские раздумья о юности и зрелости, о переходе человека от упоения миражами начальной поры жизни к отрезвляющему восприятию мира личностных переживаний, природы, творчества сплавлены с напряженной рефлексией о прожитом, с формой поэтических воспоминаний, которые предстают как афористично выраженная житейская мудрость:

А в юности куда нас ни несло!
В какие мы ни забредали воды!
Но время громких свадеб истекло,
Сменившись гордым временем разводов.

Вообще поэтические воспоминания имеют в поэзии Визбора не только индивидуальный, но и широкий социально-исторический смысл. Это может быть как романтически обрисованное легендарное прошлое ("Давным-давно", 1963), так и переломные эпизоды минувшей войны, национальная память о которой осознается как высокая ценность в стихотворении "Помни войну" (1970).

Весьма разноплановы у Визбора и художественные формы лирической исповеди. Здесь почти никогда не встречаются лирические медитации в чистом виде, вне соотнесенности с определенными "сюжетами"  жизни. Его исповедальные стихотворения, органично сочетающие возвышенную стилистику с разговорно-повседневными выражениями речи и характеризующиеся богатством изобразительного плана, чаще всего на содержательном уровне связаны, во-первых, с конкретными поворотами судьбы лирического "я", а, во-вторых, с размышлениями о различных профессиональных призваниях героев.

В стихотворениях "Москва святая" (1963), "Тост за Женьку" (1965) лирический герой погружен в раздумья о пройденных дорогах жизни. Первое из них выдержано в торжественной интонации, которая естественно совмещена здесь с формой неторопливого рассказа бывалого человека: "Я бродил по Заполярью, // Спал в сугробах, жил во льду, // Забредал в такие дали, // Что казалось – пропаду". Обращаясь к "Москве святой", герой стремится поведать ей о своих странствиях по огромной стране и о тех духовных ориентирах, которые удалось сохранить неизменными на самых разных этапах жизни. Сокровенное родство поэта-певца с городом подчеркивается возникающими в конце стихотворения песенными ассоциациями:

Ты не просто город где-то,
Ты видна в любой ночи –
Развезли тебя по свету,
Словно песню, москвичи.

Иными путями выражено исповедальное начало в "Тосте за Женьку". Пронзительное в своей горечи и одновременно упоении испытанным некогда счастьем откровение лирического "я" о "непутевых путях" жизни, о тяжело переживаемой им любовной драме неожиданно облекается в жанр бытовой речи – тост, произносимый за  дружеским застольем. В данном стихотворении, как впоследствии в песенных репортажах Визбора, жанр нехудожественной речи оригинально используется для решения художественных задач, что создает эффект прорастания всего содержания из гущи обыденного, житейского существования героя. Напряженность психологической атмосферы передается здесь присутствием драматургических элементов: история жизни полнее раскрывается благодаря диалогической ткани произведения (разговор с приятелями), в компактной "сценке", позволяющей ощутить душевное состояние лирического "я". При этом завершающие строки выполняют функцию своеобразных "ремарок", дорисовывающих итоговые штрихи созданного психологического портрета:
По привычке нахмурясь,
Я вышел из прошлого прочь…
Гостиница "Арктика", Мурманск.
Глухая полярная ночь.

Соотнесенность философских, исповедальных мотивов с ритмами повседневной жизни проявилась у Визбора и в том, что лирическая исповедь часто оказывается тесно связанной с творческим проникновением в смысл той или иной профессиональной деятельности персонажа.

Исповедь художника, поэта-певца образует стержень "Песни о песне" (1977). Рассказ творца о прорастании песенного "мотива" из самых разноплановых впечатлений – от восторженного созерцания лыжников, "летящих по снегу", до сострадания "человеку, у которого на сердце болит", – предстает здесь в виде игровой импровизации, мозаики сменяющих друг друга сюжетных зарисовок, каждая из которых дополняет другую, занимая подобающее место в рождающейся песне. Иногда лирический герой Визбора делится своим восприятием бытия, как бы проникая изнутри в смысл и иных профессий, что получит воплощение в особом жанре его песенной поэзии – "ролевых" песнях.

В написанном от лица летчика стихотворении "Ночной полет" (1964) в символическом образе "ночного полета – полночного разговора", требующего максимальной внутренней сосредоточенности,  проступают раздумья героя о нелегких испытаниях судьбы, которые пробуждают в нем жажду бесконечного постижения бытия:
А я не сплю. Благодарю
Свою судьбу за эту муку,
За то, что жизнь я подарю
Ночным полетам и разлукам.

А в стихотворении "Я бы новую жизнь своровал бы, как вор…" (1968) творческому воображению лирического "я" рисуются его потенциальные жизненные пути, профессии (летчик, врач, астроном), в каждой из которых для него ценно ощущение своей причастности  "пульсу" бытия окружающего мира. Самораскрытие лирического героя Визбора и здесь непредставимо вне динамичной "сюжетности" жизни, вне  разнообразнейшей практики межличностного общения.


Страница 1 - 1 из 3
Начало | Пред. | 1 2 3 | След. | КонецВсе

© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru

 
 
 
Rambler's Top100

Веб-студия Православные.Ру