На пути к христианской психологии

Совсем скоро выйдет в свет книга М.Н. Мироновой, представляющая тот редкий круг работ, в которых осуществляется саморефлексия психологической науки - ее исходных оснований, категориального строя, объяснительных принципов и ключевых проблем.

Как правило, принципиально прорывные теоретические работы не только осуществляются, но и оказываются востребованными в переломные моменты истории - либо в ситуации парадигмального сдвига в самой науке, либо цивилизационного сдвига в рамках определенной культуры, либо - шире - онтологического сдвига в структуре самой цивилизации. Исторические прецеденты этого слишком хорошо известны, чтобы их повторять. Сегодня мы являемся реальными свидетелями и даже - участниками именно таких кардинальных социокультурных, политических и мировоззренческих сдвигов, которые в европейской гуманитарной мысли получили название - постмодернизм.

Надо сказать, что почти вся вторая половина ХХ столетия вообще была связана с проблематизацией позитивистского идеала научности, с преодолением ключевой формулы рационализма Нового Времени - субъект-объектной парадигмы, с расшатыванием жестких естественнонаучных установок в гуманитарном познании. В частности - с переосмыслением и преобразованием гносеологического субъекта в субъекта практической жизнедеятельности; в отечественной психологии такое переосмысление блестяще осуществлено, например, в научной школе С.Л. Рубинштейна, наиболее фундаментально - в его работе “Человек и мир”.

Аналогично и гносеологический объект - как специально создаваемый в целях познания конструкт, вроде бы моделирующий независимый и противостоящий субъекту фрагмент объективной реальности - также переосмысливается как сама эта реальность в своей непосредственности и фактической данности. По сути, то, что в гуманитарных исследованиях обозначается теперь в качестве “объекта”, - уже давно не модель некоей, независимо от субъекта существующей действительности, а прежде всего - область теоретико-практических проблем, одну из которых (обычно обозначаемую в качестве “предмета”) и призвано решать то или иное конкретное исследование.

Соответственно, и субъект исследования уже не тот “культурный герой”, который есть простое воплощение абсолютно правильных установок естественнонаучного познания, а вполне определенная историческая личность, осуществляющая свой выбор, отстаивающая свою позицию, реализующая в конкретной исследовательской ситуации свои ценностно-смысловые основания своей собственной деятельности.

Критика принципиальной ограниченности рациональности позитивистского толка осуществлялась не только в методологии гуманитарного познания как такового. Проводилась она и внутри самой психологии, изначально выстроенной с конца 19-го века по моделям естественных наук. Не говоря уже об идеологии описательной психологии В. Дильтея, или так называемой гуманистической психологии, эта проблема серьезно обсуждалась в советской философской психологии А.С. Арсеньевым, Г.С. Батищевым, В.В. Давыдовым, Э.В. Ильенковым, М.К. Мамардашвили, Ф.Т. Михайловым и др. еще в 70-е годы прошлого века - в период господства и наибольшего расцвета материалистически ориентированного, деятельностного подхода в изучении природы психического. Уже тогда становилось очевидным, что невозможен прямой и продуктивный синтез в единую теоретическую систему результатов изучения отдельных психических феноменов и знаний о внутреннем мире человека.

В целом ряде научных исследований того времени (А.И. Миракян, 1996; 2004; В.И. Панов, 1998 и др.) было достаточно убедительно показано, что изначально, в самом своем существе “психика” представляет собой такое же общеприродное явление, как, например, явления гравитации, электромагнетизма, жизни и т.п. Психическое - всего лишь один из общих, естественных процессов в живой природе, а потому оно не может быть понято в методологии предметной деятельности человека; но оно вполне может быть объяснимо в логике естественнонаучной парадигмы.

Еще 30 лет назад – в соответствии с данным представлением А.И. Миракян предлагал ввести различение, по крайней мере, двух наук, двух систем знания: «наука психики» и «наука психологии». Первая – это наука о психическом, как естественном, органическом процессе в живой природе, но главное – как наука о процессе становления той или иной психической формы. Вторая – это наука об уже ставших, случившихся, уже присутствующих психических формах в нашем сознании и «живущих по своим законам». И потому эта наука – наука психологии оформилась и существует как феноменология, как логос о феноменах психического.

А.И. Миракяна же интересовала сущность самого психического, его природа. Оставаясь на позициях естествознания, он делает гигантский прорыв в самих принципах и методах естественнонаучного познания природы. Он вводит в этот процесс принцип генетической логики, о которой всегда знали психологи-марксисты, но, практически, никогда не применяли в своих исследованиях.

В самом деле, позитивистская наука всегда утверждала, что она началами и концами изучаемого никогда не занимается, она изучает то, что есть. И потому главный вопрос, на который она отвечает, это – Что это такое? Как это устроено, как функционирует? Отсюда огромное количество структурных, функциональных, качественных характеристик того, что есть, того, что наука полагает как уже существующий объект. Отсюда же и знаменитый в 70-80-е годы прошлого столетия системно-структурный подход в изучении сложных явлений и структурно-феноменологическая логика их описание. Казалось бы, а как же иначе?

А.И. Миракян утверждает и показывает - в частности при изучении процессов восприятия - что невозможно раскрыть саму сущность процесса восприятия через уже воспринятое, через продукт восприятия. Чтобы ответить на вопрос – Что это такое? – нужно вначале ответить на другой вопрос - А как это возможно? - ответ на который требовал точного знания: из чего, как и во что нечто развивается, а по сути – преобразуется. И вот здесь главная тяжесть для нашего формально-логического мышления: то, из чего нечто развивается, и то, во что оно развивается или преобразуется – не конгруэнтны, при наложении не совпадают! Бабочка из куколки прямо и непосредственно не выводима и не может быть понята в структурно-феноменологической логике. Либо все про бабочку, либо – про куколку, а между ними – загадочный метаморфоз.

Для меня аналогичная проблематика открылась позднее и в другой области психологического познания – в области человеческой психологии. И оформилась эта проблематика в различении двух психологий: «психологии психики» и «психологии человека». Что происходило, да и сейчас все еще происходит? В традиционной психологии (и в отечественной, и в зарубежной) постоянно осуществлялись подмены и логически незаконные подстановки: говорили о процессах, свойствах и состояниях психики, а подразумевали человека во всей полноте его реальной жизни; получали данные о психических феноменах, а распространяли их на человека в целом.

Однако классическая естественнонаучная психология - это вовсе не учение о человеке и человеческом в человеке; это - учение о психике как свойстве высокоорганизованной телесности, в частности – мозга. Все другие, так называемые, психологические характеристики человека (личностные, духовные, нравственные и др.) не выводимы из отражательных и адаптивных функций психики; относительно последних фундаментальные характеристики психологии человека приобретали сверхестественный статус. Более того, в проблемно-предметном поле классической психологии и с помощью соответствующих этому полю способов исследования невозможно непротиворечиво обсуждать такие реалии бытия человека, как его личность, самосознание, саморазвитие и даже его деятельность - как категорию именно человеческой практики. Психика не имеет личности и самосознания, психика сама себя не развивает, психика не осуществляет деятельность. Иными словами, в представлениях феноменологической психологии 70 – 80-х годов невозможно было понять, как возможен человек, как возможно собственно человеческое в человеке. То есть он реально есть, но он невозможен в системе позитивистских установок познания.

Так, родившийся человек должен сразу, с первого шага реализовывать свой человеческий способ жизни, но специальных, готовых средств такой реализации - изначально у него нет. Таково бытийное противоречие человеческой жизни (которое, кстати, в теоретических спекуляциях выродилось в вопрос о соотношении биологического и социального); противоречие, которое человек вынужден решать каждый раз практически - подтверждая и утверждая собой саму возможность быть человеком.

Отсутствие природной заданности средств "практического отношения" не означает и противоположной крайности, что специально человеческие способности развиваются и формируются только путем присвоения общественно-исторического опыта (господствующий постулат советской психологии). Вообще, как подчеркивал С.Л. Рубинштейн, неверно всякое рассуждение, которое не выходит за пределы альтернативы: либо все изнутри, либо все извне; либо общественно заданные способы деятельности во вне, либо морфология телесности внутри как "депоненты" человеческих способностей.

Субъективные характеристики не пред-существуют в теле человека, не пробуждаются в нем и не дозревают. Но они и не усваиваются в готовом виде извне. В обществе, как и в теле (если их не гипостазировать) нет ничего такого, что можно было бы уподобить некоторому "прообразу" субъективности. Теории интериоризации общественно-исторического опыта, понятые как теории развития низводят природные качества человека до простого безразличия, до почвы, на которой, создав соответствующие условия можно "вырастить" (сформировать) любое, самое экзотическое свойство. Но и с другой стороны, разного рода теории созревания и биологической обусловленности делают ничтожной возможность человека быть самодействующим, самосознающим, саморазвивающимся существом.

Преодоление этой ложной альтернативы предполагает переосмысление самого понимания сущности субъективности, детерминант и условий ее развития. Для становления человеческой субъективности природное и общественное, социальное и биологическое есть, прежде всего, именно предпосылки ("материал"), из которых живущий человек строит принципиально новое, нечто третье, способствующее о-своению (превращению в свое) и противостоящей ему (а не внутри находящейся) его собственной телесности, и противостоящей ему его собственной социальности (именно собственной, а не анонимно-отчужденной). Этот - всегда конкретно-исторический - путь преобразования исходных предпосылок в некоторую совокупность способностей, обеспечивающих собственно человеческое, практическое отношение к своей жизнедеятельности, и есть путь становления внутреннего мира человека, его самости, субъективности с ее имманентной способностью быть "для себя".

Таким образом, предельно обобщая, можно сказать: в человеке субъективно все то, что является основой самой возможности и способности быть (становиться) в практическом отношении к своей жизни, к самому себе; соответственно - все то в человеке, что остается за пределами такого отношения, является объектным (фактически-натуральным), еще только могущим стать фактом предстоящей ему собственной жизнедеятельности. И более конкретно, все то, что человек способен сделать предметом практического преобразования, становится субъективным, что не становится – остается психическим (естественно-природным), историю становления и развития которого так блестяще раскрыл в свое время А.И. Миракян.

В этом смысле генетическая логика окончательно хоронит всякую феноменологию как принцип познания. Сколь бы тщательно мы не разбирались в устройстве и функциях какого-либо психологического феномена, мы не поймем его природу, пока не ответим на вопрос, как он оказался возможным. С чего все началось? Вопрос о начале, в данном случае, является важнейшим и принципиальным. Перефразируя известные слова историка М.Я. Гефтера можно сказать так: и психическое, и субъективное, и собственно человеческое в человеке начинается, становится, развивается не с нуля, все начинается - с Начала! И вот только теперь, с этого момента можно впервые и внятно начинать наш разговор о предметном содержании психологического знания: что мы помыслим, что мы положим в самое начало? - если мы признаем, что все начинается не с нуля, а с начала: начала истории, начала психического, начала субъективного, начала человеческого в человеке…

В этом и состоит парадигмальный сдвиг, кризис узко научной рациональности Нового времени в ее приложении к феномену человека. Человек - есть реальное бытие и в своей онтической данности никак не может стать простым объектом классического исследования. Это такой “объект”, который обладает сознанием, волей, свободой. И в самом деле, даже если стать на точку зрения классической психологии, что психика это свойство, то по самой простой логике рассуждения, чтобы понять это свойство, необходимо иметь хотя бы минимальное представление о сущности того, свойством чего психика является. И здесь выбор жесткий: либо психика свойство только телесности, либо - свойство человека. Во втором случае психология должна иметь свое представление о сущности человека, чтобы мочь что-то сказать о его свойствах, в том числе - и о его психологических свойствах.

Как раз здесь, на мой взгляд, главная, болезненная проблема современной психологии: а на какие представления о сущности человека она может опереться в своих исследованиях? Наибольшая трудность для нашего “просвещенного ума” заключается в том, что эти сущностные представления должны быть не о том, что есть - как в любой науке о природе, а о том - как возможно и как должно быть. Иными словами, исходным основанием для психологии человека является не учение об объективности того, что есть, а - о ценности и смысле самого бытия человека. Отсюда и принципиальный вывод: гуманитарные (антропные, человеко-ориентированные) науки (в том числе - и психология человека) должны строиться на ценностно-смысловых основаниях и средствами генетической логики, логики развития.

Психологи, к сожалению, плохо помнят, что помимо естественнонаучной рациональности существуют философский, художественный, духоведческий типы рациональности; и все это о человеке - о его сущности, о смыслах и способах его бытия. Именно сам человек - как особая форма бытия мира (а не только – его бытие в мире) и антропоцентризм - как особая теоретическая позиция в поиске (но – не объяснении) исходных оснований его становления и саморазвития - есть интеграции учений о феноменах его субъективной реальности.

Справедливости ради следует отметить, что в истории психологии делались (и до сего дня делаются) попытки вырваться из узких пределов категории “психического” как раз с помощью категории “человек”. Это, прежде всего, работы в русле гуманистической психологии и экзистенциальной философии. К сожалению, в большинстве случаев всех их объединяет “безрелигиозный гуманизм”, тяготеющий к свое-центризму и самобожеству индивида - вплоть до самоистуканства. Еще одна линия преодоления естественнонаучной парадигмы в психологии - это восточный мистицизм, оккультизм, магия, а с христианской точки зрения - древнее как мир - идолопоклонство. Эта тенденция - говорить о высших уровнях бытия человека с позиций оккультизма и магии - сегодня в России имеет большую силу (достаточно открыть любую газету - и встретите рекламу чародейства), что позволяет обозначить нашу эпоху - как неоязычество новейшего времени.

Кризис в системе позитивистских ориентаций современной психологии, ставит ее перед лицом принципиально новых теоретических проблем, наиболее важные из которых центрируются вокруг самой главной сегодня проблемы - психологии развития человека. Острая необходимость специальной философской и психологической проработки этой проблемы отмечалась во многих публикациях последнего времени (в работах А.С. Арсеньева, А.А. Гостева, В.П. Зинченко, Б.С. Братуся, Л.Ф. Шеховцовой, А.В. Шувалова и др.). Однако ее целенаправленный и разнопозиционный анализ, впервые проводимый М.Н. Мироновой, делает ее сегодня предельно актуальной, и во многом практически разрешимой.

В своей работе М.Н. Миронова делает попытку выйти на понимание, а тем самым и объяснение высших форм организации человеческой реальности, субъективного мира человека, главным образом, с помощью интеграции результатов научных исследований в русле комплексного человекознания (С.Л. Рубинштейн, А.А.Ухтомский, Б.Ф. Поршнев и др.) и учения о человеке в православном богословии, в христианской антропологии. В принципе, такой подход вполне правомерен, т.к. реалистичность любого гуманитарного исследования определяется контекстом той культуры, в которой оно осуществляется; в данном случае - таким контекстом является (и должна быть) христианская, русско-православная культура.

Огромный труд автора по отбору и сведению в единое смысловое пространство множества богословских суждений Отцов Церкви, современных православных мыслителей о природе, сущности, духовной призванности Божиего творения - человека естественным образом ставит вопросы о соотнесении с этим Знанием (с большой буквы) знаний классических гуманитарных наук - философии, психологии, педагогики. Эти вопросы до недавнего времени тщательно обходились в наших гуманитарных науках. В самом деле, если мы решились ориентироваться на человека, в его подлинном, а не в умаленном значении, то с неизбежностью приходится соприкасаться и с проблемами духовными, экзистенциальными, религиозными; с вопросами смерти и бессмертия, совести и милосердия, т.е. выйти уже в область теологии и с ней соотнести педагогику и психологию становящегося человека.

В поиске оптимального подхода к решению этих проблем, должен сложиться умный, терпеливый и доброжелательный союз научной психологии, педагогики и православного богословия. Принципиально необходима гармонизация (а не бесплодный параллелизм или – разрушительные несогласия) систем знаний о человеке. Союз христианской антропологии – как учения о происхождении, назначении и абсолютных смыслах жизни человека; психологической антропологии – как учения о закономерностях становления субъективной реальности, «собственно человеческого в человеке» в интервале его индивидуальной жизни; и педагогической антропологии – как учения о путях становления базовых способностей, сущностных сил человека в универсуме образования. Нелишне будет напомнить, что одно из значений слова «гармония»– означает согласие принципиально разногласного.

Следует особо подчеркнуть, что виденье человеческой реальности в свете христианской антропологии - это целостный взгляд на всего человека, во всей его тотальности; это одновременное виденье человека в трех исходных интуициях Священного Писания и Священного Предания: творения человека (его происхождения), его падения (или – деградации) и его спасения (преображения, даже сильнее – обожения). В человеке нет ничего, что не подлежало бы религиозному осмыслению и освящению; относительно такого осмысления все другие точки зрения на человека в своей отдельности и специфике - научная, этическая, эстетическая, прагматическая и др. - имеют частичный, а в своих претензиях на всеобщность, и неистинный характер.

Для религиозного сознания жизнь человека только тогда есть, тогда действительна и обретает свой подлинный смысл, когда она устремлена к Высшему, Абсолютному, Иному бытию, нежели то, которое открывается человеку в горизонте его обыденного существования. Подобное стремление предполагает наличие в нем особого начала - не сводимого ни к природному (натуральному), ни к общественному (социальному), ни к культурному (аксеологическому); начала - не объяснимого ни наследственностью, ни влиянием окружающей среды. Это начало - духовное, и оно составляет основу бытия человека во всех его измерениях; во всем, что в человеке (и с ним самим) свершается в пределах его индивидуальной жизни. Именно религиозный человек впервые оказывается подлинным распорядителем (субъектом) своих душевных сил и автором собственной земной жизни, смысл которой раскрывается ему в его встречах и взаимоотношениях с Богом.

Тезис о примате духовного начала в человеке ставит вопрос о феноменологии индивидуального духа, о ступенях его раскрытия и воплощения в эмпирической жизни каждого из нас. Именно этот вопрос, на мой взгляд, является одним из центральных в книге М.Н.Мироновой, в которой делается попытка построить христиански ориентированную психологию; и которая, в свою очередь, призвана выстроить иерархию, обеспечить синтез и взаимовосполнение исходных принципов, живого знания и самой практики становления, развития и преобразования всей полноты человеческой реальности.

Если определять христианскую психологию апофатически, то это - не психология психики, не – еще одна наука в ряду других наук о психологических феноменах; это - не психология религии; это - не наука о психологических особенностях христианина; это - не психология верующего человека, это психология для человека. Такие – не-предметные определения христианской психологии защищают нас, по крайней мере, на первом шаге от соблазна впасть – в который уже раз – в структурно-феноменологическую редукцию высшего к низшему, иноприродного к пошло-обыденному, в банальный объективизм и устраненность, где «сам человек – не при чем».

Поэтому христианская психология, в сущности своей – это психология воцерковления человека, его Встречи с Благой Вестью. Христианская психология призвана выявлять благоприятные (способствующие) и не благоприятные (препятствующие) условия этого процесса как в самом человеке, так и в обстояниях его жизни. Именно поэтому христианская психология – это не просто специфические знания о человеке абстрактном, о «человеке вообще» – с его психофизическими и биосоциальными свойствами, а психология для человека, выходящего на путь воцерковления. Иными словами, это такая психология, которая прозревает человека в перспективе его обожения, можно было бы сказать – это психология пути.

Понятно, что подобная позиция резко проблематизирует весь состав классической, традиционной психологии, психологии и педагогики сегодняшнего дня. Говоря о возможной психологии и педагогике духовного становления человека, сразу же возникает вопрос, а есть ли у них адекватные средства (понятия, категории, принципы), которые могла бы удерживать эту перспективу и работать с ней? Я вынужден констатировать, что налично - таких средств у этих систем знаний нет, не появятся у них этих средств и в тех ориентирах развития этого знания, которые складываются сегодня.

Прежде всего, потому, что современная психология и педагогика имеют в виду человека в его натуральной обыденности, в его природе, как она есть в этом падшем мире. В секулярном сознании, включая сюда и секулярную науку, высшим оправданием такой природы являются ее социальные и культурные измерения. Для рационалистической, позитивистски-гуманистической науки подлинный человек в своей высшей форме развития это тот, который способен освоить высшие образцы человеческой культуры, следовать существующим моральным принципам (совпадающими, к сожалению, обычно с уголовным кодексом), способен к принятию общечеловеческих ценностей, к практическому преобразованию действительности. То, что я перечислил, как правило, и вводят в состав так называемой культурной, светской духовности.

Но остается важнейший вопрос– а что есть главное в самой человеческой реальности, что является вершиной, квинтэссенцией, а главное – кто является «удерживающим» собственно человеческое в человеке? Я думаю, что только принципиальный ответ на этот принципиальный вопрос позволит нам принципиально определиться, говоря научным языком, что же может являться действительным предметом христианской психологии.

Ответ на этот вопрос необходимо, видимо, искать не в философии и не в психологии, а прежде всего, в святоотеческом богословии, где соотносятся и четко различаются такие категория, как «ипостась» и «природа» в составе самой человеческой реальности. Сегодня, наконец-то, происходит достаточно серьезная, пока правда – осторожная Встреча христианской антропологии и гуманитарной, человеко-ориентированной психологии. И место этой встречи – Личность человека. Современная христианская антропология признает, что именно категория личности, которая утвердилась в современной философии и психологии, в наибольшей степени сближается с ее представлением о самом главном в человеке, и именно – в свете перспективы его обожения.

Как показывает исследование Мироновой М.Н., в православном богословии существуют серьезные мировоззренческие основания для построения христиански ориентированного учения о человеческой личности. Источники этого важнейшего учения можно находить также и в трудах наших великих религиозных философов начала ХХ столетия, и, что важно, в трудах современных священнослужителей, которые практически сталкиваются с проблемами человеческой личности. Выход на такое учение необходим не только для христианской, но и для научной психологи и для практической педагогики. Вроде бы – замечательно все складывается, однако не все так просто.

Проблема в том, что в сложившихся гуманитарных науках за понятием личность скрывается множество разноречивых содержаний: это – и системное качество психики человека, и структура психо-биологических свойств индивида, и социально-деятельностные характеристики субъекта;

личность - это социальный инструмент, орудие становления и жизнедействия человека. Личности нет изначально, она постепенно «накапливается».

В свою очередь, по словам В.Н.Лосского, в святоотеческом богословии нет того, что можно было бы назвать особым, отдельным учением о личности человеческой, тогда как учение о Лицах или Ипостасях Божественных изложено чрезвычайно четко. И, тем не менее, именно в тайне Пресвятой Троицы пытались раскрыть православные богословы и тайну человеческой личности. В христианской антропологии были выработаны две базовые категории: “усия” - сущность человека, фиксирующая глубину непознаваемой трансценденции его природы, его самости; и “ипостась” - как несводимость человека к его природе, как особый способ его существования в мире, как его адресованность Другим.

О. Павел Флоренский говорил о том, что человек не только усия, но и ипостась, не только темное хотение, но и светлый образ, не только родовая подоснова человека, но и просвечивающий его лик, явно выступающий у святых, просвечивающий на иконе. Усия - самость - утверждается в человеке как его индивидуальное начало, через нее род собирается в одну точку. Напротив, ипостась - разумная, личная идея человека, его духовный облик, его лик. Говоря о несводимости личностного к природному, самостному, мы говорим не о другой “природе, сущности”, а о ком-то, кто отличен от своей природы, о ком-то, кто, содержа в себе свою природу, эту природу превосходит; кто этим превосходством дает существование ей как природе собственно человеческой; и в тоже время не существует сам по себе, вне своей природы, которую он “воипостазирует” и над которой непрестанно восходит. Ипостасное бытие человека это - то, что в православном богословии сближается с Образом Божиим в человеке и его уподоблением Ему. Образ - дан, а подобие задано, но не в смысле внешнего, натурального отпечатка в природе человека, и не в смысле внешнего постоянно звучащего приказа – Будь подобен! Это дар Божий – не уничтожимый и не отменимый человеком, осознает ли он его или нет, принимает ли он его или отвергает.

Введя две эти категории - сущности (природы) человека и способа его бытия в мире, сообщая каждой из них свое отдельное значение, православные богословы могли впредь беспрепятственно укоренять личность в бытии и персонализировать саму онтологию человека. Итак, «личность» - не есть качество, не есть особая структура свойств или черт, «личность» - это не что. Личность - это прежде всего и главным образом – Кто, являющий себя в целостном, всеохватном способе бытия сразу, всего человека - в своей предельной адресованности Другому и в cвоей предельной открытости - Богу. Подобная целостность, а главное - тотальность личностного бытия не есть, конечно, плод естественного созревания; здесь всякий раз - усилие и преодоление собственной самости и восхождение к собственной ипостасности. Можно сказать, что ипостасное бытие – это принцип становления и способ существования «собственно человеческого в человеке», способа бытия его именно как личности, а не в качестве человекообразного существа. Именно поэтому Ф.М. Достоевский мог сказать: личностью надо “выделаться”, и не всякий индивид во всякое время осуществляет личностный способ жизни.

Надо сказать, что так проблема личности в гуманитарных науках не ставилась и в принципе не обсуждалась. Понятно также, что существующее многообразие психологических, социальных, культуральных и т.п. определений личности становится ничтожно, исчезающе малым в свете и в перспективе восхождения и уподобления человека своему Первообразу.

Как это возможно ему в интервале его индивидуальной жизни: с чего все начинается, как это происходит, на что может человек опереться в этом движении? И главное для нас – психологов - как это понять, как это рационально, в языке понятий выразить, объяснить, описать само это восхождение к Первообразу? – вот неполный круг задач, встающих перед любым исследователем, приступающим к построению христианско-ориентированной психологии.

В поиске ответов на эти вопросы, принципиально важно, еще на первом шаге различить разные системы психологического знания – и по свои источникам, и по способам получения этих знаний, Но еще важнее - не устраивать из них «несъедобный» микст. Во-первых, это, говоря словами А.И.Миракяна, «наука психики» или, моими словами, «психология психики» - как особое направление в науке, связанное с выяснением природы психического, генеза психических процессов, становления собственно психологических форм. Во-вторых, это «психология субъективности» или, опять же говоря словами А.И.Миракяна, «наука психологии» - как действительное и особое знание о началах становления, этапах и направлениях развития субъективной реальности человека в онтогенезе. В-третьих, как теперь понятно, это «христианская психология» или «психология пути» - как пока отсутствующая наука об условиях, целевых ориентирах и ценностных основаниях восхождения личности к своему Первообразу.

Первой и труднейшей задачей, которую вынуждена была решать М.Н. Миронова на пути простраивания образа христиански-ориентированной психологии, это поиск адекватных средств интеграции, способов сопряжения святоотеческого богословия, а точнее – христианской антропологии и современной гуманитарно-ориентированной психологии. Нужно было найти, буквально наощупь, тот может быть не единственный, но благодатный путь, способный обеспечить такое сопряжение – органичное и ненатужное. Ключ к решению выше обозначенных задач сложился в едином понятийном поле, когда осуществился синтез нескольких систем знаний: учения Отцов Церкви об устроении духовной сферы человека, знаний о генезисе, строении и реальной работе смысловой сферы личности, в анализе которой автор опирался на самые современные исследования отечественных психологов, и учения А.А.Ухтомского о доминанте, о динамике ее онтогенетических и функциональных изменений.

На мой взгляд, М.Н.Миронова, не акцентируя на этом внимание читателя, как раз и осуществила продуктивное сопряжение главных ориентиров всех трех, выше обозначенных психологических систем знания. И в этом сопряжении, в этом синтезе, несомненно, стал прорисовываться достаточно отчетливый и интересный образ христианской психологии.

Самое существенное в этом образе – это возможность правильного устроения иерархии в человеческой реальности, это здравое соотнесение и соподчинение разных слоев и уровней этой реальности. В традиционном богословском представлении о трехуровневом строении человека – «дух-душа-тело» - начинают видится механизмы и процессы перехода и преобразования разных уровней, разных слоев относительно друг друга. Так, «психическое» - есть принцип и результат преобразования «телесного»; «субъективное» - есть принцип и результат преобразования «психического»; «духовное» - есть принцип преображения и телесного, и психического, и субъективного в собственно человеческое в человеке.

Книга М.Н. Мироновой, несомненно, вызовет интерес широкой научной общественности. И особенно в момент, когда мы сознательно и свободно начинаем выстраивать свои мировоззренческие ориентиры в атмосфере духовного возрождения нашего Отечества, на основе традиционных, исторически устоявших ценностей. Книга написана прекрасным литературным и духовно выверенным языком; ее, если можно так выразиться, вкусно читать.

© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru