Воля к истине

Сергеев С.М. Пришествие нации? М., 2010.

Так сложилось, что тема национализма была практически исключена из нашего гуманитарного дискурса. Между тем, отец русской науки Михаил Васильевич Ломоносов пишет в 1761 году трактат «О сохранении и размножении российского народа». Тайные общества декабристской эпохи восприняли выросшую из преисподней французской революции «идею национальностей», но с их гибелью эта идея надолго уступила место мессианским и мессианским доктринам, имеющим основание в трудах немецких метафизиков. Там, где должно было находиться брутально-конкретное понятие «национализм», бытовал расплывчатый термин «народность». В так называемой «теории официальной народности», «народность» заняла «почётное третье место» после самодержавия и православия. У славянофилов и их незаконных наследников — народников «народность» постепенно свелась к понятию «простонародье». После Крымской войны национализм в его современном значении оказывается не чужд мистику и визионеру Достоевскому и, что не менее важно, учёному — естественнику и историософу Данилевскому. Накануне приснопамятных событий 1917 года национализм становится темой почти маргинальных (но подлинно великих) мыслителей, таких как нововременские публицисты Михаил Меньшиков и, отчасти, Василий Розанов. Более того, к этому времени, национализм начинает возвращаться на своё законное место, т.е. в идеологию отечественных западников. «Я западник, а значит националист», — провозглашает Пётр Струве.

Тем не менее, и Российская империя и, тем более, страна Советов с её пролетарским интернационализмом были глубоко чужды, а часто и решительно враждебны всякому национализму, особенно великорусскому. Тем загадочнее, на первый взгляд, кажется неприятие национализма образованным обществом. Ведь это общество в последние десятилетия монархии и в последние лет тридцать существования СССР было настроено в отношении к власти резко критично. Всякое сотрудничество с ней рассматривалось, как духовная коррупция, а то и просто, как жульничество. Но именно в идеологическом обслуживании власти обвиняло общество русских интеллектуалов-националистов, при этом, вполне лояльно относясь к национализму других народов империи. Находясь между молотом государства и наковальней интеллигенции, русский национализм, однако, не только не исчез, но обрёл силу стали. Он неожиданно оказался и доминирующим народным чувством, и серьёзным, широко востребованным направлением общественной мысли.

В подтверждение приведу в пример свежую книгу Сергея Михайловича Сергеева «Пришествие нации?» (издательство «Скименъ», М., 2010). Являясь сборником статей разных лет, «Пришествие нации?» — вполне целостное произведение, связанное не только единством темы, вынесенной в заглавие, но и единством творческого импульса — желания «дойти до самой сути».

Талантливую и, что тоже важно, опытную руку учёного, мыслителя и публициста сразу видно по композиционному совершенству его творения. Мне известно, что С. Сергеев не включил в свою книгу несколько хороших работ из опасения нарушить монументальную целостность своей первой книги. Ни в одном разделе нет ничего случайного, хоть как-то нарушающего гармоническую изысканность ее интеллектуальной структуры. Единственным упрёком автору, по структуре книги, может стать отсутствие в полемическом разделе, посвященном русскому консерватизму, незначительных по объёму, текстов оппонентов, чьи аргументы излагаются, как мне кажется, не достаточно адекватно.

Огромная эрудиция этого замечательно умного человека, в сочетании с умением ясно, остроумно, а иногда и изящно излагать свои мысли делает чтение книги Сергея Сергеева подлинным удовольствием. Кроме того, у автора, на мой взгляд, есть редкий дар органичного сопряжения современного, даже сиюминутного, с великими, «вечными» вопросами бытия. Возможно, этим объясняется приятно удивляющее разнообразие затронутых тем — от вполне академического (по духу, но не по манере письма) исследования истории русской нации и национализма в имперскую эпоху до любопытнейшего эссе о проблеме «боевика» в американском и отечественном кинематографе.

Не могу не остановиться на последней, мемориальной части книги, посвящённой трём незаурядным мыслителям — Александру Исаевичу Солженицыну, который рассматривается, прежде всего, как политический публицист и идеолог, Аполлону Григорьевичу Кузьмину и Вадиму Леонидовичу Цымбурскому. Тексты об этих ярких и столь разных людях, будучи интеллектуальными некрологами, свободны от угнетающе скучных панегириков и, в тоже время, лишены холодной, оценочно-бухгалтерской рассудочности. Кроме того, автору, удаётся создать, прошу прощения за банальность, живые портреты, а не статичные фото своих героев. Как мне кажется, особенно удалась статья об А.Г. Кузьмине — «Учитель».

При чтении «Пришествия нации?» видны не такие уж редкие, возможно типичные, для поколения 40-летних интеллектуалов тенденции. К ним, безусловно, относится отрицание основных положений, методологии и стиля русской религиозной философии начала прошлого столетия и фактический разрыв с традиционализмом XIX века. Вместо этого Сергей Сергеев предлагает, некий «эмпириокритицизм» с приматом «чистого понимания», свободного от априорных рассудочных схем. Следствием этого становится смелая, лучше сказать дерзкая, ревизия многих национальных мифов («аксиом»). Я бы назвал эту интеллектуальную отвагу — волей к истине. Не могу не сказать о трезвом (но не холодном) взгляде Сергея Сергеева на человека как субъекта политики. Для него, очевидно, что в непостижимой сложности человеческой души нет ничего раздельного, нет механического перехода от низших движений к высшим. Религиозный энтузиазм масс или фанатизм революционных вождей вполне уживаются с тонкими расчётами искушённых политиков и циничной жаждой барышей. Добавлю, что автор совершенно не приемлет все виды детерминизма — от религиозного до генетического.

В тоже время невозможно не заметить, что разрыв с национальной философской традицией лишает отдельные статьи, вошедшие в книгу некоего третьего измерения (высоты или глубины, кому как нравится). В них исчезает объём и воздух. Сумбурная хореография русской религиозной философии при всей завиральности, а иногда и наивности, главным объектом познания считала онтологические проблемы бытия. Прикладная социология её мало интересовала, ибо по точному определению Павла Милюкова для русских философов было интересно «обнаружение в обществе искони заложенной в него неподвижной идеи». Тогдашние оппоненты религиозной философии, также как и их нынешние наследники, признавали подлинным лишь «позитивное знание». Однако, замечу, что «научная социология», как минимум, оказалась в своих прогнозах также утопична, как и религиозная философия в своих пророчествах. К тому же, если труды Бердяева, Флоренского, Ивана Ильина (как к ним не относись), оказались востребованными (и вовсе не случайно), то Милюковы, Максимы Ковалевские и прочие позитивисты вышвырнуты на самые затхлые задворки нашей общественной мысли. Поэтому авторский упрёк Николаю Бердяеву в том, что в работе о происхождении русской революции он ссылается не на труды социологов, а на литературные образы, методологически неверен. Для Бердяева и других русских философов революция — это, прежде всего, следствие глубокого духовного разлома, экстраполированного в социальную реальность. А «наука о Духе» эта par excellence тема культуры вообще и литературы в частности. Но, как мне кажется, представление о культуре несколько искажено у С. Сергеева прокрустовым ложем сциентистского позитивизма и культуре придаётся узко инструментальное значение.

Впрочем, это авторское свойство, во многом задаётся главной темой — национализмом. Там, где основной ценностью объявляется нация, всё остальное получает подсобно-функциональный статус. Бытие народа сводится, в сухом остатке, к «основному инстинкту», отметается всё, что не соответствует «логике и фактам». Явления, находящиеся вне поля рационального познания оказывается «завитушками», коими в случае необходимости можно и пренебречь. Однако именно «завитушки» отличают творения Растрелли от «хрущёб», а «Войну и мир» от «криминального чтива». Но, по мнению автора «Пришествия нации?», национализм стоит этих жертв, ибо он единственная, на сегодня, идеология, обладающая мобилизационным потенциалом и, к тому же, является «sine qua non демократии». Между тем, историческое бытие нашей любимой Отчизны в последние четыре века реализовывалось в имперских, и только имперских, проектах. Упование на создание национального государства по европейскому образцу отдаёт, по моему мнению, прожектёрством, а то и утопизмом с которым Сергей Сергеев прощается в одной из своих статей. Русские не французы, не немцы и не латыши, для них тесны лишенные сверхъидеи границы узко-комфортного мира материального преуспевания. Я уж не говорю о том, что сами европейские государства и, особенно, создавшие их нации пребывают в очевидном кризисе (это ещё мягко сказано) и ищут иной формат существования. Замечу, что одной из главных причин этого кризиса как раз и является современная форма демократии с её защитой всевозможных меньшинств. Некоторые из этих меньшинств, перенесли, почти доисторический, клановый тип поведения в условия индустриального и постиндустриального мира и оказались в куда более выгодном положении, чем цивилизованные белые аборигены.

Следуя своей концепции противостояния в нашей истории национального и имперского, Сергей Сергеев даёт не совсем точную оценку общественной германофобии позапрошлого века. Как положительный факт преподносится оттеснение братьями Н. и Д. Милютиными, Н. Надеждиным, В. Григорьевым от руководства Русским географическим обществом — К. Бэра, Ф. Врангеля и Ф. Литке. Люди с такими фамилиями априорно подозревались в равнодушии к подлинно русским интересам, а академик Карл Бэр к тому же так и не выучил русского языка. В действительности Бэр, приглашенный в Россию графом Уваровым, был «свирепым», как могут быть немцы, русским патриотом. Его сотрудник профессор Ф. Овсянников писал, что «редко приходилось встречать людей, которые так были бы преданы России и её интересам». Свои статьи, Бэр отдавал переводить ближайшему помощнику Николаю Данилевскому, будущему автору «России и Европы». А вклад в русскую географическую науку Бэра, Литке и Врангеля конечно неизмеримо значительнее, чем у их «национально настроенных» оппонентов. Сила империи как раз и проявлялась в умении политической ассимиляции восточных и западных инородцев. Этот частный пример хорошо иллюстрирует, то очевидное обстоятельство, что националисты XIX века были также неправы, как их нынешние наследники.

Как мне кажется, спорным является и определение интеллигенции, данное Сергеевым. Для него интеллигенция — это группа людей, «профессионально занятых распространением общественно-политических и гуманитарных знаний». Графы Лев Николаевич и Алексей Константинович Толстые в систематике автора дворяне-интеллектуалы, а граф Алексей Николаевич — кто? Были ли профессионалами постоянно пишущие, но живущие отнюдь не на литературные заработки многие «распространители гуманитарных знаний» дореволюционной России? А князья профессоры — С.Н. и Е.Н. Трубецкие? Так ли ошибались старые интеллигенты, объединившие в «Союзе союзов» множество людей, не попадающих в авторское определение интеллигенции. Но, даже, если согласится с предложенной систематикой, невозможно не возразить тезису об относительно незначительной роли этой социальной группы в крушении монархии. Монархию свалили не аграрные беспорядки и, даже, не выступления рабочих (совсем не стихийные). Её свалила измена имперской элиты — статской и военной. Но сама эта измена, во многом, обуславливалась тем печальным обстоятельством, что большая её часть восприняла специфическое интеллигентское мироощущение. Как под понятием «джентльмен» мы понимаем не только английского помещика, но и определённый мировоззренческий стереотип, так и под понятием «интеллигент» мы понимаем не только пресловутых «распространителей».

И всё же, при всех несогласиях с позицией автора, нельзя не порадоваться изданию его произведения. Ведь книги, подобные «Пришествию нации?», будучи жгуче-актуальными, не только, что называется, ставят на обсуждение важнейшие вопросы отечественного бытия, они задают высокую — в хорошем смысле, европейскую — интеллектуальную планку обсуждения этих вопросов.


© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru

 
 
 
Rambler's Top100

Веб-студия Православные.Ру