Благоверная великая княгиня Евдокия Дмитриевна

В Коломне радостно переливались в звоне колокола, валом валил народ в кремль... Радость-то какая! Князь Димитрий Иванович женится, сам митрополит привез молодых венчаться в Коломну. Давно не было такой радости на этой земле...

Славен город, славен город
Да на взгорье, да на взгорье!
Звон-от был, звон-от был
У Николы колоколы, у Николы колоколы!
Славна была, славна была
У Димитрия дочерь, у Димитрия дочерь,
Славна росла, славна росла
У Константиныча большая,
Сватались на Евдокии, сватались на Евдокии
Трое сватовья, троя сватовья,
Троя сватовья, троя сватовья,
Трое большое, трое большое.
Первое сватовъе, первое сватовье
Да из Новгорода, да из Новгорода,
Другое сватовье, другое сватовье
Да из славной Москвы, да из славной Москвы...

Пели красные девки у княжьего терема, где одевали невесту, убирали — косу расплетали... Поверх сарафана парчового надевали нарядный, из камки желтой с аксамитовой багряной вошвой, горностаевый кортель на меху. Длинный, до полу, раскошенный книзу, с широкими рукавами... Готовили убрус, обвивать ее головку, бережно несли очелье, разукрашенное жемчугом, а концы убруса, расшитые разноцветными шелками, золотом и серебром, мягко скользили по рукам боярынь... Вот он, головной убор, символ власти мужа над женой... Страшно княгинюшке — что ждет ее в великокняжеском тереме?

Ездил в город Димитрий-от молод князь,
Ездил в новый, повыездил, ездил в новый, повыездил.
Красных девок повысмотрел, красных девок повысмотрел,
Сужену Дуняшу повыприглядел, сужену Дуняшу повыприглядел,
Разума-обычая, разума-обычая повыведал, повыведал...

Молодой князь слушал эту песню, а может быть, и какую-то другую, и представлял себе юную невесту, представлял белолицей и тонехонькой, такой, о которой пелось в песне...

Она тонехонька, она тонехонька,
Личушком она белехонька,
Она белехонька, она белехонька,
Белехонька да румянехонька,
Ясны очи ясней сокола, ясны очи ясней сокола,
Черны брови черней соболя.
Ягодницы как маков цвет, маков цвет,
Походка у ней все повинная, все повинная.
Разговоры у ней лебединые!

В невестином тереме открывали сундук с поясами, которые она вместе с сестрами и боярынями ближними вышивала в отцовском доме для гостей свадебных, еще не зная, кто же будет ее суженый...

Так готовились к свадьбе красавицы княгини и великого князя московского Дмитрия в Коломне.

Черные горести постигли Московское княжество, многие нестроения преследовали его, но велика была любовь в народе к молодому князю Дмитрию Ивановичу. Жалели его люди — совсем еще мальчик, еще борода не растет, только 15 лет ему...

Начало его великого княжения ознаменовалось небывалыми бедствиями. Летом 1365 года горела Москва, горела страшно, и пожар тот назовет летописец Великим.

Жар и зной стояли многие месяцы в восточных землях, засуха погубила урожай. В один из дней загорелась церковь Всех Святых, а поднявшаяся буря разметала горящие головни, загорелось сразу в десяти местах, и не успевали люди огонь гасить, расходилось кругами жадное пламя, пожирая вокруг себя все. За один час или за два выгорел весь город — и Посад, и Кремль, и Загородье, и Заречье. Всехсвятский пожар погубил красавицу-Москву.

В следующую зиму напал на Московское княжество "великий мор", горько страдали и плакали люди, по всем волостям Московским: "Множество людей умирало каждый день — по двадцать и по тридцать человек в день, а иногда и по шестьдесят и по семьдесят, а иной раз даже до ста человек в день. А бывали и такие дни, когда больше ста человек умирало".

Смотрел юный князь на страдания людей, и сердце его сжималось от страха, и молился он вместе с митрополитом Алексием об избавлении от болезни той страшной.

Потом юная княгиня будет рассказывать ему, как пришла та страшная болезнь, судя по всему, бубонная чума, в ее Нижний Новгород. Как умирали на ее глазах люди, как ее няньку-мамку жег огнь страшный, харкала та кровью, потом покрылась язвою на шее и в три дня умерла. В Нижнем все говорили, что та болезнь страшная пришла по Волге с низовий. А потом уж болезнь пошла в Коломну, а из Коломны на другой год в Переяславль, а из Переяславля на другой год в Москву. И так по всем странам и городам и во всех пределах был мор великий, страшный.

В памяти осталась страшная трагедия, и княгиня вместе с летописцем рассказывала юному мужу: "Увы мне! Как описать беду эту грозную и печаль страшную, следовавшую повсюду, куда приходил мор! И везде печаль, и везде горе, плач и рыдание, крики и стоны, слезы безутешные! Плачут живые по мертвым, ибо умножилось множество мертвецов — и в городах мертвецы, и в селах, и в домах, и в церквях, и возле церквей. Много мертвых, но мало живых, и не успевают живые мертвых похоронить. Едва за больными ухаживать успевают — один здоровый на десять больных приходится. Хоронили же по двое и по трое в одной могиле, а иногда — и по пять, и по шесть, а иногда — и по десять сразу. А другой раз и более десяти в могилу клали. На ином дворе один живой остался, на другом — двое, а иногда — одно дите осталось, а многие дворы опустели вовсе".

Рассказывала княгиня, как умирали вокруг нее многие, как умер ее дядя, старший брат отца, нижегородский князь Андрей. А князь Дмитрий едва сдерживал слезы, чтобы не заплакать при воспоминаниях и для него горших — вспоминал матушку свою, умершую в то время и так и не дождавшуюся его свадьбы, вспоминал и братца своего, наперсника его детских игр, Ванечку, который так мучился в бреду и перед смертью не узнал его. Так многое было им понятно и без слов...

Уж как выпало им увидеть недетскими глазами столько горя, оттого казались старше своих лет, оттого лицом были строги и несмешливы эти отроки, Дмитрий и Евдокия. Частенько уходил в себя митрополит Алексий, опуская голову и думая свою тяжкую думу о выпавшем нелегком жребии судьбы для этих юных княжьих дитяток.

Много горя увидел юный князь, но возрос сердцем и мужеством за годы своего отрочества.

От отца Дмитрий унаследовал доброе, нежное сердце. Но воле и твердости научил его строгий и многоумный митрополит Алексий, сделавший из него непреклонного великого князя.

В 1354 году в городе Константинополе, столице православного мира, Алексий был поставлен в митрополиты киевские и всея Руси.

В 1357 году будущий святитель Алексий был вызван в Орду: жена хана Джанибека, Тайдула, тяжело заболела и ослепла, и хан, наслышанный о даре Алексия, просил русского митрополита исцелить ее. "Мы слышали, — писал хан, — что небо ни в чем не отказывает молитве главного попа вашего; да испросит же он здравие моей супруге". В тот день, когда митрополит должен был отправиться в Орду, в Москве, у гроба святого митрополита Петра сама собою зажглась свеча, Алексий разделил свечу на части и раздал ее народу, а часть воска вместе со святой водой взял с собой в Орду. Он усердно молился над Тайдулой, зажег свечу и окропил ее освященной водой, — и произошло чудо! Ханша прозрела. После этого Алексий с великими почестями и дарами вернулся в Москву и заложил здесь в честь этого события Чудов монастырь.

Эту историю своего путешествия в Орду не раз рассказывал будущий святитель юным князю и княгине, показывал им перстень с драконом, коим одарила его Тайдула. И всякий раз лицо Евдокии озарялось румянцем, а глаза становились блестящими от нахлынувшей влаги восторга — так верила она в чудесную силу Алексия, подтвержденную небесами.

И опять спас Русскую землю Алексий, когда на следующий Год в Орде произошли страшные, звериные распри, а на Руси наступила, по словам летописца, "великая истома русским князьям". Не успел Алексий уехать из Орды, как сын хана Джанибека Бердибек убил своего отца и двенадцать своих родных братьев. А потом на Русь явился посол от него с требованием "царева запроса", внеочередной дани, угрожая войной. Пришлось Алексию опять собираться в поездку в Орду. Он сумел отвратить гнев от князя и, несмотря на всякие притеснения в Орде, с помощью благодарной ему матери Бердибека, ханши Тайдулы, смирить хана, а потом митрополит был отпущен с миром и почестями на Русь.

На Руси с тайной надеждой и страхом ожидали возвращения Алексия, ему устроили торжественную встречу в Москве, чествуя как небесного утешителя, а юный его воспитанник, восьмилетний князь Дмитрий Иванович, старший сын великого князя, не смог сдержать слез и в радости восклицал: "О, владыко! Ты даровал нам житие мирное; чем можем изъявить мы тебе нашу благодарность?"

А потом вскорости Алексий заменил княжичу отца, который умер тридцати трех лет от роду в 1359 году. Москва потеряла своего князя Ивана Красного. И остались в их семье из мужчин лишь малолетние сыновья Дмитрий и Иван и племянник Владимир Андреевич. Вскоре на стол взошел малолетний князь Дмитрий Иванович. Если бы не митрополит Алексий, вряд ли удалось бы удержать стол княжичу. И хотя историки сомневаются в том завещании, которое будто бы дал Иван Красный, назначив Алексия регентом своему малолетнему сыну — мол, очень уж властолюбив был Алексий, — а все-таки надо благодарить Бога за то, что стал Алексий на долгие годы мудрым советчиком князю и тем самым соединил в едином порыве государственную и духовную власть.

В Орде шла "великая замятня", ханы убивали друг друга, один за другим вступали на престол через трупы своих сородичей. Орда разделилась на две части, одной владел хан Мурат, другой — могущественный и жестокий темник хана Мамай. Этот сидел в Сарайской Орде, называвшийся Золотой.

Вот в такое время собиралось посольство малолетнего князя Димитрия в Орду после смерти отца.

В лето 1362 года князь Дмитрий Иванович Московский и князь Дмитрий Константинович Суздальский заспорили о великом княжении и послали каждый своих киличеев-послов в Орду к царю Мурату.

У каждого посольства было множество даров и подношений для всего ханского двора, но дары московского князя превысили дары Дмитрия Суздальского, а может, бояре московского князя оказались более дипломатами, нежели бояре его будущего тестя. Десятилетний Дмитрий увидел ужасы убийств и нестроений в Орде. Он узнал об убийстве хана и его матери, престарелой Тайдулы, а посольство его еле унесло ноги вместе с ним. Но хитромудрые бояре в промежутках между убийствами ханов все-таки выпросили для Дмитрия Московского ярлык на великое княжение...

Все ликовало в сердце юного князя — он добился своего.

Но теперь следовало поставить на место Дмитрия Суздальского. То же говорил ему Алексий, наблюдая, сможет ли юноша не дрогнуть, то же вторили и бояре... Они посадили юношей-князей Дмитрия, Ивана и Владимира Андреевича на коней, собрав множество воинов, и выступили под их началом против Дмитрия Суздальского. Это был смелый и княжеский поступок. Может быть, даже несколько отчаянный... Потому и испугался такой решимости Дмитрий Суздальский: "Князь же Дмитрий Константинович Суздальский, убоявшись его нападения, бежал из Переяславля во Владимир, а затем из Владимира в свой город Суздаль, в свою отчину. Той же зимой, перед Крещением, князь Дмитрий Иванович со своими братьями и со всеми боярами, в силе великой, тяжкой, въехал во Владимир и сел на великое княжение на престоле отца своего и деда своего".

Именно после всех этих бурных событий в честь примирения со своим недавним врагом, Дмитрием Константиновичем Суздальским, которого московский князь поддержал в его распре с братьями и отдал ему стол в Нижнем Новгороде, московское правительство решило женить юного великого князя на красавице-дочке соперника. Дмитрий Суздальский не противился, дело решилось споро...

И теперь в Коломне гуляли свадьбу...

18 января 1366 года стояли молодые Дмитрий и Евдокия под венцом в еще не достроенном Успенском соборе Коломны. Венчал их митрополит Алексий. В пору возмужания вступал великий князь, и помочь ему в этом должна была молодая княжна, о спокойном характере которой, а также о ее набожности говорили многие.

За княжеским пиром, когда ходили между гостями кубки хмельные и подавали к столу всякие яства чудные, выносили пред княжьи очи подарки от родственников и близких. Богаты и особо выдумливые были подарки для великого князя. Но более всего восхищение гостей вызвал подарок тестя — золотой княжеский пояс. Пояс был четырехконцовый, два конца предназначались для застегивания, а два — для подвешивания к ним меча и лука со стрелами. Был он обильно украшен тончайшей золотой чеканкой и самоцветными камнями, в центре — лик святого-воина Дмитрия Солунского трехцветной эмали, ангела-хранителя великого князя. Так тесть хотел оказать особое почтение своему зятю, признавая за ним воинскую доблесть. После любования столь богатым подарком, его отнесли в княжескую скарбницу и заперли. Но на другой день вдруг разнеслась горькая весть — пояс пропал, а вместо него лежал подменный.

Скольких трудов стоило княгинюшке успокоить горячего Дмитрия, уж больно боялась она ссоры ее теперешнего мужа с отцом, не дай Бог такого. Но доброе сердце князя быстро отпустило злобу, и постепенно он забыл о нанесенной обиде, так и не узнав, кто украл его. Может быть, княгине и рассказали, и донесли слухи, что подменщиком оказался главный распорядитель на свадьбе Дмитрия, его дядя и один из самых влиятельных людей в Москве, тысяцкий Василий Вельяминов. Но она постаралась не донести того до мужа, не потревожить его, потому что Вельяминовы были и близкими людьми митрополиту Алексию, к которому всю свою жизнь она испытывала благоговение, и всячески старалась не дать князю уйти из-под его власти, считая ее для Дмитрия даром Господним.

С этим поясом ее отца еще много всяких приключений случится в будущем.

Хорошела княгиня после свадьбы, словно маков цвет расцветала. А князь на следующий год решил все-таки показать своей жене и всему миру русскому Москву родную во всем ее великолепии...

Сразу после свадьбы Дмитрий возвратился в Москву и начал строительство нового Кремля. И впервые на Руси северо-восточной возводил он Кремль каменный. К 1367 году белокаменный жемчужный Кремль был готов и был похож на молодую белолицую княгиню. Как радовалась она такой красоте, сколь приятен ей был вид Москвы новой, отстроенной, будто пропахшей деревянным духом новых хором...

Но мало времени приходилось проводить князю со своей княгиней — устройства требовали великокняжеские дела... А княгине все больше приходилось ждать своего Дмитрия из походов. Желая приготовиться к главному делу своей жизни и пойти походом на татар, Дмитрий хотел установить твердый порядок в своем доме. И, как отмечает летописец, шестнадцатилетний московский князь стал всех русских князей приводить под свою волю, а которые не повиновались, то на тех он стал "посягать".

Возмущенный разбоями в Новгороде, грозное письмо послал туда князь. Боролся с Михаилом Тверским, который призвал себе на подмогу Литву с Ольгердом. Не раз и не два бился Дмитрий с Ольгердом и Михаилом Тверским, потом ездил в Орду за ярлыком, а народ и княгиня ждали его, боясь, что подвергнется там мучениям.

Из Орды вывез Дмитрий ярлык на великое княжение и разрешение не платить столь большую дань, да к тому же вывез оттуда десятилетнего сына своего врага Михаила Тверского, который был оставлен там в виде залога за долг отца.

Потом воевал он своего недруга Олега Рязанского, потом опять Михаила Тверского, и в третий раз бился с Ольгердом, потом, не растерявшись, отбивал и бился опять с Михаилом Тверским, ожидавшим подмоги от татар и Ольгерда, потом помогал другим князьям против татар... Много славного сделал. Но и внутри были у него враги. Сын того самого тысяцкого Вельяминова, Иван, за то, что князь отменил его должность, переметнулся к Михаилу Тверскому и отправился к Мамаю получать для Михаила ярлык на великое княжение. Сначала поймали его посланника из Орды с мешком лютых зелий, а затем и самого Ивана, возвращавшегося тайно из Орды.

Горькую думу думал князь, не зная, как поступить с изменником, ведь брат его Николай был женат на родной сестре великой княгини Евдокии... Тихо подошла к нему княгиня, сказала о том, что во всем согласна с княжеской волей, и так тверд ее был взгляд, что и князь потерял сомнения... После суда Дмитрий всенародно казнил изменника на Кучковом поле к большому ужасу народа.