Пасха Красная

ДОПРОС В ШЕРЕМЕТЬЕВО

- Сотрудник службы безопасности республики Израиль, - представился мне молодой человек невысокого роста в черном костюмчике. И даже назвал свои имя и фамилию. Впрочем, я их тут же и забыл, - то ли от растерянности, то ли оттого, что нутром почувствовал: вряд ли имя и фамилия настоящие.

 

Растеряться было от чего. Еще в автобусе, когда нашу паломническую группу везли от Свято-Данилова монастыря в Шереметьево-2, кто-то предупредил, что перед вылетом обязательно будет очень придирчивое дознание о цели нашей поездки. Но уж совсем я не мог предположить, что дознание это обернется подлинным допросом, да еще таким откровенно-нахальным. Ну, ладно, у них там война - война танков и самолетов против рогаток и самодельных взрывных устройств. Но там бы и допрашивали, там бы и устраивали свой шмон. А почему здесь? Мы ведь еще на русской земле, или эта площадка, отгороженная от всех других пространств аэропорта, уже продана и является территорией Израиля?..

 

Нас тут от Союза писателей России пятеро. Что и говорить, никогда еще за всю почти тысячелетнюю историю русских хождений во Святую Землю такого не бывало: сразу пять представителей пишущей братии собрались вместе в путь с намерением по возвращении домой уместить свои впечатления под одной книжной обложкой. Наверняка ведь, эти наши впечатления будут во многом совпадать и, значит, делать предполагаемую книгу в чем-то вязко-монотонной. И все же лучше так, чем заранее распределять между собой предполагаемые темы и события: ты, к примеру, напишешь об Иерусалиме, а ты - о Галилее, а ты - о поездке на гору Синай и так далее. Нет, решили мы: писать будем, не сговариваясь и ни в чем не ограничивая друг друга. Даже схожие описания одного и того же обязательно будут в чем-то различаться.

 

Так и я теперь, догадываясь, что мои товарищи вряд ли забудут упомянуть об этом оскорбившем нас допросе в Шереметьеве, все же начинаю свои записки именно с него.

 

Ничего не поделаешь, есть, наверное, почти в каждом человеке, большую часть жизни прожившем в СССР, какая-то остаточная воловья покорность при встрече с лицом, олицетворяющим госбезопасность, в том числе и чужую. Не успеваю я вежливо попросить, чтобы он для начала показал мне свой документ, как он уже мой паспорт листает и совсем невежливо спрашивает, что я делал в ноябре прошлого года в Сирии.

 

"Да какое твое, однако, дело, юноша?" - вертится у меня на языке, но вовремя вспоминаю утреннее предупреждение Сергея Лыкошина о том, что к сирийской пометке в паспорте они обязательно придерутся.

 

- В Сирии? Ну, в Сирии я делал то же, что предполагаю делать и у вас в

 

Израиле: собирал материалы о жизни христианских общин. Знакомился с историей страны, с археологическими памятниками.

 

- А у вас остались какие-нибудь знакомые, друзья в Сирии? С кем-нибудь вы переписываетесь? С кем-нибудь встречаетесь в Москве?

 

Меня опять подмывает ответить ему грубо, но, разведя руками, улыбаюсь:

 

- С годами, знаете ли, как-то все тяжелее заводить новые знакомства, дружбы.

 

- Хорошо, - хмурится он. - В каких еще арабских странах вы бывали? В Ираке? В Иране? В Египте?

 

- Нет... Нет, - соображаю я. Если скажу, что был в Иране, он, пожалуй, прицепится ко мне еще жестче. Но ведь Иран - не арабская страна. К тому же паспорт у меня совсем новенький, в нем только Сирия значится. - В Турции вот был. Правда, давно, в середине восьмидесятых.

 

Похоже, Турция его совсем не занимает.

 

- А почему вы все-таки избрали для поездки именно это время? - не унимается он.

 

- Так ведь Воскресение Христово пятого мая!

 

Мы стоим у отдельного столика. Озираюсь и вижу, что на всех, - а в нашей группе человек до сорока, в том числе, несколько священников, - хватило и столиков таких, и допрашивающего персонала. В основном, как и мой, молодежь. Где, интересно, язык учили: здесь или в Израиле?

 

- Сумку на стол, - просит он. - Откройте. Что здесь у вас?

 

- Ну, что: рубашки, брюки, нижнее белье. Пищевых продуктов нет. Напитков тоже нет.

 

- Металлические предметы?

 

- Ножницы.

 

- А откуда у вас деньги на эту поездку?

 

Должно быть, ничтожность содержимого моей сумки убедила его в том, что сам я денег на путешествие, ну, никак не смог бы собрать. Прозорливый, однако, юноша.

 

- Ну, так, - мямлю, - с миру по нитке. Союз писателей помог.

 

Ему, чувствую, уже невмоготу общение с таким скрытным и нищеватым писателем. Посовещавшись о чем-то со своим коллегой, стоящим ко мне спиной, отдает мне паспорт и разрешает пройти на оформление багажа.

 

ЕВАНГЕЛИЕ КАК ХРОНИКА ПРЕСТУПЛЕНИЯ

Да, мы сегодня, думаю, вправе рассмотреть в книгах благовествования от Матфея, Марка, Луки и Иоанна еще и хронику событий, воспринятых современниками как безусловное преступление. Но событие это они восприняли совершенно по-разному: одни преступником посчитали Сына Человеческого, другие - тех, кто преследовал Иисуса Христа, предал, отдал на глумление и на пропятие. Да, наш Бог, с точки зрения первых, - совершенный и законченный преступник. Уже весть о народившемся вифлеемском младенце, донесенная волхвами в Иерусалим, порождает в душе царя Ирода жажду немедленного наказания. Объявился некто, кого принимают за царя, а значит, покою земли грозит будущий самозванный преступник, узурпатор власти, и его нужно немедленно отыскать и уничтожить.

 

Не стоит утешать себя тем, что такая крайняя точка зрения принадлежала единственно Ироду. Подозрительный маньяк вскоре после расправы над младенцами Вифлеема заживо сгнил, но разве тридцать три года спустя в воплях иерусалимской толпы "Распни, распни его!" не слышится та же самая лютая иродова злоба и зависть власти временной к Вседержителю? Разве иродова закваска не проявлялась постоянно в поведении фарисеев и книжников, в действиях первосвященников и старцев иудейских? Изо всех, кто судил и готовил расправу, один лишь Пилат понял, что преступник - мнимый. Отсюда двойственный смысл надписи, которую римский вельможа велит прибить на кресте поверх головы распинаемого: "Иисус Назорянин, Царь Иудейский". Отсюда и недовольство первосвященников, упрашивающих Пилата подправить надпись: не царь, но выдававший себя за царя. А он отказывается ее подправлять: "Еже писах, писах". Пусть все отныне знают, что они расправились с подлинным Царем, а не самозванцем, как они утверждают. Пилат еще раз выгораживает себя. Потому что это они, а не он, жаждут расправы с мнимым преступником. Они сами - преступники, и об их клевете на Христа, обвиненного в заурядном самозванстве, да знают все - не только иудеи, но эллины и римляне.

 

Оказывается, очень важно обо всех этих вроде бы общеизвестных подробностях помнить и сейчас. Тогда понятней будет, почему две тысячи лет спустя после евангельских событий снова из Иерусалима в маленький Вифлеем посылается воинский карательный отряд, и на мушку боевых стволов попадает христианский храм, стоящий на месте Рождества Богомладенца Христа.

 

Уже сидя в самолете, поневоле прикидываешь: в Вифлеем мы никак не попадем. Не попадем и в Хеврон - к библейскому древу - дубу Мамврийскому. Кто знает, куда мы вообще попадем, если в Шереметьево, у себя дома, были все подряд подвергнуты такому обескураживающему дознанию. Интересно все же, какая наша государственная инстанция и с каких пор разрешила у себя дома официальную деятельность представителям иностранной спецслужбы? Или Россия сегодня впрямь оккупирована Израилем?.. Если мне скажут, что такое нововведение объяснимо обстановкой войны, то я ведь и раньше летал в страны, где велись военные действия, но ни при вылете, ни при посадке ничего подобного не допускалось.

 

Услужливые израильские стюардессы и стюарды своей обходительностью будто стараются нас отвлечь от удручений, пережитых в аэропорту. Включили телевизоры с рекламным роликом о природных и исторических красотах земли обетованной. Разносят прохладительные и крепкие напитки. А когда вручают пластмассовые подносы с едой, я со смехом показываю своему соседу Сергею Куличкину увесистую никелированную вилку:

 

- Глянь-ка, Сережа, таким холодным оружием запросто можно проткнуть кому-нибудь глотку. Обычно-то в самолетах подают пластмассовые ножи и вилки, а тут тебе такой боевой трезубец. Зачем же они тогда у меня внизу ножнички отобрали?

 

- Да, логики никакой, - смеется Сергей.

 

Уже почти перед посадкой в самолет, при телепросмотре носильных вещей вдруг сразу две молодых дамы на меня взъярились, израильская и наша домашняя: потребовали немедленно вынуть из кармашка сумки и выбросить в урну ножницы.

 

- Да я же их сколько раз провозил, именно в ручной клади, и никто никогда не делал замечаний. В урну!? Уж берите их лучше себе.

 

Но гневливые дамочки были неумолимы. Наверное, очень хотели, чтобы их поощрили за проявленную бдительность.

 

Вообще, подумал я теперь, во всех этих израильских шмонах много бестолковщины, мелочности и, как и у нас, имитации бурной деятельности. Мальчишка спокойно пропустил мою железку, а эти подняли настоящий гевалт. Я-то, честно говоря, боялся, что они там внизу забракуют всех нас, как авторов, неоднократно высказывавших печатно по еврейскому вопросу свои, может быть, не вполне стандартные суждения. А особенно боялся, что не пропустят на борт полковника Куличкина: все же главный редактор Военного издательства! Но вот Сергей Павлович сидит рядом, и вся остальная наша команда тоже в салоне, и сегодня вторник Страстной седмицы, и через два часа нас ожидает досмотр уже в аэропорту Тель-Авива.

 


Страница 1 - 1 из 8
Начало | Пред. | 1 2 3 4 5 | След. | КонецВсе

© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru

 
 
 
Rambler's Top100

Веб-студия Православные.Ру