Картинные книги. Старый геттингенец

Альбомы молодых людей, по определению П.Л. Яковлева, сильно отличались от альбомов девиц. Были они «разных форматов, в сафьяновом переплете, без бронзы. Переплет истертый и испачканный чернилами. Рисунки казаков, гусар, улан, разбойников. Много измаранных листов — много карикатур, выписки из Пушкина».

Молодые люди, в отличие от девиц, менее о них заботились. Прозрачной бумажкой не оборачивали, цветов и конфетных «билетцев» не хранили. На истертой коже переплетов почти не осталось следов золотого тиснения. Форзац не блистал белым и голубым муаром. Напротив, такой альбом чаще бывал забрызган чернилами. В нем рисовали рыцарей, гусаров, улан, писали обеты и посвящения.

Порой на страницах альбомов молодых людей явственно слышался голос представителей старшего поколения, в котором звучали нравоучительные нотки. Примером может служить альбом Г.Б. Бланка из собрания Пушкинского дома. Он был подарен в 1820 году Владимиром Голицыным будущему художнику, сыну поэта-сентименталиста, Григорию Борисовичу Бланку, когда тот был еще ребенком. На первом листе его надпись, сделанная в имении Елизаветино, вблизи Гатчины, в январе 1820 года: «Ежели тебе приятно будет, Гриша! вспоминать хоть изредка о человеке, истинно преданном твоему семейству, то прими сию книжечку, которая через много лет может мне служить доказательством, что я у тебя был иногда в памяти. Пиши в ней свои мысли, рисуй разные предметы. .. Владимир Голицын».

На одной из страниц этого альбома помещен рисунок — юноша в ладье с поднятым парусом и старик на берегу, благословляющий его в плавание по бурному житейскому морю. Этот рисунок как бы комментирует приведенное здесь же наставление: «Надо дать молодому человеку прочное, основательное всестороннее воспитание.. . укрепить физические силы, утвердить разум — хозяином мнений, совесть — руководительницей поступков, сердце — храмом высоких христианских чувств, волю — твердым оплотом этих источников наших деяний, заблаговременно приучить юношу к трудолюбию, умеренности, осторожности, и потом, призвав благословение Божие, поднять ветрило на ладье нового Мирского плавателя, передав в укрепленные его длани и руль, и весело». Много лет спустя, по мере заполнения альбома, в нем появится многоголосый хор друзей владельца, оставивших на разноцветных страницах свои автографы и рисунки.

Зачастую записи альбомов молодых людей содержали не только обращение к владельцу, но и косвенную характеристику того, кто посвящал ему свои строки. Это либо мужские армейские разговоры: «Будешь обо мне вспоминать всякой раз, как будешь метать банк.

Верный твой понтер» (подпись неразборчива), либо стихи:
Гусар благодаря судьбе
Не ищет флигель-адъютантства —
С врагом желая быть в борьбе —
Ему всего милее пьянство.. .

Тема пиров культивировалась в офицерской и студенческой среде. Звучит она, в частности, па страницах альбома воспитанника Дерптского университета В.С. Михалкова. Рисунок, изображающий компанию пирующих молодых людей, сопровождается стихотворением:
 
Собутыльник мой давнишний,
За твое здоровье пью я,
За тебя стаканчик лишний
Преохотно осушу я!..

Отправляясь к новому месту назначения или уходя в отставку, владелец альбома получал от друзей трогательные прощальные напутствия. Такова надпись, сделанная неизвестным в альбом из собрания Государственного музея А.С. Пушкина. Последний был подарен владельцу его другом в момент расставания, когда тот, окончив службу, уезжал домой. На одной из последних страниц — запись, рассказывающая об истории знакомства, которое произошло в бою. Она заканчивалась словами: «Среди Ваших занятий, среди увеселений в одной из прекраснейших столиц вспоминайте иногда, что Вы оставили в Костромском Егерском полку желающего Вам всех благ…».

Альбом заполнен выписками из западноевропейских поэтов-романтиков на французском и немецком языках. Стихи чередовались с рисунками, выполненными в духе масонской символики (крест, якорь), или просто жанровыми сценками, почерпнутыми из арсенала профессиональных художников (мальчик с собакой или кошка с котятами).

Альбомов молодых людей сохранилось куда меньше, чем женских. Объяснение тому следует искать не столько в отсутствии «прилежания», сколько в образе жизни — военной или дипломатической карьере, которая оставляла мало досуга. Примером может служить альбом В.И. Апраксина, сопровождавший владельца во время военных походов. Этот альбом, заполненный портретами участников Отечественной войны 1812 года, чудом уцелел, а множество подобных ему погибали в бою вместе со своими владельцами. Так пропал альбом И.А. Прибыловского, что «был отбит в баталии одной», Я.П. де Бальмена и многих других.

В таких памятных книжках встречались рисунки пером или сангиной. Они изображали военные сцены, скачущих лошадей, лихих всадников, берущих барьеры, сцены охоты. Но чаще всего в них преобладали портреты полковых товарищей и командиров. Случалось, что, возвращаясь к какому-либо из таких портретов, выполненных ранее, рисовальщик делал помету: «Убит в таком-то году» или «Его уж нет».

Момент воспоминания о прошлом был одной из основных функций альбома. Перелистывая его страницы, портретируемые через много лет узнавали здесь себя и своих друзей. Заполнявшийся порой в течение десятилетий, альбом давал возможность зрителю ощутить протяженность событий во времени. Недаром и название его – памятная книга.

Именовали такие альбомы чаще всего штамбухами — на немецкий манер. Обычай заводить их пришел из Германии, от немецкого студенчества, среди которого штамбухи были очень распространены.

В маленьком немецком городке Геттингене, где находился знаменитый университет, перебывало много тогдашних молодых людей русских из дворян. Там учился приятель Пушкина Александр Тургенев, из Геттингена приехал и пушкинский Ленский. «Мы не чужие, мы из одного университета»,— говорили в то время. И часто это означало родство душ, которое ценилось порой более, нежели родство по крови.

Геттингенский университет, основанный еще в 1734 году, был прославленным центром европейского просвещения. Одни выходили из него вооруженными знаниями по экономике и политике. Другие избирали иное поприще, как Ленский, что «с лирой странствовал на свете, под небом Шиллера и Гете»:

Красавец, в полном цвете лет,
Поклонник Канта и поэт,
Он из Германии туманной
Привез учености плоды;
Вольнолюбивые мечты,
Дух пылкий и довольно странный,
Всегда восторженную речь
И кудри черные до плеч.

Судя по этим чертам, по тому, как усердно заполнял Ленский листки альбома Ольги Лариной, легко предположить, что и сам он мог вывезти из Геттингена штамбух. Множество подобных экземпляров и по сей день хранится в архивных и музейных собраниях.

Такой штамбух — из собрания отдела рукописей Института русской литературы — открывается обращением владельца ко всем, кто собирается одарить его своим автографом:

Что сердце чувствует и что душа вмещает,
Да всякий тут пером иль кистию вещает,—

писал воспитанный в «геттингенском» духе неизвестный нам владелец. Далее рассказывал он о печальной судьбе прежнего, первого своего альбома:

Символ я дружбы почитал,
К друзьям любовию пылал,
Издавна штамбух начал мой,
Но первый был отбит в баталии одной,
А сей всемерно сохранить стараюсь,
Имев его,— читая, мысленно встречаюсь
Со всеми милыми столь сердцу моему,
Которы удостоили меня в нем подписания сему.

За плечами владельца этого штамбуха была военная служба; утрата альбома в бою — вещь по тем временам обычная. Как упоминалось, альбомы брали с собой и в дальние путешествия, и в боевые походы.

Судьба второго штамбуха сложилась более счастливо. Если первое написанное в нем послание относится к 1799 году, то, переворачивая страницу за страницей, мы добираемся и до послания 1815 года. За это время отгремели события Отечественной войны 1812 года, и альбом вместе со своим хозяином оказался в помещичьем имении, носящем поэтическое название Пустынное. Здесь появились на его листках стихотворные строки, обращенные к неизвестному другу:

Пустынник дикий, изнуренный
Что может в штамбух намарать?
Твоею дружбой упоенный,
Ты знаешь что; — Но что ж писать?
Желать тебе сокровищ
Мира? Ты чужд корысти, суеты!
Польстить тебе? Немеет лира!
Хвалить тебя? То блеск мечты.

Это дружеское послание подписано «Анахорет». Анахоретами называли христианских отшельников. Так повелось с III века нашей эры; а затем это слово стало употребляться и в переносном смысле: анахоретами именовали людей малообщительных, созерцательных, предпочитавших уединенный образ жизни. Ведь и пушкинский Онегин.

…жил анахоретом;
В седьмом часу вставал он летом
И отправлялся налегке
К бегущей под горой реке;
Певцу Гюльнары подражая,
Сей Геллеспонт переплывал,
Потом свой кофе выпивал,
Плохой журнал перебирая, И одевался.

Занятия живущего в деревне анахорета как в зеркале отражались на альбомных страницах. На одной из них, из альбома А. Боде, хранящегося в фондах Государственного Литературного музея, можно видеть нечто вроде рисованной шарады. Тонкой кисточкой акварельной краской очерчены предметы: какая-то карта, билет в театральную ложу, ноты, вышитая книжная закладка и другие. Подбор их на первый взгляд кажется случайным. Да и разбросаны они в беспорядке. Это—картинка-загадка. Рассматривая ее внимательно, попытаемся найти смысл в столь запутанной «игровой комбинации», отыскать ключ к разгадке.

Вот карта. Приглядевшись, определяем, что это план чьих-то усадебных владений. Голубой змейкой вьется река. Зелеными барашками сбились в кучу деревья прибрежной рощи. Легкими коричневыми штрихами сбегают склоны холмов в изумрудно-зеленую долину. Серые квадратики крестьянских изб поместились вблизи светлого прямоугольника господского дома. Не напоминает ли эта усадьба владений Онегина?

Господский дом уединенный,
Горой от ветров огражденный,
Стоял над речкою. Вдали
Пред ним пестрели и цвели
Луга и нивы золотые,
Мелькали села; здесь и там
Стада бродили по лугам..

Разобравшись в топографическом плане усадьбы, постараемся расшифровать и остальные части замысловатой шарады. Но что же теперь выбрать из разбросанных по листу изображений? Очевидно, план дома. Он геометрически точен. Маленькие кружочки на языке архитектурных планов означают колонны. Их четыре. Значит, дом был украшен портиком с фронтоном, который поддерживали четыре колонны. Посредине большого прямоугольника (дома) архитектор также нарисовал два ряда кружочков-колонн. Это могла быть парадная зала, в которой по праздникам принимали гостей и устраивали танцы. Комнаты просторные, светлые: в каждой из них от трех до пяти окон. На плане они легко читаются.
И вновь вспоминаются строки из «Евгения Онегина»:

Почтенный замок был построен,
Как замки строиться должны;
Отменно прочен и спокоен
Во вкусе умной старины
Везде высокие покои,
В гостиной штофные обои,
Царей портреты на стенах,
И печи в пестрых изразцах.

Вероятно, в подобном доме жил и наш рисовальщик, автор альбомной шарады. Но чем занимался он, уединившись в этих владениях? К какому типу людей принадлежал? На этот вопрос опять-таки может ответить только рисунок. «Скажи мне, чем ты занимаешься, и я скажу, кто ты»,— перефразируем известную пословицу. Используем ее как ключ для расшифровки и примемся отыскивать то звено, за которое легче всего вытянуть всю цепочку загадок.

На рисунке среди множества изображенных предметов есть картонная карта для игры в лото. Следовательно, рисовальщик забавлялся этой игрой. Правда, знакомые нам пушкинские герои предпочитали игру в шахматы:

Уединясь от всех далеко,
Они над шахматной доской,
На стол облокотись, порой
Сидят, задумавшись глубоко,
И Ленский пешкою ладью
Берет в рассеянье свою.

Но и в лото в то время многие любили играть. Особенно когда вечерами за круглым столом собиралось большое семейство.

Чем же кроме лото занимался рисовальщик? Об этом говорит нам вышитая книжная закладка, изображенная в шараде. Такие закладки из шелковой или муаровой ленты любили вышивать не одни девицы, но и молодые люди. Вышивание не считалось тогда женской привилегией.

Гоголевский губернатор вышивал по тюлю; веселый герой Бомарше вышивал на пяльцах лучше, чем его возлюбленная; а лихой гусарский корнет Солоницын из повести А.С. Афанасьева-Чужбинского «Ремонтёры прежнего времени» отличнейше шил шелками. «Занятие это обратилось у него в привычку. При отправлении его в полк шел совет родственниц, прилично ли юнкеру иметь небольшие пяльцы, и совет решил единодушно, что гораздо же приличнее молодому человеку в свободное время вышивать в пяльцах, нежели напиваться и ночами просиживать за картами. Конечно, вышивание дело не мужское, но и Петр Петрович, и Павел Иванович, и даже артиллерийский полковник вышивают, не стыдясь своего мирного занятия, никому не вредящего. Вследствие этого, Солоницын был снабжен хорошенькими пяльчиками, шелком и узорами...»

Поверх вышитой закладки в шараде разбросаны игральные карты (которых так боялись родственницы Солоницына). В карты играли почти все — кто для развлечения, а кто и «профессионально». Зеленое сукно ломберного стола иногда поглощало целые состояния. Проигрывались имения со всем движимым и недвижимым имуществом, с крепостными душами, лесами и угодьями.

Уже раздался звон обеден;
Среди разбросанных колод
Дремал усталый банкомет,
А я все так же бодр и бледен,
Надежды поли, закрыв глаза,
Гнул угол третьего туза.

Что же еще остается рассмотреть нам в шараде? С самого края виднеется угол страницы французской газеты, а посредине брошен листок написанного по-французски письма. Знание французского языка для светского человека было тогда обязательным. Оно служило «вывеской», говорящей о хорошем воспитании; полагали, что только французский язык способен выражать истинно благородные и высокие чувства. На рисунке, между вышитой закладкой и игральными картами, можно заметить ноты модного тогда экосеза, рядом — билет в театральную ложу и визитная карточка с неразборчиво написанной фамилией.

Мы близки к разгадке шарады. Тип неизвестного рисовальщика проясняется. Перед нами не дядя Онегина, тот «деревенский старожил», что «лет сорок с ключницей бранился, в окно смотрел и мух давил»; нельзя причислить его и к окружению Лариных, съезжавшемуся по большим праздникам. Во всяком случае, это никак не «толстый Пустяков» или «Гвоздин, хозяин превосходный, владелец нищих мужиков».
Автором шарады был человек, который принадлежал к иному типу.

Он по-французски совершенно
Мог изъясняться и писал;
Легко мазурку танцевал
И кланялся непринужденно.

Прибавим, что он еще и грамотно рисовал, а это так же входило в число достоинств образованного человека, как и «опрятная» игра на фортепьяно, способность удачно сочинить экспромт, ловко ездить верхом и метко стрелять в цель. Умение с изящной небрежностью посреди товарищеской пирушки набросать в альбом хозяина карикатуру на присутствующих способствовало успеху в обществе.

И карты, и закладка, и другие предметы, включенные в шараду, по манере изображения близки иллюзорности натюрмортов Ф. П. Толстого. Графическая культура, господствующая в сфере «большого» искусства, трансформируясь в «малые» альбомные формы, сохраняла основные свои черты. Золотисто-коричневые размывки сепии, тонкие сочетания розовато-голубых акварельных заливок, тщательно прорисованные тушью контуры, которыми изобилуют альбомные страницы, напоминают акварели профессиональных художников

В стенах петербургских и московских домов, в тишине помещичьих усадеб подобные любители художеств были тогда явлением обычным. Их «быстрый карандаш» или «рассеянный» мелок непрестанно чертили что-нибудь на «летучих листках», в записных книжках или на зеленом сукне ломберных столов. Чаще всего это профили с резким портретным сходством, либо силуэты скачущих лошадей, либо изящные ножки дам. Подписей подобные рисунки, как правило, не имеют. Безвестным остался и владелец штамбуха, которого мы назвали «старым геттингенцем».

Одним из распространенных мотивов рисунков альбомов молодых людей, как впрочем, и барышень, были кладбищенкие сюжеты, изображение «ранней урны». Не только дуэли, но и несчастная любовь, как правило вызывали подобные настроения. Так «влюбившись в Варвару Александровну Муравьеву, Александр Михайлович (Бакунин – А.К.) сперва не надеялся на взаимность со стороны светской восемнадцатилетней львицы, окруженной блестящей молодежью, и, мучимый страстью, собрался уже стреляться; но его спасла сестра его Татьяна Михайловна Полторацкая. Узнав о состоянии, до которого дошел ее брат, она поехала к Полторацким и уговорила Варвару Александровну принять предложение А.М. Бакунина, а родных ее выдать ее за него замуж. Брак оказался вполне счастливым, и от этого брака произошла многочисленная семья, отдельные члены которой оставили заметный след в истории русского общества, а один из них (Михаил Бакунин – А.К.) сыграл, как известно, крупную роль в истории освободительного движения Х1Х века не только в России, но и в Европе».

Вспомним, что незадолго до того выход в свет «Страданий молодого Вертера» Гете вызвал в Европе эпидемию самоубийств. Право добровольно лишить себя жизни логически обосновывалось и приобретало некий философский оттенок.

Н.М. Карамзин в «Письмах русского путешественника» рассказывал об эпизоде, сообщенным ему его слугой, который пришел «весь в слезах и сказал, подавая лист газеты: «Читайте !». Я взял и прочитал следующее;: «Сего Майя 28 дня в 5 часов утра, в улице Сен-Мери застрелился слуга господина N. Прибежали на выстрел, отворили дверь… несчастный плавал в крови своей; подле него лежал пистолет, на стене было написано : «Когда погибло всё и когда нет надежды, жизнь – позор, а смерть – долг». Между разбросанными по полу бумагами нашлись стихи, разные философические мысли и завещание. Из первых видно, что сей молодой человек знал наизусть опасные произведения новых философов; вместо утешения извлекал из каждой мысли яд для души своей, необразованной воспитанием для чтения таких книг, и сделался жертвою мечтательных умствований. Он ненавидел свое низкое состояние, и в самом деле был выше его как разумом, так и нежным чувством; целые ночи просиживал за книгами, покупал свечи на свои деньги, думая, что строгая честность не дозволяла ему тратить на то господских. В завещании говорит, что он сын любви, и весьма трогательно описывает нежность второй матери своей, добродушной кормилицы; отказывает ей 130 ливров, отечеству, как патриот, 100, бедным 48, заключенным в темнице за долги 48, луидор тем, кто возьмут на себя труд предать земле прах его и три луидора другу своему, слуге Немцу ».

Повальные самоубийства охватили не только Европу, но и Россию. В 1792 году вышла в свет книга «Российский Вертер». Ее автором был семнадцатилетний юноша М. Сушков. Перед тем как совершить самоубийство он отпустил на волю всех своих крепостных. В «Евгении Онегине» Пушкин предусмотрительно не допустил такого исхода для своего главного героя, говоря, что:

Он застрелиться, слава Богу,
Попробовать не захотел,
Но к жизни вовсе охладел.

«Сфера чувствительности воспитала свою музу, — писал академик А. Н. Веселовский, — создалось литературное течение, вызвавшее к бытию груды черепов и скелетов, сонмы призраков и мыслей о кладбище, все это закутанное ночью или освещенное задумчивой луной. К могилам паломничали неудачно влюбленные барышни, любили рисовать могильный холм, на котором выписывали свое имя».

Так в альбоме неизвестного начала 1800-х годов, хранящемся в фондах Государственного музея А.С. Пушкина, находится рисунок, изображающий путника у придорожной могилы ; там же помещен и другой рисунок, представляющий холм, увенчанный мраморной урной; его огибает водный поток («река жизни»), на берегу которого — плененный голубь, рвущийся на свободу (символ любви), и якорь (символ надежды).

Когда луна дрожащими лучами
Мой памятник простой озолотит,
Приди мечтать о мне и горести слезами
Ту урну окропи, где друга прах сокрыт –

писал поэт В.И.Туманский.

Придешь ли, дева красоты
Слезу пролить над ранней урной?
- вторил ему пушкинский Ленский.

В альбомах эстетическая сторона этой сентиментально-элегической концепции преломлялась по-своему. Язык штампов сентиментально-романтической поэзии переводился в знаковую графическую систему. Образы, ставшие клише-сигналами элегического стиля — Ночь, Звезды, Луна, в своем графическом выражении приобретали значение рисунков-символов, несущих смысловую нагрузку. Даже самая незамысловатая виньетка, подчас становилась неким символом, в который вкладывался глубокий и тайный смысл. Как, например, «фонарик» В.А. Жуковского.

Известно, что поэт имел обыкновение рисовать в альбомы своих друзей и знакомых фонарики. Фонарик, излучающий свет, был для него символом духовного озарения. «Мистически настроенный ум его ищет символов для выражения той неуловимой связи жизни с небытием, которую старались постичь мистики начала XIX столетия, — писал Н. В. Соловьев. — Его „фонарь" за пределами земного пути, за пределами того, что доступно глазу человека, куда может проникнуть только душа. Отсюда и его позднейшие символические рисунки в альбоме А. Воейковой», воспетой им как «Светлана».

Скалистый берег с фигурой одинокого монаха, поднимающего крест, беспредельная водная гладь с белеющим вдали парусом, силуэт стройной женской фигуры, зовущей в загадочную беспредельность, — таковы сюжеты альбомных рисунков не только самого Жуковского, но и многих других альбомных рисовальщиков, воплотивших в акварели и гуаши основной постулат романтизма — разграничение двух миров. «Все они символизируют контраст печального земного существования со светом будущей жизни; везде мрачные своды, унылые скалы, грустные берега, а вдали яркий свет, цветущие острова, символы радости, счастья в будущей жизни».

Подобных примеров можно привести множество. Полковое товарищество, бесшабашное веселье, верховая езда, гусары, разбойники, а также военные эпизоды в основном исчерпывали тематику стихов и рисунков альбомов молодых людей.




 
 
 
Rambler's Top100

Веб-студия Православные.Ру