Останкинский дворец

В следующей комнате, "малиновой гостиной", - опять красивый лепной потолок с плохой, однако, живописью. В идущей дальше комнате, проходной в картинную галерею, - потолок еще лучше, притом он весь лепной и поэтому не испорчен перемалеванной позже живописью. Это один из самых совершенных плафонов во всем дворце. В нем нет ничего лишнего, никакого нагромождения, и каждая мелочь нарисована здесь рукой человека, работавшего, по меньшей мере, над сотым подобным потолком. Все обычные классические орнаменты применены здесь с таким искусством и так мастерски варьированы, что дают впечатление новых форм и невиданных комбинаций.

Как в этой комнате, так и в симметричной ей на другом конце картинной галерее стоят отличные изразцовые печки. Самая галерея представляет мало интереса и, прежде всего, неудачна именно как картинная галерея, так как два ее окна слишком недостаточны для нужного здесь света. Неважны и колонны, отделяющие ее от смежных переходных комнат, такие же продукты домашнего изделия, как и висящие над ними "полотенца".

Несколько ступенек, опускающих из средней части картинной галереи, ведут в театральный зал. Некоторые детали в нем обнаруживают казаковскую руку, ясно видную, например, в обработке консолей в переходе от колонного зала к амфитеатру, в скульптурной орнаментации этого перехода и в таком же лепном фризе амфитеатра. Мы не можем решить, что произошло с колоннами зала, украшенными пышной ионической капителью эрехтейонского типа, но несомненно, что их характер не современен залу. Слишком они идут вразрез с коринфскими колоннами амфитеатра, рядом с которыми воображению рисуется ионический орден более простого типа. На такое предположение наводит и то обстоятельство, что все эти белые колонны – только декорация и состоят из нетолстых деревянных стержней, довольно аляповато обитых картоном, вследствие чего, конечно, нечего и думать и каком-нибудь серьезном выискивании в них пропорций, утонения и прочих деликатных материй. Но все же эти два ряда белых колонн очень украшают зал и дают много интересных точек с красивыми перспективами. В конце зал имеет расширение, образующее два больших углублениях довольно любопытна обработка порталов с глухими дверями, не отличающихся, впрочем, большой изысканностью вкуса. Зал оканчивается лестницей, ведущей в небольшую семейную столовую, составляющую переход в правое крыло.

И здесь премилые двери, недурная печь, отличные барельефы в распалубках и простая кесонировка сводов. Дверь отсюда ведет в парадный, торжественно задуманный концертный зал. Он превосходно исполнен, если не считать очень неграмотно нарисованного лепного фриза из амуров с гирляндами в своде верхнего светового фонаря. Фриз этот такого же типа, как и тот, что тянется по садовому фасаду главного корпуса. Отдельные детали концертного зала очень продуманы и серьезно сделаны, хорош фриз из грифонов, протянутый по верху стен и оба портала с дверями. Нарядные печи этого зала сделаны, несомненно, Кампиони, но быть может, что рисунок принадлежит и не ему.

В левом сводчатом переходе из главного корпуса в боковой помещается проходная гостиная, разделенная двумя столбами с кариатидами на две половины. Средняя часть свода украшена здесь красивой кессонной разбивкой, а концы орнаментальной росписью. Отсюда крошечная проходная комната ведет в приемный зал. В проходной комнате – искусной работы резные двери и красивая обработка стен и потолка, но неважны колонки. Что касается приемного зала, то он производит наименее приятное впечатление из всех комнат дворца. Здесь так все нагромождено и притом с таким сомнительным вкусом, что мы решительно отказываемся верить в современность дому 1800 года этого очень дурного пошиба буржуазного великолепия и богатства. Особенно неприятны колонны с фасонистыми каннелюрами. Нетерпимо "роскошный" портал нарисован неплохо, но с такой болезненной жадностью заполнения орнаментом каждого миллиметра, с такой своеобразной "боязнью пустого пространства", что с ним нет никакой возможности примириться. После таких орнаментных раскатов и трескучего грома так же хочется благодатной глади и тихого узорного ритма, как после грозы – ясной лазури. Единственное действительно прекрасное в этом зале и, конечно, подлинное и современное постройке – это лепной потолок, рядом с потолком проходной комнаты в картинную галерею – самый совершенный во дворце. Глядя на него, не имеешь никаких желаний и только не перестаешь удивляться искусству, с которым все это большое пространство усыпано лепным орнаментом, нигде не нарушающим чувство меры и славно подчеркивающим соседние с ним глади. Этот потолок мог нарисовать сам Казаков.

Из приемного зала, перешагнув узкий коридор, попадаешь в знаменитый круглый кабинет. Он очень прост и благороден, и ионические капители его колонн, совершенно такие же в основе, как и наружные, лишены здесь ненужных гирляндочек, повторяем, наверно появившихся на наружных фасадах позже. Здесь непередаваемо красив купольный свод, разбитый кесонами, и очень уместны изгибающиеся по нишам барельефы.

В августе 1856 года здесь был рабочий кабинет императора Александра II, жившего в Останкине с 18-го до 25 числа. С этих пор останкинский дом стал называться дворцом. Позже этот кабинет получил еще более знаменательное значение: здесь на этом столе был подписан императором указ о назначении редакционных комиссий, разработавших проект освобождения крестьян.

Остается еще упомянуть о детских комнатах и ведущих в них из концертного и приемного зала галереях. Первые ничем особенным не замечательны, последние же интересны разве лишь тем, что, как уже было упомянуто выше, совершенно не отвечают своей красивой и строгой внешности. Несколько забавнее – левый коридор, весь забранный колоннами. Пропорции их самые примитивные, и похоже на то, что они являются, как это часто бывало, просто выдумкой подрядчика. Сказано ему было сделать колонны с ионическими капителями, а он их смастерил на свой вкус с совершенно нелепыми, громадными по стержню колонны волютами. Единственно интересное в этой галерее – печка с бронзовым "зефиром" Бонаццо, да, пожалуй, еще двери в детскую.

Что же сказать в заключение нашего столь затянувшегося обзора останкинской архитектуры? Является ли останкинский дворец безусловно первоклассным произведением искусства, если не таким, как пропилеи в Афинах, или базилика Константина в Риме, или базилика Палладио в Виченце, то хотя бы таким, как "Холодная баня" в Царском Селе, или Петербургское Адмиралтейство или Голицынская больница, или Московский Университет? К произведениям мирового значения едва ли можно его отнести, но все же нельзя не признать этого дворца весьма замечательным, а в некоторых отношениях и совсем исключительным произведением искусства. Это один из прекраснейших памятников своего времени, значительных далеко не для одной только Москвы и даже не только для России, но интересных и для Европы. Ибо и там не слишком много сыщется зданий, современных Останкину, которые превосходили бы его затейливостью общей композиции, богатством архитектурных идей и убранством отдельных частей. Есть, однако, в Останкине один очень ощутительный недостаток, - в нем не чувствуется властной руки единого хозяина и вдохновителя. И как ни кажется трогательным отношение графа к своим крепостным художникам, но в нашей голове все же не вяжется сочетание раба и господина, созидающих вместе великое произведение. И никак не можешь допустить, чтобы Фидий был рабом или рабами были бы Брунеллески, Браманте, Сан Микеле, Палладио, Микеланджело и Рафаэль. Высшая свобода духа с трудом может ужиться в теле с внешним образом рабьем, и, в конце концов, пока раб не освобожден, он будет только Аргуновым или Дикушиным. Как мы видели, это не значит, чтобы во дворце не было много поистине прекрасного, но, увы, слишком часто прекрасное перемешано с недостаточно убедительным, а иногда и прямо посредственным. И становится досадно при мысли, что мог бы достигнуть гр. Н.П. Шереметев, если бы решился отдать всю постройку в руки одного из тех подлинно великих, с которыми предпочитал лишь советоваться!

Примечания:

1. Император Иосиф II, гостивший в Кускове в 1780 году, когда, после свидания с Екатериной II в Могилеве, ехал в Петербург и остановился на некоторое время в Москве.
2. Екатерининский дворец проектировал сначала архитектор С.Яковлев, но вскоре из Петербурга был прислан проект архитектора А.Ринальди, по которому здание возводилось. С 1778 года главным строителем дворца был К.И.Бланк. С 1880 года в проектирование дворца включился Кваренги, построивший колоннаду на главном фасаде; ему принадлежали также эскизы внутренней отделки. Кампорези, наряду с Гагенборгером, принимал участие в лепных работах (П.В.Сытин. Из истории московских улиц. М., 1952; История планировки и застройки Москвы. Материалы и исследования. М., 1954).
3. В современной литературе Троицкая церковь в Останкине на основании анализа ее архитектурных форм считается  возведенной крепостным зодчим П.С.Потехиным. Однако сведения о времени ее постройки неоднородны.
4. Весьма возможно, что как только было получено известие о кончине императрицы в ноябре 1796 года, и на весну ожидали коронации, - в Останкине работа закипела вдвое лихорадочнее. Графу, естественно, хотелось устроиться к тому времени уже в Останкине и таким образом избежать щекотливого устройства тех пышных театральных представлений, к которым привыкли в Кускове.
5. Косвенно на существование такой галереи указывает и то, что это название сохранилось и за каменными постройками, соединяющими главный корпус с обоими боковыми. В 1802 году граф дает приказ "собственной своей канцелярии" уплатить известную сумму подрядчику "за сделанную к главному корпусу каменную пристройку, именуемую галереею с кабинетом". (С.Д.Шереметев. Столетние отголоски. 1802 год. М., 1902, стр. 28). Это тот переход из главного корпуса в боковой, в котором помещается так называемая "проходная гостиная".
6. Что Кваренги был очень близок к семье Шереметевых, видно из того, что он был в дежурстве при теле безвременно скончавшейся в 1803 году графини Прасковьи Ивановны. (С.Д.Шереметев. Столетние отголоски. 1803 год. М., 1903, стр. 89). Такая близость к Кваренги не мешала графу поручать различные постройки и другим архитекторам, например, Воронихину, Казакову и другим.
7. Ученик и притом помощник Д.И.Жилярди, Михаил Доримедонтович Быковский работал в тридцатых и сороковых годах еще в формах, унаследованных им от своего гениального учителя. Между прочим, он построил прелестную по своему фасаду Горихвостовскую богадельню на Калужской улице. Когда пришла пора "готически-мавританского" вкуса, как называли тогда вошедший в моду набор из всевозможных стилей, то и Быковский пустился в изобретение всяких пряностей и пикантностей и ухлопал на это пустяковое дело свое недюжинное дарование.