Духовно-нравственный анализ музыки. Глава 2. Церковная и высокая светская культура

Пособие для студентов педвузов

Важным аспектом плиромности является соборность — сроднение людей благодатью, единение их во Христе. "Да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино", — молился в Своей Первосвященнической молитве Господь (Ин. 17:21). Перед таинством причащения Церковь молитвенно испрашивает "соединения веры и Причастия Святаго Духа". Непостижимо это для неверующих. Соборности — духовной любви в Духе Святом — противопоставляли они коллективизм, солидарность людей относительно внешних целей или ценностей. Чем только ни пытались объединить себя люди вне Христа — влюбленностью в научные, государственные и политические идеи, экономическими интересами, деятельностью во имя человечества, народа, прогресса, науки, культуры, мира, благополучия, справедливости... Это поверхность, а скрываемый мотив мирских объединений точно указан Библией: во имя свое осуществлялась стройка первой вавилонской башни истории ("И сказали они: построим себе город и башню, высотою до небес, и сделаем себе имя..." — Быт. 11:4) и все самонадеянные ее перестройки... Но единство плотолюбивого человечества иллюзорно.

В малой мере скрепляющая сила любви проявлялась у язычников. На это намекает этимология. Рус. "племя" — исходит из того же корня, что и гр. плирома, как и нем. voll полный, откуда Volk народ (родственно и viel много), и англ. folk народ, plenum полнота.. Но тот же корень — в лат. plebs толпа от plere наполнять, plenus полный (родственные слова: plus больше, populus народ). Человек жаждет полноты. Только часто в ее корне извращение. Такова полнота высокомерия, гордыни, коллективно ожесточенной мощи, часто соблазняющая и в музыке. Она иллюзорна, психологична, умирает вместе с телом. Божественная же полнота онтологична, вечна, вводит в божественную жизнь дэши, полные святым смирением любви, доверия и жажды Бога. Здесь-то и появляется соборное чувство, объединяющая боголюбивое человечество всех веков, рождающее и "народ — собрание богочтителей" (св. Григорий Богослов) — "некогда не народ, а ныне народ Божий" (1 Пет. 2:10).

Церковная интонация лучится соборностью. В ней и Глава церкви Христос, и все тело Христово, Церковь; Пресвятая Пречистая Преблагословенная Славная Владычица наша Богородица, святые всех времен и все верующие. Все близки в этом круге веры. Все присутствуют на трапезе Любви в Евхаристии. Божественная любовь сродняет столетия и всех делает современниками.

Из закона плиромности вытекают важнейшие следствия.

В церковной музыке не может быть контрастности — потому что нет контраста в Церкви. Контраст (от ит. contra-stare противо-стоять) — противопоставление. Но в Церкви, Теле Христовом (Кол. 1:24), нет ничего, кроме единства. "Да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино" (Ин. 17:21). Многочастность мысли препобеждается непостижимой единовидностью духовного взора. "И мир Божий, который превыше всякого ума, соблюдет сердца ваши и помышления ваши во Христе Иисусе" (Филипп. 4:7). Контраст, антитезы, противоречия — удел падшего человека с помутившимся умом и сердцем, не способным вместить в себя целое.

По той же причине нет в Церкви ни эклектики, ни полистилистики: самый немыслимый стилевой контраст — ничто пред всеединящей светлой силой благодати! Пришлось слышать запись литургии в православной церкви г. Вичита (США). Звучат наши русские монастырские напевы. И вдруг: арабское многоголосие. В первый момент глаза полезли наверх. Мысль: этого не может быть! Но тут же: какая радость, что и ливанцы славят Господа (это они выстроили второй православный храм в городе)! На мгновение вспыхнувший контраст (точнее, помысл контраста) без остатка растворился в ликующе-светозарном вечном единстве Тела Христова. А традиция петь в Пасхальную ночь "Христос воскресе" на языках мира с соответствующими напевами?! Контраст разламывает, благодать роднит!

Не может быть в церковном пении и "развития", которому поклонилась светская музыка, — оно было бы равносильно выпадению из благодати. Развитие — от отсутствия главного; за ним гонится восприятие, напрягаясь всеми силами души, а оно убегает. Святость же молитвенного пения Церкви покрывает собою все. Не мы гонимся за Богом. — "Милость Божия и сзади гонится за нами, и вперед забегает: лишь бы спасти".¹⁷ Все несоизмеримое на земле Господь соизмерил непостижимостью любви, и мы радостно пребываем в победе Божией над смертью.

Здесь исходная точка и твердое основание для понимания всех явлений истории культуры. Становится понятным, почему церковное пение есть абсолютный центр всей культуры, вне зависимости от того, сознает ли она сама это или нет (сатанеющей "культуре" последних времен хотелось бы себя мыслить в центре сущего, но это всего лишь мечта).

Плиромность как генеральное свойство богослужебной интонации не исключает различий молитвенных состояний, например, покаянного и восторженно-гимнического. Но эти различия не выпадают из закона плиромной простоты. Распад — за оградой церкви. Там различия, бывшие сторонами целого, превратятся в несовметимые обособившиеся полярности, которые восстанут друг на друга. Расцерковляющаяся культура станет подобием сумасшедшей светской философии, где рационалисты колотят интуитивистов, марксисты фрейдистов и так до бесконечности; в спорах мириадов точек зрения теряется голос истины по пророчеству апостола (2 Тим. 4:3).

Внутреннее многообразие плиромно-единой христианской интонации в дальнейшем потребуется нам для более детализированного анализа связей церковной и светской музыки.

Строй богослужебного пения и виды молитв

Многовидность церковного пения, к которой мы перешли, есть многовидность единого, подчиненная закону плиромности: состояния верующей души бесконечно родственны друг другу, ибо в каждом из них пламенеет целое.

Множественность видится двояко: систематически и процессуально — в составе единого, через века проносящего себя богослужебного пения. Начнем с последнего.
Если светская культура живет в обилии произведений, то богослужебное пение являет собой одно Сверхпроизведение, творимое Духом Святым, охватывающее тысячелетия исторической жизни Церкви, откликающееся на главнейшие духовные события, вмещающее в себя множество жанров. Годовой круг подвижный и неподвижный (символизирующие недоведомое нам время Домостроительства Божией благодати и время земное), гласовый круг (восьминедельный) и недельный — проецируют себя в богослужения суточного круга.

Последние (главнейшие из них: вечерня, утреня, литургия) родились из единой всенощной службы, которая тогда вся охватывалась понятием литургии (в переводе — общего дела, общественного служения).

Первоначальная единая литургия "состояла из следующих частей: 1) псалмически-молитвенной; 2) библейски-поучительной, хотя эта часть иногда меняла место; 3) гимнологически-хвалебной, песненно-торжественной, славословительной; 4) далее ектенийно-просительной и 5) наконец, жертвенно-Божественной".¹⁸

Разделение на три главнейшие службы (из-за практической нужды: труженникам после ночной службы предстояла работа) произошло не механически, а духовно-органически: службы "голографически" сохранили в себе образ целого; они подобны друг другу, строются на последовании упомянутых пяти разделов древней литургии.

Вместе с тем каждая из разнесенных во времени служб обрела и свое лицо в соответствии с ролью в целом и с условиями времени суток. Молитвенные последования вечерни и утрени устремлены к литургии как средоточию тайны. В самой литургии таким средоточием является литургия верных, а в ней — Евхаристический канон. Проскомидия и литургия оглашенных, как бы подхватывая настроения вечерни и утрени, приносят сердце готовым к восприятию тайны спасения. Дар Божией любви дается именно как дар, не заслуженный нами, но предшествоваший труд любви готовил сердце для принятия дара.

Основной тон каждой из служб митрополит Вениамин определяет следующим образом. Вечерня имеет характер мирно-покаянный, утреня — служба радостного подвига. Литургия, ее главная часть — Евхаристический канон, есть восхищенный гимн благодарения, хвалы, славы, любви, торжество Царской трапезы, Агнчего брака: взаимное общение Бога и людей в любви и Приобщении. "Соедините теперь все: покаяние вечерни, подвиг и славу утрени и любовь-общение с Богом на литургии. Какой чудный постепенный порядок и строй!. Воистину Дух Святой через святых отцов устроил наши Божественные службы!"¹⁹

Из общего строя и хода богослужения выделяются разновидности молитвенного пения. Из каких начал складывается вообще молитва?

Источник молитвы — сердце, руководимое Святым Духом. "Мы не знаем, о чем молиться, как должно, но Сам Дух ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными" (Рим.  8:26). "А потом душа отыскивает и подходящие , соответствующие мысли и слова".²⁰

Основные данности молитвы — бытие Бога, падение человека, земные нужды. В Новом Завете присоединился четвертый чрезвычайный источник — факт спасения, примирение с Богом, возвращение благодати, надежда на блаженство Царства Славы в Пресвятой Троице. Он, ставши центром, необыкновенно изменил тон молитвы. Спасение — лишь семя, закваска. Тесто прежнее, а в закваске — сила Нового Завета: ей предстояло все переменить на живое, творческое, сильное, новое. Новотворение дается борьбой — по заповеди Царство Небесное нудится (Мф.11:12). Царству противостоит "держава дьявола" (Евр.2:14) и наш ветхий страстный человек. Ветхозаветные элементы, сильные у грешных, изживаются у святых. В этих границах варьируется соотносительная значимость элементов покаяния, сокрушения, умилостивления или хвалы и радости.

"Итак, Бог, падшая душа (или грех), земные нужды и спасение во Христе — вот четыре конца или четыре угла, создающих единую молитву христианина. Отчасти это можно сказать и про всякого человека; только у нехристиан спасение было больше лишь в желании и томлении, а у христиан — уже отчасти и стало фактом. Бог, грех, земля, Небо..."²¹

Как распределяются они в Богослужении в  молитвенно-подготовительной части, поучительной, хвалебно-гимнической, просительная и жертвенно-любовной?

В подготовительной — требуется аскетическое настроение: вхождение внутрь себя, состояние духовной подготовки, молитвенной самособранности, покаянно-уповательные чувства (опознание своего ветхого состояния, нищеты своей, греховности, надежда на Спасителя, уберегающая от отчаяния, умиротворение, укрепление — и отсюда вопль: услыши).

Более сильное средство к углублению в себя — Слово Божие, которое есть Бог, говорящий нам. Здесь мы — лицом к лицу с Богом. "Это уже встреча с Богом, более высокая, чем сокрушение от недостоинства предстать пред Ним. Здесь душа становится способною и достойною слушать Бога.

Прошение неотделимо от хвалы, его предваряющей. А что на вершине? К чему устремляет нас богослужение суточного круга и самой литургии? Восторг взаимной любви Бога и человеков! В восхищении духовного единения тает все, и после этого уже не может быть ничего, ибо любовь бесконечна. "Христианство зажгло огонь Пятидесятницы, и палимые им люди пошли на костры, к зверям, на крест, в пустыни, на подвиги, навстречу "Сладчайшему Иисусу", "отверзли уста свои" и "наполнились Духа" Утешителя, сладости благодати".²²

Многообразие молитвенных песнесловий можно описать и со стороны жанрово-звуковой. Эта формальная типология выстраивается градациями в соотношении мелодического и речевого начал: выделяют пение силлабическое (слогу соответствует звук), невматическое (на один слог — два-три звука), мелизматическое (еще большая распетость слогов). Небесная свобода в Боге выразила себя в особом типе молитвенного пения — распеве (о нем — в третьей главе). По высотному признаку распевности противополагается псалмодирование, главный момент которого составляет напевное чтение на одной высоте. Словно бы застывая в созерцании недоведомого, псалмодия преобразуется в бесконечно длящийся тон, символ вечности. Дление мы склонны считать одним из жанровых начал молитвенного пения. В многоголосии (в мелизматическом органуме, в православном распеве с исоном, в барочном многоголосии) оно словно бы сливает наше сердце с вечностью.

Обе шкалы (формальная и духовная) соотносимы друг с другом: молитвам покаянным, просительным естественнее подходит псалмодирование, а гимнам, благодарениям, славлениям, песнопениям любви прилична распевность как выражение восторженного состояния души.

Взглянем теперь на серьезную музыку

О сущности серьезной музыки

В чем ее цель, функция, каковы ее генеральная тема, устроение, свойства?

Богослужебное пение вводит в Царство Небесное, светская музыка пытается рассказать о его красотах. Сродство и различие главных целей церковного и светского искусства (обожение — и призывание) продолжается в следствиях.

Богослужебное пение есть молитва. Покаянием и смирением она уничтожает преграду отдаленности, вставшую через грехопадение между человеком и Богом. Оттаивает сердце в общении с Богом — и стена отчужденности тает; молящийся,  обнаруживая себя в новой реальности, в свете богообщения, умиляется, радуется, благодарит, славословит. Исчезновение преграды таинственно просто: "потщись войти во внутреннюю свою клеть, и узришь там клеть небесную". Сокровенность богообщения теперь ограждена от внешнего (возглас "Двери, двери!"). В мире и смирении, "как в надежной ограде умственного рая, произрастают разнообразные деревья истинной добродетели, а посредине возвышаются священные чертоги любви. В преддверии же их цветет неизглаголанная и неотъемлемая радость, предначинание будущего века. Под ее светлой тенью проторгается приятнейший некоторый источник, напояющий землю кротких на земле (испытавший знает, о чем я говорю)".²³
 
Светская музыка онтологически не уничтожает преграды отчужденности — из нее она делает экран сознания, на который проецирует возвышенные и прекрасные образы, в том числе образы молитвы и молитвенности. Вместо рая души, стяжаемого трудом и удостоверяемого Богом, здесь образ рая, дивная греза.

Ясно: место этому — не в храме. Храм обличает мечту (мечтанья в храме — грех, ибо отводят от цели соборного служения Богу, отчего пение и именуется богослужебным). Выталкиваемая храмом, обличаемая в нем совестью, светская музыка упокоевает себя в специальных отделенных от Церкви залах-мечталищах. Вначале — в молитвенных домах-ораториумах, в аристократических гостиных, далее — в специально воздвизаемых "храмах искусства": концертных и оперно-театральных залах. Но там продолжает тосковать о близости Небу. Тоска о первообразной Божией красоте рождает характерный щемящий эффект: душа чувствует недостижимость Бога на путях светского искусства и плачет тем больше, чем прекраснее музыка. "Созерцание идеальной красоты всегда рождает боль" (Сомерсет Моэм, Рассказ "Рыжий"). — В церкви же в ответ на жажду Бога проливается церковное умиление — океан любви Божией! Оттого вместо щемящей тоски в ней — живое плиромное единство искания и обретения, упования и удостоверения.

Светская музыка, хотя и размышляет о божественном в образах, как бы в третьем лице, все же не оставляет молитвенной настроенности, ею пропитывает прочие образы. Легко убедиться в этом, сравнив ее с эстрадной музыкой, сущность которой — в отталкивании молитвы, в отторжении духовного, в утверждении скотски-бездуховного состояния души как мнимой нормы. Традиция молитвы и молитвенности поддерживала и поддерживает высоту серьезной светской музыки. Молитвенность серьезной музыки есть центральное ее жанровое начало: как без того выразились бы в ней ее возвышенные смыслы, составляющие ее сущность?!

Серьезная музыка, храня в себе память рая, не позволяет человеку  оскотиниться. "Кто музыки не носит сам в себе, кто холоден к гармонии прелестной, — тот может быть изменником, лгуном, грабителем, его души движения темны, как ночь, и, как Эреб, черна его душа" (Шекспир). Инстинктивно прочитывая эту тайную философию души, это светлящее и умягчающее действие светской музыки, родители и по сей день отдают детей учиться музыке, меценаты всех веков и государство поддерживали ее.

Содержание светского искусства — отнюдь не эмоции, как скудно думал XX век! Главное в нем — мировоззренческие начала жизни, мотивационные глубины и стратегии жизни, сокровенные цели, идеальное желаемое состояние души в устремленности к Богу.

Тинкторис описанные им 20 функций музыки возглавил основной: Бога услаждать (только нуждается ли Бог в земных напевах?! — Православные говорят об угождении Богу, а Ему угодна богоподобная чистота смирения; более всего мы угождаем Ему в молитвенном труде любви).

Господь же, любящий и тех, кто Его не любит по неведению и немощи, — ради любви к заблудившимся, пропавшим и погибшим овцам, к овцам "не сего двора" (Ин. 10:16), не вошедшим в ограду Церкви, к маловерным и нерешительным членам Церкви — насыщает шедевры светского искусства призывающей благодатью, усовершает слух и быстро возводит к гениальности тех исполнителей и композиторов (равно как поэтов и художников), которые служат этой главной задаче светского искусства: призыванию к красоте Божией. Суть светского искусства — приуготовительная проповедь красоты Божией на паперти. Преодолев конфессиональные барьеры, проникло оно в души людей всего мира.

Главной темой, сверхтемой всей серьезной музыки является божественная красота и преображенный христианством человек — как и в богослужебном искусстве. Но там это не "тема", а реальность. Тема, по обычному словоупотреблению, — предмет разговора: то, о чем рассуждают или беседуют. Предлог "о" в предложном падеже (раньше он назывался "сказательным") — подобен экрану: он выражает дистанцию между тем, о чем говорится, и что имеют в себе. Говорят — о чем-то, информируют о чем-то, а любить о чем-то нельзя. Богослужебное же пение осуществляет себя в молитвенно-звательном падеже, вверяющем себя любимому и любящему Богу.

Соответственно меняется семиотика (устроение языка): художественный образ выстраивает себя через принципы изображения и выражения, получившие отражение в аутентичных терминах (stile rappresentativo — и stile concitato: стиль представительный и взволнованный).